Пейзаж тут был бы вполне ничего, если бы не замершие бульдозеры. Шарко припарковался чуть в стороне от стройплощадки, вышел из машины, поправил воротничок сорочки. К черту пиджак!.. Бросил его на сиденье рядом со спортивной сумкой, где было все, что могло понадобиться в гостинице, размял ноги, отметив хруст в коленке, когда сгибал и разгибал ее.

– Господи боже мой…

Надев солнцезащитные очки, у которых одна из дужек была кое-как склеена, комиссар осмотрелся. Справа – Сена, слева – деревья, позади – промышленная зона. Впечатление полной заброшенности. Ни единого дома, только пустые дороги и невозделанная земля. Как будто тут все вымерло, все выжжено небесным огнем.

Перед ним – чуть ниже – чесали языки два или три человека в касках. У их ног земля разверзлась, огромная рыжевато-коричневая, поделившая ее надвое рана протянулась на километры вдоль реки, и сходились края этой раны только там, где вяло трепыхались на ветру черно-желтые ленты, какими полицейские огораживают место преступления от зевак. Пахло разогретой глиной и сыростью.

Комиссар сразу заметил ожидавшего его руанского коллегу – а как не заметить, если кобура на поясе просто-таки бросается в глаза? Парень был одет в джинсы на бедрах, черную футболку с коротким рукавом, на ногах – старые полотняные туфли. Высокий, сухощавый, черноволосый, хорошо, если ему двадцать пять или двадцать шесть стукнуло, он разговаривал с кинооператором и еще каким-то существом, напоминавшим журналистку. Шарко поднял очки, примяв ими ежик на голове, достал служебное удостоверение и протянул лейтенанту полиции:

– Вы и есть Люка Пуарье?

– А вы – аналитик из Парижа, профайлер? Приятно познакомиться.

Входить в подробности и объяснять, что его работа, в общем, имеет мало общего с занятиями профайлеров? На это могут уйти часы.

– Зовите меня Шарко. Или Шарк. Без званий.

– Сожалею, комиссар, но вот этого не могу.

Подошла журналистка:

– Комиссар Шарко, нас предупредили о вашем прибытии и…

– Рискую показаться невежливым, но предложу вам и вашему спутнику с камерой отправиться куда подальше…

Парижанин посмотрел на девушку таким мрачным взглядом, каким только умел. Он не выносил журналюг. Девица чуть отступила, но все-таки попросила оператора хоть немножко поснимать. Возможно, им и удастся слепить какой-нибудь сюжетец, подкрепив текст видами разлома. Плюс к этому станут твердить как попугаи, что к делу подключен командированный из Парижа профайлер, – чем не сенсация.

Шарко отодвинул телевизионщиков взглядом и обратился к Пуарье:

– Не знаете, номер в гостинице забронирован? Кто у вас этим занимается?

– Ну-у… Не знаю. Наверное…

– Мне хотелось бы большой. И с ванной.

Пуарье кивнул, соглашаясь; так всегда было с людьми, у которых Шарко что-то просил, – комиссар неизменно внушал уважение.

– Ладно… Не будем терять времени. Объясните, что здесь и как, – снова оглядев окрестности, сказал он лейтенанту.

Молодой человек засосал добрую половину бутылочки воды, которую держал в руке, потом широким жестом обвел владения компании модульных конструкций «Алжеко», находившиеся чуть в стороне.

– Траншеи начали рыть в прошедшем месяце. Здесь прокладывают трубопровод, который позволит переправлять все виды химической продукции с заводов Гонфревиля к очистительным сооружениям. Туда, ниже по течению. Не меньше тридцати километров зарытых в землю труб. Ну и вот, им оставалось раскопать всего пятьсот или шестьсот метров, но, когда они обнаружили то, что обнаружили, работы были приостановлены. Видели бы вы, как они разозлились, – словами не описать!..

Немного подальше мужчина в костюме и галстуке – вероятно, начальник строительства трубопровода – ходил туда-сюда, прижимая к уху мобильный. Такого рода открытие, какое выпало на его долю, – последнее, чего можно было ожидать. И даже если этот несчастный ничего не может поделать, отчитаться перед финансистами ему придется непременно.

Шарко вытер платком лоб. Когда он поднял руку, стал виден темный круг под мышками. Пуарье двинулся вперед.

