- Безусловно, мой генерал.

- Моё подразделение будет штурмовым? – Хиршфельд вновь почуял подвох, теперь скрытый в словах этого генерала в штатском.

- Нет, майор. Подразделение будет охранять очень важный объект. Максимально важный.

Звучало многообещающе, однако Харальд не сумел скрыть, что слегка разочарован. Его, горного стрелка, понизили до охранника? Для чего тогда нужны, например, войска СС? Вслух он, конечно, ничего такого не сказал, но замаскированный генерал уловил недовольство егеря.

- Не хмурьтесь, Харальд, я обещаю вам самое важное дело в жизни. Возможно, именно ваше подразделение выполнит одну из главных боевых задач в этой войне.

- Нас забросят в Москву, мы вломимся в Кремль и убьем Сталина?

- Нет, - генерал отреагировал на дерзость Хиршфельда снисходительной улыбкой. – Но направление вашей мысли верное. Когда придет время, вы всё поймёте.

Ноябрь 1944 года, Мариамполь

Родными стенами могут стать и чужие. Важно, что в них вместилось. В стенах бывшего немецкого госпиталя расположился госпиталь советский, родной. Ну вот и все основания называть стены родными и поправляться в них быстрее, чем в любых других. А если учесть горячий душ и большой флакон ароматного жидкого мыла, выменянный на тушенку в прошлое воскресенье на местном рынке, предпосылок для скорой поправки становится намного больше. Ведь горячую воду и мыло можно умножать на два.

Доктор Ерёмина вернулась из душа в свой кабинет, заперла дверь, переоделась и накинула белый халат. Сушить волосы она не стала. Это было делом долгим, поэтому Алевтина лишь вытерла их и надела врачебную шапочку.

Проверив, лежит ли, как обычно, в кармане марлевая повязка, Ерёмина вновь покинула свой кабинет и быстрым шагом направилась к операционным. Если взглянуть со стороны, никаких признаков отравления «немецкой дрянью» больше не наблюдалось. Шла Алевтина ровно, не покачиваясь, энергично, да и выглядела свежей и бодрой.

На самом деле так всё и было. Чувствовала себя Алевтина отлично. Наверное, потому, что никакого отравления на самом деле и не было. Закатанный рукав, шприц, конвульсии… это всё отвлекло внимание прибежавших офицеров и ни один из них не удосужился найти след от укола. Дырочка маленькая, понятно, не от пули всё-таки, да только всё равно заметная, особенно на женской нежной коже.

Этот спектакль дался Ерёминой нелегко, но зато спас жизни одним и души другим, она могла собой гордиться. Бомбежка, конечно, всё испортила, большинство «спасенных» Алевтиной погибли, но тут уж претензии к высшим силам. К богу, к судьбе, к стечению обстоятельств… кто во что верит.

От большого коридора оперблок был отделен высокими стеклянными дверями, которые сейчас были почему-то распахнуты.

Алевтина зашла в предоперационную, из которой открывались ещё три двери. За двумя светились только синие лампы, шла санобработка, а в третьей комнате горел яркий свет и негромко переговаривались люди. Ерёмина заглянула в операционную.

Хирург «размывался». Он уже снял перчатки и фартук. Над столом склонились ассистент, медсестра и анестезиолог.

Хирург вышел в предоперационную и снял повязку.

- Алевтина Дмитриевна, мое почтение! Как ваше драгоценное самочувствие?

- Хорошо, Яков Лейбович. Просто на удивление.

- Повезло вам. Говорят, бомбежка была страшная.

- Не в первый раз так повезло. В сорок втором, в Нальчике наш госпиталь вовсе сровняли с землей, но я выжила. Как там товарищ Филин?

- Как вам сказать, чтобы не согрешить против ветра, - хирург вздохнул и достал папиросу. – Капитана Филина привезли почти холодным, прямо-таки комнатной температуры, вот в чём проблема. Сердечная деятельность была близка к нулю, тампонада… Мы вынули сгусток размером с кулак и тут я преувеличиваю, вопреки обыкновению, самую малость! Ушили всё, что протекало, но вы же понимаете… я не великий специалист.

- С вашим-то опытом, Яков Лейбович! Не прибедняйтесь.

- Хорошо, не буду. Ушили всё аккуратно, чисто, большой кровопотери удалось избежать. Сейчас сердце вроде бы восстановило ритм. Состояние тяжелое, но стабильное.

