Кап... кап... кап... Выступившие слёзы подтачивают твердыню безысходности. Дзинь... дзинь... Весна ещё не скоро, капéль сопель застывает сосульками. Хрр... хрр... хрр... посвистывают закупоренные ноздри, убаюкивая. Упоение успокоением на свежевыглаженном лице. Гаснущий разум генерирует нечто неочерченное: то ли черти, то ли черви... сон разума рождает чудовищ - ручных, безобидных. Солипсический солитер Solitude, прожорливый паразит Прошлое добровольно уползают из дырявого желудка, из отбитой печёнки, из окаменелых почек, из воспалённых лёгких. Ленточный червь Боль послушно сворачивается в клубочек и консервируется в гортани, в горниле горла - там, где согласно поучениям великих гуру расположена чакра Пространства и Времени.
Время для Вечного Жида остановилось, но судя по синюшному цвету заоконного пространства, уже десятый час. Понемногу пространство поглощается слипающимися веждами. Рассвет забрезжил, он веки смежил...
Не Человек спит.
14. I gotta hear you scream
Конрад проснулся в сумерках. Завершался самый короткий день в году. Было до невероятия холодно - калориферы почему-то не работали. Сегодня надо пересилить себя и натопить печку.
Едва приподнявшись на локтях, Конрад уставился на старую политическую карту мира, висевшую над изголовьем.
Карта за четверть века морально устарела. Многие государства успели поменять свои названия. Некоторые - прежде разделённые демаркационной линией - воссоединились. Некоторые - бывшие "лоскутные империи" - раскололись на части. Колониальные владения, выкрашенные в цвет метрополии, почти все обрели независимость. Не соответствовала истине также штриховка на кружках, обозначающих города, - население многих из них удвоилось, а то и утроилось.
Не до конца проснувшийся, Конрад пока не мог приподняться так, чтобы как следует разглядеть северное полушарие, где раскинулась на целых полконтинента, подмяв под себя добрый десяток климатических поясов, необъятная и непонятная Страна Сволочей.
Глаза его оказались как раз на уровне пожизненно белой, незаселённой и аполитичной Антарктиды. Конрад мысленно солидаризовался с коренным населением ледового континента, нелетучими птичками в чёрных фраках и белых манишках. Каково им там, на безотрадном краю Земли, где сейчас, в антарктическое лето, месяцами не заходит солнце и нет никаких развлечений, кроме футбола, изредка завозимого полярниками. А между тем, по слухам, глобальное потепление всё больше подтачивает шельф, зона обитания пингвинов съёживается, и популяция их неуклонно уменьшается.
Была счастливая пора, когда он не слыхивал ни про пингвинов, ни про экологические катастрофы - он был ещё слишком мал. Но когда родители оставляли его ночевать у бабушки с дедушкой, он с жадностью разглядывал чуднЫе, может быть - волшебные слова на точно такой же карте мира, и особенно притягивали его загадочные надписи на белом теле Антарктиды. Станция "Мирный", станция "Восток" - не очень-то завлекательно; это, наверно, как в метро, когда к бабушке едешь: "Следующая станция - Проспект Трудящихся". Но вот магия продолговатых надписей крупными буквами, сетью накрывших необитаемый материк и сопредельные моря, притягивала его доднесь.
Земля Элсуэрта, Берег Эйтса, Берег Луитпольда, Земля Котса, Берег Принцессы Марты, Земля Королевы Мод, Берег Принцессы Астрид, Берег Принцессы Рагнхилль, Земля Эндерби, Земля Мак-Робертсона, Земля Принцессы Елизаветы, Берег Правды, Земля Королевы Мэри, Берег Нокса, Берег Сабрина, Земля Адели, Земля Уилкса, Берег Георга V, Земля Виктории, Берег Отса, Море Содружества и другие моря, остров Победа, полуостров Бетховена...