– Рабочие нашли их вон там. Пять трупов, зарытых на глубину два метра. Бульдозерист не успел особенно повредить останки: едва увидев, что показалась мертвая рука, он остановил машину.

Комиссар пролез под черно-желтые ленты и подошел к краю глубокой траншеи. Отвернулся, сморщив нос. Сопровождавший его Пуарье вообще все лицо прикрыл футболкой.

– Ага, малость еще пованивает. Они там варились в собственном соку, и жара-то ведь тоже поспособствовала… Не сомневайтесь: судмедэксперт и ученые ребята-криминалисты развлекаются теперь вовсю.

Комиссар сделал глубокий вдох и наклонился над траншеей, рассматривая дно.

– Кто они, эти люди? Мужчины, женщины, дети? С возрастом хоть что-то уже понятно?

– Они мужчины, антрополог – я сведу вас с ним – подтвердит. Состояние четырех жертв плачевное, тела практически распались на части: влажность почвы и близость Сены ускорили разложение, теперь это почти что скелеты. Я говорю «почти», потому что на костях остались ошметки сгнившей плоти, выделения, в общем, короче, вы…

– Погодите, а пятый труп?

Пуарье снова нервно схватился за бутылку с водой. Под футболкой он был весь мокрый, по лбу катились капли пота, кожа исторгала из себя воду и соль.

– Тоже мужской, относительно сохранный. Ну… если можно так сказать. Тела над и под ним создали что-то вроде изолирующей прокладки…

– Был под трупами или рядом брезент или какая-либо другая упаковка?

– Нет. И одежды на них тоже не было. Совершенно голые. Что касается того парня, который лучше других сохранился, ему… у него часть тела ободрана. Руки, грудь. Я видел это своими глазами, ужас что такое… Как очищенный апельсин. Вы даже представить себе не можете…

Представить себе он мог.

Комиссар вздохнул. Вроде бы запахло висяком. Досье со всеми этими пикантными подробностями пополнит уже имеющуюся в Нантерре кучу, и ничего-то ему, этому досье, не светит, кроме того, что время от времени его без всякой пользы прокрутят в очередном компьютере.

Шарко протянул лейтенанту руку:

– Помогите мне спуститься.

Полицейский повиновался. Парижанину показалось, что этот мальчик за время своей недолгой карьеры успел уже навидаться слишком многого. Небось увяз уже, бедняга, и невредимым теперь вряд ли выберется. Все мы движемся одним путем, по одним рельсам – тем, что ведут в пропасть и не дают подняться. Потому что эта чертова профессия тебя пожирает, переваривает с потрохами.

Оказавшись на дне траншеи, комиссар выпустил руку Пуарье. Отряхнул тыльной стороной кисти с рубашки землю. Тут воняло, как в морге, солнце скрылось, и зловреднее здешней жары и духоты было не придумать. Шарко присел на корточки, пощупал землю. Ее уже просеяли, чтобы не пропустить ни малейшей улики – ни косточки, ни хрящика, ни куколки насекомого. Да, местные криминалисты хорошо поработали. Он выпрямился, осмотрел коричневые стены. Два метра глубины, это сколько ж надо было рыть, чтобы засунуть сюда трупы… Старательный, однако, убийца.

– Шеф говорил мне, что черепа наполовину отрезаны.

Пуарье наклонился к нему. Капля пота скатилась с его лба и упала в траншею.

– Действительно отрезаны, и пресса тут же налетела – а как же, сенсация ведь для таблоидов. Все теперь только и говорят о серийном убийце, о маньяке. Верхние части черепов не найдены. Их нет. Исчезли бесследно.

– А мозг?

– Внутри черепов пусто. То есть нет, конечно, там земля. Но кажется ведь, мозг и глаза первыми разрушаются и полностью исчезают после смерти… В общем, судмедэксперт продолжает исследовать эти черепа, так что пока ничего не известно.

Лейтенант высунул язык и вылил на него последние оставшиеся в бутылке капли воды.

– Чертова жарища!

Раздавил в кулаке бутылку. Похоже, нервы его были на пределе.

– Послушайте, комиссар, а что, если нам наконец уйти отсюда? Я вон уже сколько часов тут парюсь, давно пора свежего воздуха глотнуть. Мы можем поговорить по дороге, мне же все равно ехать с вами.