Ананде хотелось погрузить руки в желто-черную шкуру, согреть их, но она лишь запускала пальцы в собственные волосы. А потом за туманом показалась изгородь, и тело приостановилось, но сама Ананда все еще шла, или шла не она.

Потом прогремел выстрел.

На очень большого леопарда хватило одной маленькой пули. Казалось, что зверь сейчас встанет, хотя бы повернет голову и посмотрит, слишком уж долго все тянулось и быстро закончилось.

Уже рассветало, и туман таял стремительно, будто испуганный выстрелом. Ананда подошла, неловко ступая.

На нее посмотрели недружелюбно, они были заняты - и очень горды.

И она там лежала, уже не она, а бессмысленная туша. И вправду большая...

Шерсть выглядела потускневшей, немного неряшливой и будто смазанной воском, восковым выглядел и торчащий из-под приподнятой губы желтый клык. Жизнь продолжалась, но не эта: ее остатки сейчас дотлевали в Ананде.

Когда самку измеряли и фотографировали, и сами, довольные, фотографировались рядом с ней, Ананда отошла в сторону, присела на камень и прислушивалась, как внутри умирает чувство леса и поля, перестают копошиться под корой вездесущие жуки - она могла слышать и их, - останавливается сок в травинках, воздух теряет оттенки и запахи, звуки тускнеют и растворяются в сизом влажном воздухе.

Голоса раздавались все больше и громче, стекались люди, но это был один грубый звук, а не радуга малых.

Ей было не о чем говорить с охотниками, и они уже позабыли о женщине, уговорившей остаться главного из них. Леопард был мертв, охота закончена, и каждый внес свою лепту.

Ананда прислушалась: да, мир потускнел, потерял звуки и запахи, но все же что-то осталось, что-то, принадлежащее ей самой, недавно разбуженное и не намеренное засыпать. В глубине ее существа уже очень слабо, но явственно ворочалась темная, тяжелая, текучая сила, наследие прапрабабок и прапрадедов, не делавших различий между собой и зверем.

Если оставить себе эту силу... она не направит ее во зло. А может, попросту найдет безобидного зверя, чтобы снова натягивалась нить, гремела цепь, и лес жил в ней, а не вне ее.

Соблазн был велик, но Ананда сомневалась, принадлежат остатки этой силы ей самой или же леопарду. Хищник и после смерти мог одержать верх над ней или над тем, кого она изберет своими глазами в животном мире. Сама бы она ощутила страсть к человечьей крови или призвала еще одного леопарда, внушив эту страсть ему, не так важно.

Собравшись, она не то мыслью, не то душой коснулась порхавшей над пушистыми метелками вейника поденки, заполнила ее всю. У бедного насекомого не было разума, но оно не могло и противиться, и впитало остатки чужой связи, как губка, чтобы вместе с этой силой погибнуть очень и очень скоро. Вероятно, оно удивилось огромному лесу и миру так же, как удивился бы человек раскрывшейся в нем вселенной.

- Эй, - окликнул ее кто-то, когда Ананда уходила. - Постой.

Это был он, тот охотник. Что он мог сказать? они справились оба.

Улыбнувшись, так и не повернулась, шла прочь. За спиной умирала поденка, и, счастливая, пыталась показать сородичам хотя бы часть того, что сама ощутила.