Эдельвейс

Эдельвейс

- Смотри, там цветы! – забыв от восторга о хороших манерах, Марина совершенно невоспитанно показывала пальцем в сторону ручья.

Кругом громоздились ослепительно блестящие на солнце сугробы, но по берегам ручья снег стаял, кое-где пробивалась трава, а из-под камня выбрались несколько странных белесых цветов без листьев. Проваливаясь по колено, Марина пробралась к ручью и дотянулась до цветка, едва не свалившись в воду. Вернувшись, она гордо показала Андрею трофей. По правде говоря, цветок был довольно жалким. Андрей снисходительно усмехнулся.

- Ты не знаешь, что это? – спросила Марина, разглядывая несколько мохнатых шариков на шерстистой ножке. – Это случайно не эдельвейс?

- Раз мы в Швейцарии, значит, обязательно эдельвейс? – Андрей поморщился, как будто она сказала страшную глупость, бросающую тень на его репутацию. – Нет, не эдельвейс. Они цветут летом. И растут гораздо выше. А это какой-то местный первоцвет. Впрочем, эдельвейс такой же убогий на самом деле.

Он повернулся и вошел в фойе гостиницы. Марина, опустив голову, осталась стоять у крыльца. Вот так всегда. Скажет несколько слов – и будто солнце за тучу зайдет. Как будто его раздражает, что она дожила до тридцати лет, а до сих пор по-детски умеет радоваться мелочам жизни. Завидует, что ли?

- Ну и пусть не эдельвейс, - сказала она, заставив себя улыбаться. – Все равно самый настоящий швейцарский цветок. Зимой. Здорово.

Марина понюхала пушистые шарики и уловила тонкий, немного терпкий запах.

- Весной пахнет! – сказала она, улыбаясь уже по-настоящему. И тут же натолкнулась на ответную улыбку.

Чуть поодаль стоял парень лет двадцати, одетый в черную куртку, джинсы и высокие берцы. Его огненно-рыжие длинные волосы были связаны в хвост. Улыбаясь, он разглядывал Марину – пристально, но не нагло, словно изучая и радуясь. Точно так же, как она сама только что разглядывала сорванный у ручья цветок.

От нахальных раздевающих взглядов хотелось укрыться, она так и не смогла к ним привыкнуть, хотя они прилипали к ней довольно часто. Парадокс был в том, что внешними данными Марина похвастаться никак не могла. Маленькая, худенькая, если без макияжа и прически – совершенно бесцветная. Если и было в ней что-то особенное – только вот эта детская радость жизни, бьющая через край. Joie de vivre, как говорят французы. Она-то и привлекала к ней мужчин. Особенно тех, которые сами этим ценным качеством не обладали.

- Я сама как эдельвейс, - сказала она рыжему, абсолютно уверенная, что он ее не понимает. – Сижу себе на горе высоко-высоко и радуюсь солнцу. А они карабкаются. Думают, что я какое-то чудо. А потом удивляются, что так ошиблись.

Рыжий удивленно приподнял брови и пробормотал что-то про «нихт ферштейн». Марина засмеялась и бросила ему цветок. Он не поймал, шагнул с дорожки в сугроб, подобрал и заложил цветок за ухо. Марина снова засмеялась. В этот момент вышел Андрей со связкой ключей, и ей опять показалось, что солнце зашло за тучу.

Они сели в джип, взятый на прокат в аэропорту Цюриха, и поехали по укатанной деревенской улице, которая переходила в шоссе, ведущее в горы. В десяти минутах езды от деревни их ждало шале, в котором предстояло провести три недели отпуска.

Они жили вместе уже пятый год, пребывая в том зыбком статусе, который, если верить фольклору, дает женщине уверенность, что она замужем, а мужчине – что он свободен. То есть в гражданском браке. Андрей доказывал, что штамп в паспорте – чистая формальность, не играющая никакой роли. Если он ничего не значит, так почему бы его не поставить, какая разница, наивно интересовалась Марина.

Неопределенность статуса действовала на Марину, мягко говоря, угнетающе. Не то чтобы она так уж сильно стремилась официально замуж, просто взгляды Андрея на брак ее не устраивали. Понятное дело, любовь никакими штампами не удержишь, но если изначально есть установка «не понравится – разбежимся», что мешает сделать это при первой же серьезной ссоре? Другое дело, когда люди настроены на «в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас». Да и потом четыре года – это вполне достаточный срок, чтобы понять, нужен тебе человек на всю оставшуюся жизнь, или пора уже идти дальше своей дорогой, пока еще не слишком поздно.

