Саша видел, что я мучаюсь из-за этого разрыва, и не упускал случая, чтобы сказать в адрес Ники что-то ехидное. Однажды он заявил, что она считала нашу жизнь болотом, а нас – парой тупых обывателей, а теперь сама вьет семейное гнездышко и стелется перед своим дружком. Стало быть, раньше, она просто мне завидовала. За стеной действительно царила редкостная идиллия. Никаких страстей. Бабушка рядышком с дедушкой.

Но длилось это недолго. Однажды ночью я проснулась от шума в соседней квартире. Крики, женский плач, что-то упало и разбилось. Утром я встретила Нику на лестнице. Она отвернулась, но я успела заметить ее заплаканное, опухшее лицо.

Ночные сцены начали повторяться с завидной регулярностью. Однажды я увидела на ее лице огромный синяк необыкновенно яркой расцветки.

«Она же сама говорила, что любовь – это страсти, драмы и всякий фейерверк, - ехидничал Сашка. – Интересно, а он тоже так думает? На сколько его хватит? Или ему просто идти некуда?»

Странное дело, друг Никин, которого звали Юрий, уходить от нее, похоже, не собирался. Исправно уезжал на работу, приезжал с работы, ходил в магазин, выбрасывал мусор и даже как-то выбивал во дворе ковер. Только вид у него был какой-то странный. Словно приторможенный.

В ту ночь, когда все произошло, скандал разгулялся не на шутку. Даже близнецы проснулись. Сашка постучал в стену и сказал мне, что если они не угомонятся, позвонит в милицию.

За стеной сначала все стихло, потом я услышала короткий вскрик и шум – упало что-то тяжелое. Мы с Сашкой переглянулись, я прижала ухо к стене. Там шла какая-то непонятная возня. Минут через пятнадцать мы услышали, как открылась и захлопнулась дверь Никиной квартиры. Я выбралась из постели, но когда посмотрела в глазок, на площадке уже никого не было.

«Не выдержал мужик, - сказал Саша. – Наподдал ей и ушел. И правильно. Я бы тоже ушел. Надеюсь, что он ее не убил».

Он уснул, а мне не спалось. Не могу сказать, что я жалела Нику, но как-то было не по себе, тревожно. Из-за стены не доносилось ни шороха. Я с ужасом повторяла про себя последние Сашины слова.

Уже начало светать, когда я услышала шум лифта, потом открылась дверь тамбура. Наши с Никой квартиры находились в конце длинного коридора, и мы поставили дополнительную перегородку. Хлопнула соседняя дверь. Похоже, Юрий вернулся.

Я уснула и даже не услышала, как встал Саша. Проснулась от того, что он тряс меня за плечо:

«Наташа, там вся площадка в крови!»

Я выскочила из квартиры, едва набросив халат, и чуть не упала в обморок. От порога Никиной квартиры и дальше, до самого лифта, тянулась цепочка смазанных кровавых капель, уже подсохших. Я протянула руку к звонку, но Саша оттащил меня и пошел звонить в милицию.

Дальше все было жутко. Кровавый след тянулся до самого лифта, в котором на полу собралась целая лужица, и во двор. До того самого места, где Юрий обычно ставил машину. Правда, машина его стояла метрах в двадцати. А в машине – тоже следы крови.

Нас с Сашей наскоро опросили. Мы, конечно, рассказали и про их ночные ссоры, и про странные звуки, и про то, как ночью кто-то уходил и вернулся обратно. Другие соседи тоже припомнили Никин синяк и крики по ночам – стены-то картонные.

У Ники долго никто не открывал. Когда уже собрались вскрывать замок, Юрий распахнул дверь. Вид у него был совершенно очумевший, лицо отекшее, волосы всклокочены, одежда измята и… да, перепачкана кровью. В квартире все было вверх дном, везде кровь, на полу нож – тоже окровавленный…

Он клялся, что Нику не убивал. Что вообще ничего не помнит и не понимает. Что вечером лег спать, а разбудили его звонки в дверь. Доказывал, что вообще они никогда не ссорились, все у них хорошо было.

На кухне нашли ополовиненную бутылку водки, стакан. А в портфеле, с которым Юрий на работу ходил, таблетки. Название не помню, в общем, наркотическое что-то.

И понеслось… Кровь везде была Никиной группы, на ноже – отпечатки пальцев Юрия. Под ногтями у него обнаружили частички кожи и крови, все той же группы, третьей отрицательной. А в машине нашли ворсинки от ковровой дорожки из прихожей – как раз по размеру, чтобы в нее тело завернуть и вынести.

