Да, разумеется, быть может, уже завтра папаша Вассертрум благополучно забудет, каким зловонным поносом исходила его жалкая душонка, внимая тому примитивному фарсу, который я разыграл только для того, чтобы каждое мое слово ожило в этом сентиментальном негодяе в момент истины - в тот решающий миг, когда ему вдруг станет бесконечно себя жаль и в его убогом сознании, вдохновленном «тагисескими» образами мелодрам, впервые робко забрезжит «мисль» о том, чтобы «благо-годно» уйти из жизни. Уж можете мне поверить, мастер Пернат, когда пробьет час - так оно и будет! В такие священные минуты великого мизерере^[91] достаточно всего лишь одного легкого толчка - ну а уж об этом я позабочусь! - и даже самый последний трус, скуля и обливаясь слезами, протянет свою дрожащую пятерню за спасительным ядом. Главное, чтобы он был под рукой! Теодорхенто ведь тоже ни за что бы не решился отправиться к праотцам, если бы ваш покорный слуга, мастер Пернат, «уже не сделал ему кгасиво»...

- Харузек, вы страшный человек, - в ужасе прошептал я. - Неужели вы не испытываете ни капли...

Студент вдруг замер и, быстро зажав мне ладонью рот, увлек в темную нишу:

- Ради бога, тише! Это он!

Хватаясь за перила, по лестнице спускался Вассертрум, ноги которого заплетались, как у пьяного, - неверными шагами он прошел мимо нас.

Поспешно пожав мне руку, Харузек черной тенью скользнул следом за ним...

Вернувшись в свою каморку, я обнаружил, что роза и флакон исчезли, а вместо них на столе лежал золотой «хамометг» человека с заячьей губой...

«Придется, милостивый государь, подождать дней восемь, раньше вы своих денег не получите, - сказали мне в банке. - Ничего не поделаешь, таков обычный срок закрытия текущего счета».

Когда же я, сославшись на безотлагательные дела, требующие моего немедленного отъезда, попросил пригласить директора в надежде, что, может быть, он, любезно входя в мое положение, сократит формальную процедуру погашения счета и без лишних проволочек выдаст полагающиеся мне деньги, меня очень вежливо поставили в известность, что даже господин директор не вправе менять что-либо в раз и навсегда установленном ходе банковских операций, а какой-то хорошо упитанный, кривой на один глаз субъект, который вслед за мной эдаким живчиком подскочил к кассовому окошку, только ехидно хихикал, потешаясь над моей наивностью.

Итак, в ожидании смерти придется прожить восемь дней!

Восемь серых, кошмарных, бесконечных дней...

Раздавленный этой новостью, я даже не осознавал, как долго расхаживал взад и вперед перед дверями какого-то кафе.

Наконец, только чтобы отвязаться от этого отвратительного типа со стеклянным бельмом, который неотступно следовал за мной от самого банка, я вошел в заведение - кривой всю дорогу крутился где-нибудь рядом и, как только замечал, что я на него смотрю, тут же сгибался в три погибели и с самым озабоченным видом, будто что-то потерял, принимался шарить по земле.

На нем был слишком узкий, явно с чужого плеча, сюртук в светлую клетку и черные, до блеска засаленные брюки, мешковато болтавшиеся на мясистых ляжках. Левый его башмак, раздутый яйцевидным флюсом выпуклой кожаной заплаты, невольно наводил на курьезную мысль о здоровенной печатке, которую этот клетчатый пижон носил на большом пальце ноги.

Стоило мне присесть, как он уже был тут как тут - скромно потупившись, мостился на краешке стула за соседним столиком.

Полагая, что передо мной один из тех, кто, заговаривая случайным прохожим зубы, выпрашивает у них деньги, я уже полез было в карман за своим портмоне, как вдруг заметил огромный, омерзительно вульгарный бриллиант, тускло блеснувший на его грязном жирном мизинце мясника...

Шли часы, а я по-прежнему торчал в этом дурацком кафе и, пребывая в каком-то странном ступоре, отстраненно и безучастно констатировал, что медленно, но верно схожу с ума, что еще немного - и мои болезненно ноющие нервы не выдержат той смутной, идущей изнутри и на первый взгляд совершенно беспричинной тревоги, которая неотступно преследовала меня с самого утра.