Андрей был всего на два года старше, но вел себя словно человек, умудренный годами, с маленькой глупенькой девочкой. Он постоянно подчеркивал, что его работа в банке – дело серьезное, не то что ее рекламные тексты. Ну, что у тебя было сегодня, насмешливо интересовался он за ужином, лифчики, декоративные кролики или лекарство от импотенции? Разумеется, ей не слишком нравилось писать про лифчики и кроликов, но это была работа, не хуже любой другой. Что касается Андрея, его работа напоминала ей «Маленького принца»: «Я человек серьезный, мне не до болтовни! Два да пять – семь».

Наверно, будь на ее месте другая женщина, она давно бы уже плюнула и ушла. Но во-первых, Марина Андрея все-таки любила, хотя иногда начинала в этом сомневаться, а во-вторых, ей никогда не приходилось напрягаться, чтобы припомнить перед сном десяток положительных событий дня. Так уж она была устроена – видела в жизни только то, что хотела видеть. А хотела видеть только хорошее. Ну, по возможности, конечно. Но даже при таком подходе в последнее время дома ей было неуютно.

Он привык, что Марина всем довольна и на все согласна. Ну, по крайней мере, внешне. А что там внутри – это даже в самые лучшие времена его не особо интересовало. Вот и со Швейцарией. Пришел и заявил, что у него отпуск и они едут на три недели в Альпы. Кататься на лыжах. А она и на беговых-то лыжах с детства не стояла, и вообще предпочла бы поехать туда, где потеплее. Спасибо, хоть не Давос или Церматт, а крохотная деревушка с непроизносимым названием, где русских отродясь не было. Если не считать, конечно, приятеля Андрея Вадима, которого занесло туда проездом. Но проезд этот оказался довольно продуктивным, потому что Вадим взял да и купил там дом на отшибе. Правда, ни разу больше туда так и не приехал, зато приглашал всех знакомых.

Марина, вопреки обыкновению, даже слезу пустила в ванной, но потом подумала, подумала и решила, что Швейцария – тоже неплохо. Там горы, снег и вообще красиво.

А шале оказалось очень даже ничего. С большим балконом, откуда можно было смотреть на горы, с камином и лежащей перед ним медвежьей шкурой. И до Клостерса, курорта, который, несмотря на близость к всемирно известному Давосу, еще не успели оккупировать русские олигархи, всего двадцать минут езды. Андрей отправлялся туда каждое утро – на весь день.

Марина два раза честно поехала с ним. И даже позволила нацепить на себя взятые на прокат горные лыжи. Андрей сдал ее инструктору и, помахав рукой, исчез. Инструктор, темпераментный итальянец, скверно говорящий по-английски, громко вопил и размахивал руками. Марина перестала понимать его уже минут через десять. С координацией движений дела у нее всегда обстояли неважно. Раз за разом она выполняла всевозможные неизящные кувырки – к великой радости толстого мальчика лет десяти и двух теток предпенсионного возраста, которых дрессировали поблизости.

Через полтора часа Марина сдала лыжи обратно и устроилась на террасе открытого кафе. Все мышцы ныли, а что будет завтра – об это даже думать не хотелось. Она сидела в компании большой кружки кофе и шоколадины с орехами, пока окончательно не замерзла. Побродила по магазинчикам, купила магнитик – опять Андрей будет над ней смеяться и предлагать купить новый холодильник, потому что на старый магниты уже не помещаются.

На следующий день Андрей уговорил ее попробовать прокатиться на сноуборде – с тем же успехом, что и на лыжах. Потом она нашла санную трассу и каталась до самого вечера. Первый раз понравилось, второй тоже был еще ничего, а дальше стало скучно. Но она раз за разом поднималась на гору – чтобы хоть как-то убить время и не замерзнуть. К тому моменту, когда Андрей решил, что пора возвращаться, она возненавидела санки на всю оставшуюся жизнь. И, пожалуй, была близка к тому, чтобы возненавидеть и самого Андрея. Только ужин в гостиничном ресторанчике вернул ей хорошее расположение. Но ездить на курорт Марина отказалась наотрез.