- Но я-то знаю, что горел! Хотите пари?
- На сколько?
- На гульден.
- По рукам! - В предвкушении легких денег Чамрда быстро отыскал старого мажордома. - Этот дом когда-нибудь горел?
- Какого рожна ему гореть? - изумленно вытаращил глаза старик и добродушно загоготал, однако, заметив по моему растерянному лицу, что я все еще не верю, с достоинством кашлянул и добавил обиженно: - Почитай, восьмой десяток обретаюсь в сем убогом пристанище, и уж кому, как не мне, знать, горел этот дом или нет...
Окончательно сбитый с толку, я лишь смущенно пробормотал:
- Чудны дела Твои, Господи...
Перевозчик оказался не только косоглазым, но и косоруким - уж очень беспорядочными и несогласованными были до смешного судорожные движения его невпопад погружавшихся в воду весел, когда он, выгребая поперек течения, переправлял меня через Мольдау в своем неказистом челноке из восьми не струганых досок.
Я сидел на корме и задумчиво смотрел, как под негромкое поскрипывание уключин вскипала вдоль черных, просмоленных бортов желтая пена, а когда поднял глаза, то невольно застыл, очарованный чудесным видением восходящих к небесам градчанских крыш, которые в лучах утреннего солнца пламенели сакральным королевским пурпуром.
При виде этой величественной картины во мне что-то подвиглось, казалось, сдвинулась тяжелая могильная плита, и вот уже из глубины души, как из разверстой гробницы прежней жизни, стала исподволь заниматься какая-то блаженная, ни на чем не основанная и тем не менее абсолютно несокрушимая уверенность: воистину, под внешними грубыми формами окружающей действительности затаилось нечто до того живое, трепетное и драгоценное, что стоит только разрушить колдовские ковы, тяготеющие над этой неизреченной красотой, и сей ветхий мир чудесным образом преобразится и, сбросив свою мертвую косную оболочку, воскреснет к новой жизни.
И вдруг мое сознание озаряет ослепительная вспышка прозрения, пред неумолимым сиянием которого меня пронзает мистический ужас: а что, если я живу в нескольких жизнях одновременно?..
Ступив на потусторонний берег, я спросил своего косоглазого Харона:
- Сколько я вам должен, господин Чамрда?
- Один крейцер. Ежели бы вы помогали грести, то вам пришлось бы раскошелится на два крейцера...
И вновь но Старой замковой лестнице, такой же безлюдной и таинственной, как сегодня ночью во «сне», восхожу я на крутой холм, с вершины которого устремляются к небу гордые готические шпили собора Святого Вита...
Сердце неистово колотится у меня в груди, такое чувство, будто я, как блудный сын, после долгого-долгого странствования возвращаюсь в отчий дом. Мне известно все наперед: сейчас я задену головой свесившиеся из-за стены голые, иссохшие ветви, раздастся тихий хруст и...
Но что это - мертвое древо вдруг ожило и стоит усыпанное белыми цветами, а теплый весенний воздух напоен волшебным благоуханием цветущей сирени.
Простершийся далеко внизу город сейчас, в первых лучах восходящего солнца подернутый утренней дымкой, кажется сокровенным видением земли обетованной.
Ни единый звук не нарушает благоговейную тишину. Опьяненный ароматом цветов и ослепленный солнечным блеском, я зажмуриваю глаза...
Да и зачем мне смотреть, я и вслепую легко найду маленькую загадочную Алхимистенгассе, ибо ноги сами ведут меня вперед.
Однако вместо привидевшейся мне сегодня ночью грубо сколоченной из толстых тесаных брусьев ограды, препятствовавшей подступам к призрачному, мерцающему во тьме дому, узкую улочку теперь перекрывает кованая, причудливо выгнутая, позолоченная решетка, вдоль которой тянется полускрытая цветущим кустарником стена, а по обеим сторонам входных врат высятся два вечнозеленых кипариса.
