Когда Саид вернулся домой, его отец лег спать, и в прикроватном зеркале промелькнул вид еще более постаревшего мужчины, а его мать так обрадовалась виду своего сына, что ей захотелось, всего на одно мгновение, шлепнуть его по щеке.

* * *

Надии совсем не хотелось спать, и она решила помыться в душе, прохладной водой из-за долгого нагрева газового бойлера. Она вышла из душа обнаженной, словно только что родившаяся, и одела джинсы и футболку, как обычно, когда была одна дома, и затем — ее робу, готовая сопротивляться притязаниям и ожиданиям окружающего мира, и вышла на улицу погулять в ближайший парк, который сейчас уже опустел от ранноутренних наркош и гей-любовников, ушедших до этого из домов по делам, объясняя их долговременной необходимостью.

* * *

Позже этим же днем, вечером — любимое время Надии — солнце соскользнуло за горизонт, а в Сан Диего, Калифорния, в районе Ла-Холья, было еще утро, и там жил один старик, объясняя свое место для жизни тем, что ему нравилось смотреть на Тихий океан. Обстановка в доме была обшарпанной, но тщательно отремонтированной, как и его сад: мескитовые деревья и пустынные ивы и суккуленты, росшие здесь уже долгое время, но все еще живые и без болезненных язв.

Старик когда-то служил во флоте во время одной из больших войн, и он уважал форму и тех молодых людей, выстроившихся по периметру вокруг его жилья с командующим ими офицером. Они напомнили ему о том времени, когда он был их возраста и такой же сильный, и такой же подвижный, и такой же целеустремленный, и такой же уверенный в своем соседе, и эта уверенность, которую он и его друзья называли братской, была в чем-то крепче братской, или, по крайней мере, крепче его отношения к своему брату, к младшему брату, который умер прошлой весной от рака горла, исхудавший до веса какой-нибудь девочки, и который не разговаривал со стариком много лет, а, когда старик пришел увидеть его в больницу, тот уже не мог говорить, мог только смотреть, и в тех глазах было одно лишь усталое истощение, не страх, смелые глаза младшего брата, которого старик никогда не считал смелым.

У офицера не было много времени для разговоров, но для возраста и послужного списка старика время у офицера нашлось, и поэтому он позволил старику пройтись вокруг, пока не попросил вежливым наклоном головы покинуть свое жилье.

Старик спросил офицера, кто выходили — мексиканцы или мусульмане, потому что он не знал точно, и офицер ответил, что он не имеет права отвечать, сэр. И старик постоял молча еще какое-то время, и офицер позволил ему это сделать, пока автомобили разворачивались и объезжали это место, а богатые соседи, недавно купившие по соседству дома, сидели у своих окон и пялились, и тогда старик спросил, чем он мог бы помочь.

Старик внезапно ощутил себя ребенком, спрашивая так. Офицер возрастом мог быть его внуком.

Офицер ответил, что они скажут когда надо, сэр.

«Скажу когда надо», так говорил отец старика, когда он приставал к нему. И каким-то образом офицер выглядел, как его отец, скорее, как его отец, чем сам старик, как его отец, когда старик был просто мальчишкой.

Офицер предложил старику устроить его доставку, если он захочет, к родственникам или к друзьям.

Это был теплый зимний день, спокойный и солнечный. В океане копошились серферы в своих гидрокостюмах. Над океаном, вдалеке, серые транспортные самолеты выстраивались линией перед посадкой в Коронадо.

Старик задумался над тем, куда он должен перебраться, и, раздумывая об этом, понял, что не было никакого определенного места.

* * *

После атаки на биржу в городе Саида и Надии стало похоже на то, что вооруженное противники власти изменили тактику и стали более самоуверенными, и вместо обычных взрывов бомб или перестрелок они начали захватывать и удерживать части города, иногда здание, иногда целый район, на несколько часов, но, иногда, на несколько дней. Как получилось, что прибыло из их укреплений в горах столько много людей и так быстро — оставалось загадкой, но для слишком широкого города было совершенно невозможно отъединить его от окружающей провинции. К тому же, у противников было много сочувствующих в городе.

Комендантский час, так ожидаемый родителями Саида, наконец-то наступил, и за исполнением стали следить очень жестко: увеличилось не просто количество проверочных пунктов, укрепленных мешками с песком и колючей проволокой, но и количество боевых машин пехоты с крупнокалиберными пулеметами и танков с металлическим башенками, окруженными прямоугольными отростками противоракетной защиты. Саид отправился с отцом на молитву в первую пятницу после объявления комендантского часа, и Саид молился за мир, а отец Саида молился за Саида, а священник в своей проповеди попросил всех молящихся направить свои молитвы на победу правоверных, но осторожно воздержался от уточнения, чью сторону конфликта он считал правоверной.

Отец Саида упал по дороге в университетский кампус, и его сын отвез его на работу, которая оказалась ошибкой всей его карьеры, и ему надо было сделать в своей жизни что-то такое, чтобы у него были деньги, и он смог бы послать Саида в другую страну. Возможно, он был слишком самовлюблен, и его решение о помощи молодым и стране через учение и исследования оказалось лишь выражением честолюбия, и более правильным путем в жизни было бы накопление богатства любой ценой.

Мать Саида молилась дома, в последнее время — еще более усердно, и она настаивала на том, что ничего не поменялось, что в городе и раньше случались подобные кризисы, хотя не могла сказать, когда именно, и что местная пресса и зарубежные медиа преувеличивали опасность. У нее, правда, появились трудности со сном, и, получив от своего фармацевта — женщины, которой она доверяла — успокоительное, она стала принимать его на ночь.

В офисе Саида работы стало еще меньше даже после того, как трое сослуживцев перестали приходить, и, казалось, от этого работы должно было стать больше. Разговоры сфокусировались более всего на различных тайных теориях заговоров, на ситуации со сражениями, и как уехать из страны, поскольку визы, долгое время почти невозможные, теперь стали совсем невозможными для небогатых людей, а путешествия на пассажирских самолетах и кораблях вообще были без вопросов, и размышления о возможностях, или точнее — о риске, различных наземных путей снова и снова приводились и разбирались до самых деталей.

На работе у Надии происходило почти то же самое, с добавлением интриги по поводу ее босса и ее босса у босса, по слухам, улетевших через океан, поскольку ни один из них так и не появился после праздников. Их офисы оставались опустевшими стеклянными коробками в командной рубке длинного коридора — оставшийся костюм в чехле на вешалке в одном — пока ряды открытых виду рабочих столов возле них оставались еще, в основном, занятыми, включая стол Надии, за которым она все чаще проводила время со своим телефоном.

* * *

Надия и Саид стали встречаться днем, обычно, за обедом в дешевой бургерной, равноудаленной от их работ, с глубокими кабинками в конце зала, вроде как вдали от глаз, и там они держали друг друга за руки под столом, и иногда он гладил ее внутреннюю часть бедра, а она клала свою ладонь на застежку-молнию его брюк, но совсем ненадолго и очень редко, в перерывах между появлениями официанта, и когда не смотрели посетители, и так они мучили друг друга, поскольку путешествия между закатом и рассветом были запрещены, и они не могли остаться наедине друг с другом без того, чтобы Саид провел всю ночь у нее, что, казалось ей, стоило сделать, а для него, как сказал он, они не должны торопиться, потому что он не знал, как сказать своим родителям, и еще потому, что боялся оставить их одними.