Она презирала его. Все ее поведение говорило:

"Что вы мне подсунули какого-то мальчишку? Дайте мне достойного, солидного седока!"

У нее портилось настроение, как только он появлялся поблизости.

С завистью приглядывался Марков, как скачет Котовский. Красивое зрелище! Впечатление получалось такое, что они вместе думают и решают, как поступить дальше - и конь и седок. Это была дружба, фронтовая дружба коня и всадника, когда оба понимают, что выпало серьезное испытание, и нужно его выдержать, и нужно друг друга выручать.

- Человек мелкий, пустяковый никогда не будет ездить, - говорил задумчиво Савелий. - Себя расти, тогда и коня воспитаешь. Характер надо вырабатывать.

- А разве я не вырабатываю? Не хуже других держусь.

- Значит, старайся держаться лучше других. Молодой ведь!

В этих горестях и разочарованиях, сменявших рождающуюся надежду, Марков не так тяжело переносил трудности пути. Внимание отвлекалось от личных лишений и невзгод. Он весь поглощен был заботой, как бы приручить к себе непокорную Мечту.

Испытывая жажду, он думал о жажде коня. Небось каково коню сидеть на жесткой норме, на пайке, который устанавливает непреклонный Няга всякий раз, когда они добираются до воды, а это случается далеко не часто! Полведра на коня, котелок на человека! И все равно, любой колодец бывает вычерпан до дна. Хорошо еще, если попадется на пути речка, но и тут не сразу доберешься, потому что все бросаются пить.

Марков неизменно думал сначала о коне, потом уж о себе. Если уставал, то спешил поскорее дать отдых Мечте. Несмотря ни на что, он любил Мечту. Он очень любил ее. Он только и высматривал, где бы раздобыть для нее чего-нибудь вкусного. Не задумываясь над тем, что может нарваться на засаду, отпускал коня на траву, выискав хорошую поляну. С каким азартом она щипала траву! Как работали ее челюсти! Марков делился с ней хлебом, приучил есть сахар...

Вырвавшись вперед бригады, беспечно мчался он к хутору в один из этих душных, невыносимых дней.

Он умел теперь быстро выхватывать клинок, знал правило: если в тебя прицелились и ты прицелился - выстрели первый. Он отвык бояться. Выработалась зоркость, появилась наблюдательность, потому что все это было жизненно необходимо, без этого человек быстро погибал.

Завидев хутор, Миша возликовал, дал шенкеля и помчался к хутору прямо через поле, хлебами: он уверен был, что около хутора окажется колодец и что ему удастся первому напоить коня.

Хутор был брошен. Настежь распахнуты двери. У крыльца еще не завял березовый зеленый веник. Должно быть, наломан сегодня, но вряд ли успели им подмести пол. Ни кур, ни коровы, ни дворового пса, хотя в собачьей будке еще свежая подстилка. Несколько поленьев валяются у сарая. К толстому чурбану приставлен старый, ржавый колун. Кто-то собирался наколоть дров, но так и не наколол и поспешно покинул хутор. Огород возле дома. И даже сохранились на влажной земле между политых гряд следы башмаков хозяйки дома. Только что отцвел мак. Никнут тяжелые головы подсолнухов.

Какая печальная картина! Какое безмолвие! И каждая вещь рассказывает о чьей-то простой и домовитой жизни.

Марков все это охватил быстрым взглядом. И прежде всего заметил колодец - большой, прочный, с журавлем и ведерком, болтающимся на веревке.

- Есть!

Марков спрыгнул с коня и подбежал к колодцу. Как много воды! Какая приятная свежесть и сырость веет оттуда! Марков слышал уже топот и голоса. Конники были близко.

Зачерпнул ведром, так что расплескалось. Капли, падая вниз, звенели и сверкали в прохладной зеленоватой полутьме, как звезды.

Мечта, подрагивая кожей, чтобы отогнать мух, шагнула ближе и тихо заржала.

- Ах ты, миленькая моя! Небось рада-радехонька? Пей! И зачем ссориться? Небось вкусно? Пей сколько хочешь! Ты знаешь, как я тебя люблю!

