- Ну бабочка когда из кокона вылетает... потенция кокона типа...
("Господи, - подумал он тут же, - но кокон не обладает ни потенцией ни импотенцией". И умолк).
- В философии Аристотеля энтелехия, - как по учебнику отбарабанила Анна - это внутренняя сила, потенциально заключающая в себе цель и окончательный результат; например, душа есть первая энтелехия организма, в силу которой тело, располагающее лишь "способностью" жить, действительно живёт, пока оно соединено с душою.
- Вот-вот, - Конрад ухватился за спасительную соломинку. - Дело в том, что русские - это народ сплошных идеалистов. В смысле, у каждого русского человека есть идеал. И как правило, это идеал святого мученика, отчего в русском народе развит своеобразный культ страдания. Русский человек безудержен в созидании, но так же безудержен и в саморазрушении.
- Ну, саморазрушение, наверное, уже в прошлом, - возразила Анна. - В истекающем столетьи русский народ преуспел в созидании и воздвиг сверхдержаву, в которую рвутся все наши сограждане.
- Это оттого, - пояснил Конрад, - что в народе русском глубоко укреплено добротолюбие, сиречь любовь к добру. Душевность русского народа такова, что со временем русский человек вообще отвык делать ближнему гадости и предпочёл об этом самом ближнем заботиться. Бессребренники-инженеры придумывали умные машины, чтобы облегчать тяжкий труд рабочих, подвижники-врачи неустанно искали вакцины против смертельных болезней, самоотреченцы-педагоги неуклонно просвещали простой народ. И богоисполненный народ платил им сторицей, сам устремляясь к высотам знания. Удивительны ли небывалые успехи русских в науке и технике? А кроме того, атмосфера всеобщей душевности притягивала тысячи иноземцев, которые беспроблемно интегрировались в российский социум и обогащали его.
- Да-да, - задумчиво произнесла Анна. - Глубочайшая религиозность сформировала особый, православный этос с его приматом этического над эстетическим.
- Но и в сфере эстетики русский народ кое-чего добился, вы же не будете спорить! Одна федоскинская миниатюра чего стоит!
- Не только, не только! А Кандинский, Малевич, Филонов... - подхватила Анна.
- Кстати, если говорить о "русском экономическом чуде", - докторально добавил Конрад, - то надо иметь в виду ещё и склонность русских к общему делу, к сплочению всех народных сил, к соборности.
- И в этом плане даже традиционные недостатки русского быта и бытия: женственность менталитета, автократия, излишняя централизация, чрезмерная надёжа на царя-батюшку сработали не во вред, а во благо, - согласилась многомудрая Анна.
- А кстати, помните, вы нам рассказывали про Париж... - напомнила Анна после некоторой паузы. - Ну а в Китеже-то вы были? В столице России?
- Не был, - честно признался Конрад. - Далеко отсюда до озера Светлояр. Но я, естественно, фотографии видел, диапозитивы... Старый город великолепен - церкви двенадцатого - шестнадцатого веков. В новом городе одно время строили небоскрёбы, но сейчас там запрещено строить высотные здания - сплошь двухэтажные каменные избушки с узорчатыми наличниками, в которых доживают свой век богатые русские бабушки. Только негров в российских городах развелось много.
- Типун вам на язык. Афророссиян. Вы что, батенька, расист?
"Это она у отца своего научилась называть всех батеньками", - подумал Конрад и виновато изрёк:
- Ничего не имею против чернокожих, но мне как-то милее негры, которые остались в Африке.
- Что ж вы хотите, глобализация. И Россию вашу затронула. Тем более, русский народ - самый "всемирно открытый"...
- Погубит она её. Потеряет держава свою неповторимость и неподражаемость, - сказал Конрад с горечью.
- И останется одна-единственная неповторимая и неподражаемая страна, - нехорошо засмеялась Анна. - Наша. Пойдёмте спать, а завтра я вас буду учить топить печку. И вы мне чур вагон дров наколете.