Каким-то образом следователь разыскал служащего бенозозаправки, который запомнил Юрия. Запомнил потому, что тот чуть не своротил колонку, вышел из машины, постоял, заправляться не стал, сел и уехал. А недалеко от заправки – речка. Неширокая, но глубокая, с ямами и водоворотами. Каждое лето там человек десять тонет, многих не находят. Дело было весной, на съезде с дороги – грязь непролазная. На грязи – следы от джипа. А у самой воды за куст зацепился обрывок голубого шелка и прядь черных волос.

Тело Никино действительно не нашли. Адвокат, конечно, напирал на то, что «нет тела – нет дела», но улик было слишком уж много. Формально Нику объявили в розыск, но Юрия забрали в СИЗО по обвинению в убийстве.

- Да, - вздохнула я. – Вот уж правда, хотела страсти-мордасти – и получила.

- Это еще не все, - усмехнулась Наташа. – Слушайте дальше.

Следствие шло себе ни шатко ни валко, нас с Сашей в очередной раз вызвали на допрос к следователю. Когда мы подошли к кабинету, оттуда как раз вышла симпатичная женщина средних лет.

«Простите, вы ведь соседи Ники Романовой? – спросила она. - Я – жена Юрия Кольцова. Можно я вас подожду, мне надо с вами поговорить?»

Она дождалась нас, и мы предложили подвезти ее. По дороге Лариса, так ее звали, очень подробно расспрашивала нас обо всем, что мы видели и слышали.

«Понимаете, - сказала она, - Юра вообще не пьет... Не пил. Не говоря уж о наркотиках. Странно это все. Чтобы он вдруг ни с того ни с сего напился, наелся таблеток, убил женщину… Потом увез ее, утопил труп… Я не могу в это поверить. Не такой он человек»

Я, помню, тогда подумала, что жены частенько очень плохо знают своих мужей. Сначала они не могут поверить, что муж может уйти к другой женщине, потом – что он может эту самую женщину убить. Но тут Лариса сказала такую вещь, от которой мне стало не по себе:

«Он ведь приходил ко мне, просил прощения, говорил, что хочет вернуться. Что сделал ошибку. Понимаете, он и к Нике очень тяжело уходил. Все мне рассказал. Говорил, что и к ней тянет, и меня жаль, все-таки двадцать лет вместе прожили. Я решила его отпустить. Чтобы разобрался, кто из нас ему на самом деле нужен. А когда он пришел… Я сказала ему, что он должен сделать окончательный выбор. Он обещал поговорить с Никой. А потом позвонил и сказал, что боится за нее, как бы она не покончила с собой».

Саша скорчил мне дикую рожу, показывая, что он думает обо всех этих играх в благородство, а у меня вдруг в голове всплыла Никина фраза: «Если уж я полюблю по-настоящему и любимый человек мне изменит… Ему мало не покажется». И синяк у Ники под глазом. Неестественно яркий. Как будто нарисованный. И ночные скандалы. Только сейчас я поняла, что мне показалось в них странным. То, что они были абсолютно одинаковыми. Как магнитофонная запись.

Дома я высказала все свои соображения Саше. Сначала он поднял меня на смех. Потом призадумался. Да, моя обида и Сашина неприязнь к Нике помогли нам подойти к делу с позиции презумпции виновности. Нам обоим легче было предположить, что Ника все подстроила, чем поверить окончательно в вину недотепы Юрия, который разрывался надвое между двумя бабами. Если уж он поверил, что Ника может покончить с собой, как сказала Лариса, то это действительно был редкостный осел.

«Смотри, - говорила я Саше. – Он приходит и говорит Нике: я возвращаюсь к жене. Она изображает смертельное горе и потенциальный суицид. Он, как последний баран, верит и остается с ней. Ника начинает его потихоньку подкармливать на ночь какими-то таблеточками. Чтобы атомный взрыв над ухом не разбудил. А сама устраивает цирк для нас и других соседей. Чтобы думали, что они скандалят зверски. Демонстрировала всем зареванную морду и нарисованные синяки».

«А потом упоила и укормила его вусмерть, чтобы до утра гарантированно не проснулся, - продолжал Саша. – Перевернула все в квартире, погремела так, чтобы мы непременно услышали. Оставила на ноже его отпечатки пальцев, порезала им себя. Причем основательно так порезала, кровищи-то было здорово. Представляешь, какая идиотка? Назло бабушке отморожу уши. Поцарапала себя его ногтями. Утащила в машину ковер».