Мальчику казалось, что по необозримой белоснежной равнине в гордом одиночестве, без надежды встретиться с соседом, до сих пор бредут в полузабытьи отважные исполины-первопроходцы Элсуэрт, Эйтс, Мак-Роберсон, Котс, Отс, Уилкс, давая обширным территориям свои плебейские имена, и благосклонно приемлют их от века обитавшие в торосах и сугробах Принцесса Марта, Принцесса Астрид, Принцесса Рагнхилль, и за их спинами простираются алкаемые всем человечеством Берег Правды и Море Содружества, а с полуострова Бетховена нескончаемо доносится вековечная "Ода к радости". И первой любовью Конрада была высоченная, истуканоподобная снежная Королева Мод (даже взрослый он не знал - имя ли это собственное, или же имеются в виду "моды сезона"), которая в сопровождении принцессы Елизаветы и королевы Мэри, Адель и Сабрины, одним своим каблуком покрывая тысячи миль, шествовала к острову Победа или к земле Эндерби (почему-то хотелось думать, что Эндерби - тоже женщина).
Антарктида... ледяная пустыня... Минус в-восемьдесят...
Ой, ну дубняк-то... Сопливый нос точно отсох, пальцы закостенели, зубы исполняют залихватскую чечётку. А калориферы, едрить их, не включаются. Нешто перегорели оба?
Карта на стене была уже едва различима. Конрад пощёлкал выключателем. Ноль эмоций. Лепестричества нет как класса. Значит, через полчаса настанет тьма непроглядная. Ладно, есть ещё свечи... Главное - сели батарейки кассетника, а значит, он остаётся без музыки - это выдержать уже невозможно.
Стуки и крики, и что самое странное - лай. Конрад, держа в одной руке свечу, в другой - топор, нехотя открыл окно, где тоже танцевал хилый огонёк. Это был фонарик в руке соседа Торстена.
- Эй, привет, дичок, - мрачно сказал Торстен. - У тебя свет есть?
- Н-н-нет, - ответил дичок (так Конрада прозвали в дачном посёлке). - Это что у тебя такое?
На шее у Торстена, пятидесятилетнего скромного дачника, висел боевой автомат, и он с трудом удерживал на поводке здоровенную овчарку.
- Самооборона. Это как в старину - рабочие дружины. Как всех собак на мясо пустили, пошли всем миром к полицай-комиссару: он нам собачку выделил, автомат, боеприпасы... Установили график дежурств. Кстати, ты, дичок, завязывай на печке валяться. Грабануть любого могут. И не только грабануть...
- Я же не хозяин участка... - воспротивился Конрад.
- А тогда не хуя здесь кантоваться. Тогда уёбывай на четыре стороны... Ты на печи лежи, а я тебя сторожи.
- Ладно. Почему света нет? - недовольно перебил Конрад.
- Во всём посёлке темень как у негра в жопе... Что ты меня-то спрашиваешь, почему? Ты лучше-ка на станции спроси. Давай, дуй живее. Я сегодня радио послушать хочу.
"Голос зарубежья" послушать хочет, - расшифровал Конрад. - Наивный. Он-то и не подозревает, что я органик".
- Сейчас, только штаны подтяну и дуну.
- Ты падла! Я б сам давно сгонял. Да кто на участке останется?
"Какой сознательный", - умилился Конрад.
- Да ты шуток не понимаешь, отец? Дуну, дуну, я ж говорю. Только вот штаны подтяну - или ты хочешь, чтобы я без штанов дунул? - успокаивающе забубнил Дичок, подтягивая штаны и дивясь собственной наглости.
- Я бы в таких, как ты, из этой вот штуки, да патронов жалко, - по инерции негодовал Торстен. - Дуй! Фонарь есть у тебя?
- Должен быть. - Штаны сидели более-менее. Конрад отошёл от окна - он смутно помнил, куда задевал хозяйский фонарь. Ну что ж, есть повод высунуться в человеческое общество, пусть и в лице поручика Петцольда. Откровенно говоря, деловая беседа с Поручиком была бы ему приятнее, чем задушевный трёп с полуграмотными электриками или с соседями вроде Торстена.
За те полчаса, что Конрад искал фонарь, поднялась метель. Конрад напялил поверх своих ста одёжек ещё сто и отважно шагнул навстречу плотному рою колючих белых комариков.
Фонарь помогал правильно ставить ноги и не стукаться лбом о деревья.
По аллейке топать - куда ни шло, а вот как свернул на большак - так начались мучения. Снег здесь отродясь никто не убирал, и приходилось торить дорогу самому, держась полузасыпанного следа от некогда проехавшего авто.