Да и куда мне было идти? Домой? Бесцельно болтаться по улицам? И то и другое казалось одинаково ужасным...

Тяжелый, спертый воздух заведения, бесконечный, отупляющий стук бильярдных шаров, сухое, нестерпимо настырное покашливание сидящего напротив подслеповатого и ненасытного пожирателя газетных новостей, фатоватый лейтенант от инфантерии с журавлиными ногами, который то запускал свой желтый от никотина указательный палец в нос, с похвальной любознательностью подолгу зондируя его таинственные глубины, то с помощью того же незатейливого инструмента старательно разглаживал, кокетливо поглядывая в карманное зеркальце, свои щегольски нафиксатуаренные усики, в углу неумолчно бурлила и клокотала облаченная в бархат и пропахшая чесноком компания отвратительно потных итальянцев: поминутно рыгая и сплевывая на пол, они самозабвенно предавались игре в карты и с таким азартом швыряли на стол свои лоснящиеся от жирной грязи козыри, что, казалось, вот-вот разнесут его костяшками волосатых лапищ, - весь этот невыносимый кошмар, назойливо мультиплицированный развешенными по стенам мутными зеркалами, двоился и троился вокруг меня, медленно, по капле, высасывая из меня кровь!..

Незаметно сгустились сумерки, в залу, косолапо приволакивая подгибающиеся ноги, вошел унылый плоскостопый кельнер и, вооружившись длинным шестом, до тех пор с достойной лучшего применения настойчивостью тыкал им в газовые люстры,

пока наконец, сокрушенно покачивая головой, не убедился, что придется прибегнуть к более суровым мерам, дабы заставить эти упорно не желающие загораться светочи прогресса явить миру свое мертвенно-тусклое сияние.

Затравленно оглядываясь, я всякий раз встречался с косым волчьим взглядом одноглазого «мясника», который либо сразу прятался за прошлогоднюю газету, либо, демонстративно наслаждаясь давно выпитым кофе, поспешно макал свои тоскливо свисающие усы в порожнюю чашку.

Для пущей конспирации он так глубоко нахлобучил свой видавший виды котелок, что уши его оттопырились в стороны и были теперь параллельны поверхности стола, однако уходить нелепый соглядатай явно не спешил.

Не в силах более выносить эту занудную игру в то, кто кого пересидит, я расплатился и направился к выходу.

Когда же я вышел на улицу и, собираясь закрыть за собой стеклянную дверь кафе, стал нащупывать медную ручку, кто-то меня опередил... Я обернулся...

Черт побери, опять эта кривая рожа со стеклянным бельмом!

Раздраженный, я хотел было свернуть налево, в сторону гетто, но клетчатый прилипала, как-то бочком притиснувшись ко мне, преградил путь.

   - Да отстаньте же наконец! - возмутился я.

   - Извольте-с следовать направо, - тихо, но настойчиво прошипел тот.

   - Что это значит?

Клетчатый нагло уставился на меня:

- Вы Пернат!

- Полагаю, вы хотели сказать: господин Пернат? Каналья лишь хамовато ухмыльнулся мне в лицо:

   - Мне чтоб никаких фортелей-с! Извольте-с следовать, куда вам велят-с!

   - Да вы с ума сошли! Кто вы, черт возьми, такой? - прикрикнул я на зарвавшегося хама.

Вместо ответа клетчатый отвернул лацкан своего сюртука и, преисполненный верноподданнических чувств, почтительно

указал на приколотый с изнанки потертый жетон с изображением двуглавого орла.

Проклятье, этого мне только не хватало: сукин сын оказался филером, который, очевидно, всерьез вознамерился меня арестовать...

   - Может быть, вы наконец соблаговолите объяснить, что происходит?

   - Соблаговолю, когда надо. В участке-с... - грубо отрезал упоенный своим всевластием шпик. - Напра-во, шагом марш!

Я предложил ему взять экипаж.

- О-отставить!

Пришлось тащиться в полицейский участок в сопровождении клетчатого филера.

Дежурный жандарм, тупо глядя мне в спину снулым взглядом, подвел меня к давно некрашеным дверям, на фарфоровой табличке которых значилось: