Страхом был я наполнен. Дрожащими пальцами ощупал я чёрный нарост на лбу своём. Холодный, твёрдый, грубый. Камню подобный. Чёрный, как само небо. Как уголь. И нарост этот выходил изо лба моего. Рос над моим левым глазом. Что же это за нарост? Откуда он появился? И если это моя «метка», то в чем я провинился? Я… я не мог смотреть на своё отражение. Мне было страшно даже думать о том, во что превратит меня эта… порча. Все, чем я мог успокоить свою душу – идеями о спасении. Лишь в церквях я мог искать упокоение и лекарство своё. Лишь Епископ может спасти меня от этого ужаса.

Загадочный нарост на моем лбу стал моим проклятием. Каждый верил в руку Даемонову, наложившую эту порчу на меня, и каждый поп, каждая Пресвятая Мать, каждый церковный служитель… каждый Брат мои и каждая Сестра моя… Они отказывались принимать меня. Я был проклят. Целиком и полностью. Мою свободу отобрали, а мои движения – сковали. Все, что я мог делать – ждать момента, или же слушаться приказов Братьев и Сестёр, что обращались со мной, как с порочным сыном. Они даже не называли меня Братом, проклиная саму мою сущность. Отрицая слова мои чистые. В церквях не мог я молиться, ибо прогоняли меня прочь священники и попы. Манускриптами пользоваться я не мог, ибо вход в Архивы и библиотеки мне был закрыт. Я даже не мог навестить Сестру свою Элизу – мученицу безгрешную! Пресвятые Матеря прогоняли меня прочь и покрывали меня проклятиями при каждой моей попытке пройти. Поклялись пролить мою кровь своими кинжалами, если я попадусь на глаза им. Я уже был готов упасть перед ними. Был готов лить слезы и просить прощения. Никогда я ещё не слышал подобных угроз и проклятий от пресвятых дев. Я лишь желал навестить Сестру свою! Неужели в моем добром поступке и в глазах моих честных они видят тёмный замысел?!

Сидя на коленях своих… я слышал плач. Плач Сестры моей Элизы, покой которой я нарушил. Она рыдала не от вида моего, но от презрения этого со стороны Матерей Пресвятых. Не могла она и слова произнести, и шагу сделать. Не только её, но и меня сдерживали указы Матерей. Лишь она одна осмелилась упасть рядом со мной, обняв меня всеми силами. Лишь она осмелилась назвать меня Братом своим:

- «За ч-что вы… За что вы презираете Брата моего, ве… ведьмы?! Неужели вы забыли слова свои?! Слова добрые и обещанья омыть душу его… м-м-молитвами?!»

Как же стыдно мне было признавать правду в словах её громких. Называть Матерей Пресвятых «Ведьмами» - жестокий путь, но в сей момент они вели себя, как бездушные девы. Такое ощущение, что весь мир забыл о моем существовании. Вся моя жизнь и мои достижения – стёрты в мгновение. И только Сестра Элиза, льющая слезы… вырывающая свои плечи из рук Матерей, переводя свои слова в крики и вопли… Лишь она одна запомнила моё лицо. Даже если на нем был виден знак порчи – она принимала меня за Брата своего. Судила не по виду, но по душе моей. И она была чиста. Теперь я знал это точно и не сомневался в этом. Пресвятые Матеря, ногами и руками своими, уложили меня на землю, сделав то же самое и с Сестрой Элизой. Её унесли прочь, в темницы церковные, где её ждало наказание за неповиновение и слова её. Меня же, связав верёвками, отнесли обратно в спальни Братские, взывая к себе помощь Епископа.

Действия мои привели меня к кандалам и клеткам церковных подземелий. Я был окован цепями, окружён крестами и огнями святыми. Глаза знакомые постоянно наблюдали за мной, пока вокруг меня собирались священнослужители. Наблюдали за мной священники, попы и Матеря Пресвятые, обсуждая судьбу мою. Они не знали, что делать со мною. Даже Епископ, после своего появления, не мог найти подходящего решения. Вместе они молились Отцу-Создателю, стараясь высечь из меня демоническую сущность, и я молился вместе с ними. Молитвы мои сводили их с толку, ведь я не чувствовал ни боли, ни ярости к молитвам этим. Я не был порочен, и это в лишний раз показывало им чистоту души моей.

«В нем растёт си-ильное зло, дети мои! Сын Даемона показывает своё истинное лицо!» - Епископ выходил из себя с каждой неудачной попыткой окрестить меня молитвами и водою святой. В душе моей таился лишь свет, и они, по какой-то причине, не видели его во мне. Не воспринимали свет этот за истину.

«Я не грешен, отче Епископ! Поймите же вы все это!» - мольбы мои пролетали сквозь уши священнослужителей. Сквозь уши Епископа, скрипящего зубами от гнева и усталости.

– «Вспомните фразу из писаний Матинфея: «Деяния порочат человека, а не внешность его»! Моя душа чиста!»

«Фразами Святых тебе не ослепить меня! Из твоего рта исходит скверный дух! Дух нечистый и тёмный! Этот порочный след на твоём лбу… Такие вещи не появляются из ниоткуда! Это знак! Метка!» - Епископ не слышал меня. Отвергал мои слова и правду мою. Он хотел избавиться от меня навечно, ибо никакие молитвы и лекарства не помогают мне. В руках Епископа засверкал кинжал искривлённый. Даже глаза его усталые засверкали от… необычных чувств. От мыслей, неясных мне.

– «Я сделал все, что мог, Иорфей. Никакие молитвы и мази не помогут тебе обрести чистоту, ибо в теле твоём прорастает Даемонов корень. И если прорастёт он до души твоей – человечество вновь увидит Даемонов лик. Всё, что ты знал и помнил, может погибнуть. Позволь мне избавить тебя от страданий и грехов. Позволь мне унести твою душу в руки Отца-Создателя, пока ещё есть время».

Мне не нравилось то, что выходило изо рта Епископа. Странные вещи он хочет сделать со Святым Сыном, коим я и являлся. Святой никогда не прольёт крови, даже если его об это просят! Каждая капля, которую он прольёт – наполнит его душу грехом! И грех этот непростителен!

В глазах священнослужителей и Матерей Пресвятых я видел сомнение. Решение его - пролить кровь Святого Сына - было ужасным, но есть ли возможность избавить от моей порчи? Слова Епископа склоняли всех в его сторону, и это меня пугало. На моём уме же была идея, способная перевернуть песчаные часы. Дать мне шанс на искупление… или же отодвинуть час моей смерти на какой-то срок.

«Если рука ваша поднимет кинжал… прольёт хоть одну каплю святой крови на землю грешную – навечно буду проклинать я вас! Навечно забудет ваше лицо Отец наш Создатель, ибо вы забываете Законы Святые! Забываете слова его, заключённые в камень! Святой не должен проливать Святой крови! Грех подобный нельзя искупить, отче Епископ!» - я поступил правильно, напомнив всем о Законах Святых. Если Епископ вонзит кинжал в моё тело – глаз каждого священнослужителя запомнит этот момент. Его перестанут признавать Святым Слугой Отца-Создателя за подобные акты «Вознесения души Святой».

Все взгляды перешли в сторону Епископа. Взгляды недовольные, удивлённые. Кто бы мог подумать, что сам Епископ захочет пролить кровь Святого Сына! Подобный грех невозможно удержать на плечах, и об этом он должен был знать. Но на его лице красовалась ухмылка. Он стирал со своего лица негодование и злость, удерживая свою правду на ушах священнослужителей. Насмехаться надо мною начал Епископ:

- «Ха! Поздно тебе держаться за слова божие! Твои проклятья не коснутся моей чистой души, отродъе Даемона!»

«Зато пролитая тобою кровь осядет на дне твоей души камнем тяжёлым. Никто вам не простит подобный поступок», - острым словом я пронзил его клевету! Разрубил её и отправил по ветру! Этими словами не укроется Епископ, нет…. Не при чужих ушах. Многие священнослужители держат Священные писания близко к сердцу, запоминая каждую строчку и каждый символ. Я, как и они, помню эти строки. Этими законами я смог отбиться от моей неминуемой кончины на короткий срок. Может в моем теле и прорастает Даемон, но душой я – Святой Сын. И отрицать этого никто не сможет, пока я не согрешу, или же обращусь в Даемона. Губы Епископа начинали двигаться, словно выговаривая новое решение, но я оказался громче него. Я вовремя нашёл выход:

- «Я держу на себе обещание, которое я должен исполнить. Сестра-мученица Элиза все ещё ожидает своего Третьего крещения. Вы, отче Епископ, пообещали дать мне возможность провести её сквозь огни очищения. Доказать, что её душа чиста. Что случившееся с ней – ужасный случай. Как сказал я тогда, так я и скажу сейчас: Если сгорит она в руках моих – сгорит и душа моя».