- Спасибо вам, доктор, - Ерёмина пожала хирургу руку.

- Полно вам, доктор, - Яков Лейбович хитровато усмехнулся. – Вам точно не нужна моя квалифицированная помощь? Царапины, порезы, ушибы, прыщики в неожиданных местах… я могу посмотреть и обработать.

- Док-тор! – Алевтина улыбнулась в ответ и погрозила хирургу пальцем. – Давайте, без профессионального романтизма.

- Б…ь! – Вдруг воскликнул кто-то в операционной.

Почти одновременно громыхнул опрокинутый столик, брякнули лотки и зазвенели, рассыпаясь по полу инструменты.

- Галя, держи его! Иван Сергеевич, что с наркозом?!

- Минутку, - Яков Лейбович кивнул Ерёминой, развернулся и быстро вошел в операционную. – Что за шум и классовая борьба?!

- Отошли все! – Вдруг рявкнул ещё кто-то голосом, похожим на голос Филина. – Что вы тут делаете?! Отошли, я сказал!

Ерёмина бросилась к двери операционной.

- Что происходит, Яков Лейбович?!

Алевтина выглянула из-за плеча хирурга и замерла, шокированная уведенным.

- Ничего особенного, - запоздало ответил хирург. – Ваш Филин оказался неблагодарным засранцем. Мы вынули из него финку, а он теперь машет ею направо и налево. Он может кого-нибудь поцарапать.

- Я повлияю, - Алевтина шагнул к столу, рядом с которым стоял голый Филин с окровавленным ножом в руке.

Глаза у капитана были бешеные и взгляд поначалу не фиксировался. Но с каждым мигом в глазах у Никиты появлялось всё больше и больше осмысленности. Впрочем, более заметной была не эта метаморфоза. Едва зашитая рана на груди у Филина заживала. Не прошло и минуты, как она стала выглядеть рубцом двухнедельной давности, из которого почему-то забыли удалить нитки.

На метаморфозу обратили внимание и другие.

- Да-а… швы пора снимать, - негромко и как-то чересчур невозмутимо проронил Яков Лейбович.

- Чем снимать-то? – Проворчала медсестра Галя. – Инструмент весь на полу.

- Филин! – Позвала Ерёмина. – Никита! Слышишь меня? Успокойся, всё в порядке! Ты в госпитале, тебя лечат, ты скоро поправишься.

- Можно было без наркоза, - обращаясь к хирургу, тихо сказал анестезиолог. – Столько добра перевели.

- Во время операции всё ведь по-человечески шло, - Яков Лейбович пожал плечами. – Нет, без наркоза он мог двинуть. А так… посмотри на него. Корсар Карибского моря, с кортиком. Беспощадный разбойник Бармалей. Сколько продлится фаза возбуждения, как думаешь?

- Думаю, вы не о том думаете, коллега, - анестезиолог покачал головой. – Это не шоковое возбуждение, это что-то другое. Взгляни на шрам. Почти исчез.

- Они обо мне говорят? – Филин сфокусировал взгляд на Ерёминой.

- О тебе, - Алевтина указала на финку. – Ножик брось.

Никита опустил взгляд. Обнаружив, что стоит посреди операционной голым, он резко прикрылся рукой и положил финку на стол.

- Фриц промазал, да? – Капитан ощупал грудь. – Не больно даже.

- Ущипни, а то проснуться не могу, - попросил ассистент хирурга медсестру.

Галя без промедления выполнила просьбу и ассистент вздрогнул.

- Не промазал, - ответила Филину Алевтина. – Ты очень быстро поправился, после того, как товарищи хирурги вытащили нож и зашили рану.

- Так бывает? – Никита поднял взгляд на Якова Лейбовича.

- Теперь бывает, - хирург пожал плечами. – Но вам всё равно лучше прилечь, капитан. Галя, каталку.

- И куда? – Спросила медсестра, направляясь к двери.

- В третью палату.

- К тем двоим?

- Да. Случай похожий.

- А «те двое», это кто? – К хирургу обернулась Ерёмина.

- Пациенты с баротравмой. Утром поступили. «Катюшами» накрыло, вызвали огонь на себя. Мы подозревали разрывы внутренних органов, обширное внутреннее кровотечение, но… к вечеру они уже спокойно ходили по корпусу.

- Ложись, - Ерёмина указала Никите на каталку. – Сама тебя отвезу.