Приподнявшись на цыпочки, чтобы заглянуть за кусты, я застываю в изумлении: открывшаяся моему взору садовая стена сплошь покрыта мозаикой - великолепная бирюза с таинственными, выполненными из сусалыюго золота фресками, посвященными культу египетского Осириса.
Божественный Гермафродит изображен в виде двустворчатых врат, массивные створы которых являются двумя разнополыми половинами царственного андрогина: правая - женская, левая -мужская. Бог загробного мира восседает на драгоценном перламутровом престоле, искусно сделанном в полрельефа, а на его плечах величественно вздымается золотая голова зайца - стоящие торчком и сведенные вплотную уши подобны страницам раскрытой книги...
Все вокруг дышит росистой свежестью, а из-за стены, опоясывающей заповедный сад, веет восхитительным ароматом гиацинтов.
Позабыв обо всем на свете, каменею я в смиренном страхе пред этими исполненными тайного смысла вратами, и кажется мне, будто стою на пороге иного, сокровенного мира. Слева, подрезая кусты, ко мне приближается какой-то старик в чудном старинном камзоле с жабо и в башмаках с серебряными пряжками - оказавшись напротив меня, этот не то садовник, не то привратник спрашивает сквозь ажурную вязь решетки, что мне угодно.
Не говоря ни слова, протягиваю я ему завернутый в бумагу головной убор Атанасиуса Перната.
Старик берет сверток и направляется к вратам.
Символические створы распахиваются, и взору моему предстает величественное мраморное здание, напоминающее скорее храм, чем жилой дом... И вот на ступенях
оба созерцают простершуюся у их ног панораму города...
На мгновение Мириам оборачивается и, заметив меня, смеется, нашептывая что-то на ухо Атанасиусу Пернату.
Я очарован ее несказанной красотой. Она по-прежнему юна и ничуть не постарела с тех пор, как я видел ее сегодня ночью во «сне».
Медленно поворачивается ко мне Атанасиус Пернат, и сердце мое обмирает...
И вот, вижу я мужа, сотворенного по образу и подобию моему, и мнится мне, будто заглянул я в предвечное зерцало, ибо лики наши подобны один другому, аки две капли воды...
Потом створы смыкаются, и вновь пред взором моим возникает царственный Гермафродит, сияющий как бы светом невечерним...
Старый привратник возвращает мою шляпу и говорит - мне кажется, его глас доносится до меня из бездны земной:
- Мой господин, Атанасиус Пернат, самым почтительнейшим образом благодарит и просит извинить его великодушно, ибо отнюдь не из сердечной черствости не приглашает он вас, странник, посетить сей чудный вертоград, но единственно пользы вашей для, понеже суровый запрет, налагаемый на братию сокровенной
обители идущей из глубины веков традицией, возбраняет падшим потомкам Адама ступать своей нечестивой стопой под благодатную сень вечнозеленых кущ.
Далее надлежит мне известить вас, странник, что господин мой шляпы вашей не надевал, поелику от его всевидящего взора не укрылась и такая ничтожная малость, как сие досадное недоразумение, случившееся, надо полагать, по его всегдашней рассеянности. Ничего не поделаешь, таким уж он на свет уродился, оно и понятно -человек не от мира сего, или, как изволил выразится он сам в присущей ему курьезной манере: шляпа!
Премного досадуя на свою оплошность, он, однако, льстит себя надеждой, что его собственный головной убор не слишком досаждал вам своим размером и старомодной формой и не обрек на бессонницу, заставив страдать от мигрени, буде таковая неприятность все же случилась, то господин мой, Атанасиус Пернат, просит вас, странник, пребыть в покое, ибо, воистину, дело в шляпе!..
ЗЕРКАЛЬНЫЕ ОТРАЖЕНИЯ
Перевод рассказов осуществлен по изданиям: Meyrink Gustav. Des deutschen Spiefiers Wunderhorn. Verlag Albert Langen. Munchen, 1916; Fledermause. Kurt Wolff Verlag. Leipzig, 1916; Das Haus zur letzten Latern. Frankfurt/M. - Berlin, 1993.