К празднику Конрад вручил Анне плоские изображения зверей, давешней ночью выпиленных лобзиком. От Анны же ему досталось какое-то длиннополое одеяние, чтобы он поприличнее смотрелся за обеденным столом. Одеяние назвали лапсердаком. И в дополнение к нему получил Конрад несколько блоков сигарет с фильтром - очень кстати, ведь последнее время он курил махорку; собственноручно скрученные самокрутки то и дело распадались в его руках, а весь рот его вечно был в табаке. Теперь можно было вновь ощутить себя белым человеком.
Ещё Конрад настаивал на том, чтобы украсить голубую ель. Анна резонно спрашивала - как Конрад доберётся до верхушки.
- А зачем? Тем более верхушки две...
Действительно, голубая ель была двуствольной - одна толстенная боковая ветвь загнулась кверху и пошла в рост, конкурируя с основным стволом. Порешили разукрасить ближние ветки гирляндами, туда же повесили много-много разноцветных самосветящихся шаров и фигурки гимнастов из папье-маше - ёлочные игрушки соответственно тридцати- и семидесятилетней давности. Туда же, вопреки протестам Конрада, Анна привесила выпиленных им зверюшек. В общем, ёлка получилась на славу.
Прознав, что у Клиров свершилось диво дивное - наряженная ель, завистливые соседи, даже не просохнув, с утра толклись у врат дома и злобно тыкали пальцами в рукотворное чудо: дескать, довыёбываетесь.
От толпы зловредных соседей, правда, отделилась одна достаточно доброжелательная незнакомая тётка в засаленном тулупе и долго - в силу бездействия электрического звонка - докрикивалась до хозяев, что пришла-де с самыми мирными намерениями. Наконец, едва проснувшийся Конрад настороженно впустил её и проводил пред пресветлые очи Анны. Тётка рассказала, что она - директор местного сиротского приюта и премного наслышана о креативности семьи Клиров. Она попросила Анну и Конрада исполнить завтра для безродной детворы роли Снегурочки и Деда Мороза, а то других кандидатур в посёлке не сыскать, а из города давно уже артисты не едут. Костюмчики в подсобке от лучших времён завалялись, равно как и древняя книжка с текстами поздравлений.
Конрад начал было вопрошать, сгодится ли Дед Мороз без рокочущего баса, но Анна сразу прониклась к гостье и сказала, что они согласны.
Как ни силился Конрад в виде исключения заснуть ночью, ни хрена у него не вышло. А утренник начинался в девять, костюмироваться же надо было заранее. Пока Конрад без устали остервенело мастурбировал в своей каморке, Анна пекла пирожки, которые завтра, наряду с ненужными завалявшимися в доме игрушками, должны были достаться в подарок сироткам.
До сиротского дома был добрый километр, весь этот километр Конрад бубнил свою дед-морозью роль, а Анна шествовала, гордо подняв главу и подстёгивала еле ползущего спутника.
Сиротских домов по всей Стране Сволочей была тьма-тьмущая: родители массово отказывались от своего потомства; брать детей на баланс в иных кругах считалось вообще западло.
В эту ночь изумлённые соседи могли наблюдать изумительное зрелище - факельное шествие голоштанных сирот по снегу, планетарный караван малолетних изгоев, паломничество млечных чад параллельно звёздам. Сироты двигались по направлению к дому Клиров, потешно дрыгая членами и выкликая странные здравицы. Анна и Конрад не стремились урезонить и утихомирить разошедшихся деток, потому что праздник предполагался радостный.
Сироты - питомцы детских изоляторов, дефектологических интернатов, завсегдатаи карцеров и кабинетов экзекуции - дебилы, сорвиголовы, нигилисты, завзятые правонарушители - слушались этих блажных полуспятивших взрослых, потому как те умели ходить по небесному своду, чего не умели изуверы-воспитатели и изверги-учителя.
Впереди шёл путеводный Конрад и освещал им путь. Его плешивая голова короткими импульсами источала бенгальские огни. Путеводная Анна, босоногая, в длинной белой хламиде, с верёвочкой на голове и чётками в руке, периодически разражалась салютами. Конрад полушёпотом пел детям "Stairway to Heaven" и "No Quarter". Анна пела "Magnificat" и "Herr, unser Herrscher". Инструментальное сопровождение взяли на себя зодиакальные созвездия, туманности имени античных героев, а также сводный хор серафимов, херувимов и канонизованных юрод.