Он даже позабыл в этот момент, что сам умирает от жажды. Он так радовался, что Мечта подошла к ведру воды, красиво и трогательно вытягивая шею. Он смотрел, как она пьет. Ведро он поставил на краю колодца и видел, что голова лошади отражается внизу, в квадрате отсырелых замшелых бревен сруба, там, далеко внизу, где чуть поблескивала вода.

Мечта глотала шумно, громко, с каким-то даже бульканьем в горле и животе. По-видимому, она была очень довольна и благодарна. Она на минуту оторвалась от воды и ткнулась розовой мокрой мордой в рукав гимнастерки Маркова, как бы говоря:

"Ладно, мол, чего поминать старое! В общем-то ты, Марков, хороший парень, и у тебя доброе сердце!"

В это время Марков увидел вдали пилотку командира эскадрона. Еще минута - и колодец будет взят под контроль. Полведра воды на коня, котелок воды на человека!

Марков выплеснул остатки воды в ромашки, росшие у колодца, и зачерпнул еще полное ведро. Глаза его неотрывно, жадно смотрели на прекрасную, студеную, прозрачную воду. Не отхлебнуть ли хотя бы глоток самому? Однако он выдержал характер:

"Дам еще ей, а потом уж..."

Он поставил ведро опять на краю сруба:

- Пей, да побыстрее, не то попадем на норму!

Он оглянулся, удивленный, что Мечта медлит. Что это?! Он даже не узнал лошади; глаза у нее помутнели, она как-то странно скалила зубы... Затем стала падать, падать... и рухнула на землю, вытянув ноги...

Марков стоял окаменелый и в ужасе смотрел. Сначала он ничего не понимал. Что случилось?

Она еще была жива. Пена шла у нее изо рта. Они встретились взглядами. Она упрекала!

Что он наделал?! Вода отравлена! Это не первый случай, и ему следовало быть осторожнее. Марков понял весь ужас происшедшего, и отчаяние охватило его:

- Лошадушка! Милая! Прости, ради бога! Ну как же это так? Что я без тебя буду делать?!

...Когда у колодца собрались конники, они увидели дохлую лошадь, которую целовал в морду и в белую звезду на лбу, обливаясь слезами, молодой боец.

10

Наскочили чеченцы, великолепные всадники и отчаянные головы. С диким гиканьем летели они в бой, в бешметах, в огромных косматых шапках.

- Алла!.. Кьяфр!.. Шайтан!.. - вырывались у них бессвязные выкрики.

С ними дрался батальон Сводного коммунистического полка. У чеченцев были большие преимущества: и кони у них были - не кони, а звери, и к тому же всадники подкрепились не только бараниной, но и достаточными дозами самогона. У них кровью налились глаза, пьяный угар привел их в исступленное состояние. Противостояли этим полудиким рубакам измученные переходами, но сильные духом, бесстрашные люди - большевики, все как один готовые умереть за свои убеждения.

И они одержали верх, обратили в бегство горцев, но дорогой ценой: многие в этой схватке нашли геройскую смерть, остались в степи навеки.

Дорога снова была свободна. Снова шли конные, передвигались пехотные части, грохотали патронные двуколки, артиллерия, обозы.

Солнце пекло. Небо плавилось, как голубая сталь. Позади движущейся колонны стояло желтое облако пыли.

Никогда и никто не видел на лице Котовского отчаяния, растерянности или заметных следов усталости. Каменский спрашивал его удивленно:

- Откуда берутся у вас силы?

- Если я устану, то что же тогда остальные? Они свалятся с ног! Если же я буду бодр и непреклонен, некоторые могут себе позволить не больше, чем чуточку устать.

- Да, это верно, - согласился начальник штаба. - Я по себе это чувствую. Взгляну вперед: командир бригады скачет на коне, в любую минуту готовый отбить нападение, сильный и свежий. Ну, тогда и я подтягиваюсь. Глядишь - и опять ничего, опять можно терпеть.

- Вот со снабжением у нас из рук вон плохо, - сказал Котовский, взглянув на тощего коня в обозной подводе.

Каменский вздохнул:

- Главная беда в том, что приходится делать внезапные броски, изменять направление, появляться то там, то тут... А какие переходы-то отмахиваем! Мы всегда оторваны от дивизионных снабженческих подразделений, всегда на "подножном корму". Живем трофеями, чем поживимся у врага, ну, и, конечно, местное население поддерживает. Кони совсем выбились из сил.