А произошло следующее....
Примерно через пять или шесть дворов от дома, в котором жил Максим, по этой же стороне улицы, умер лесник Каретин. Ничего из ряда вон выходящего. Всё, как всегда.... Такое, в общем-то, случалось можно сказать регулярно. Кто-то, как говаривали сами же взрослые, то есть "старшие товарищи", "давал дуба", и его сообща, общими усилиями отправляли в последний путь на "Амональный". Прям так и говорили - "Отнесли жмурика на Амональный".
Само слово, "кладбище...", когда кто-то умирал, почему-то упоминалось крайне редко. Максим тогда ещё не знал и не понимал, почему взрослые заменили в своём лексиконе одно слово на другое, слово "кладбище" на слово "Амональный". И здесь нужно откровенно сказать, что в настоящее время, Максима, такая замена слов не особенно то и интересовала. Заменили, ну и ладно.... Значит взрослым так надо. Может им так удобнее и сподручнее. Это только их дела! А у него, на тот момент, как казалось тогда ему самому, было вполне достаточно своих очень даже нешуточных, больших и довольно серьёзных мальчишеских забот.
Но, тем не менее, и как бы там ни было, Максим, как и многие соседские мальчишки и девчонки, принял непосредственное и активное участие в подготовке умершего Каретина к его собственным похоронам и отправке его в последний путь. В то самое местечко, которое загадочно называлось "Амональный...".
Максим с ребятами носил хвойные еловые ветки, заготовленные взрослыми мужиками и вместе с ними укладывал их в кузове бортовой машины, задний борт которой был открыт и опущен вниз. Ребята старались, чтобы всё было красиво и добротно и безвременно почивший Каретин, лежал в своём деревянном гробу, как у себя дома в постели..., на мягком, таёжном, зелёном одеяле.
Наконец все приготовления к похоронам были закончены и вся эта грустная процессия, состоявшая из родственников, соседей и просто знакомых, тронулась провожать бывшего лесника Каретина..., в его последний путь.
Максим тоже, сосредоточенно-тихо, вместе со всеми, молчком, шёл среди этой понурой и неуютной толпы, бредущей по грязным после прошедшего дождя, просёлочным дорогам. Все тоже, в основном, шли молча. Если что-то и говорили друг другу, то говорили совсем немного и не громко, почти шёпотом. Как будто все, чего-то или кого-то очень сильно боялись и не хотели лишний раз беспокоить. И вот так потихоньку и как-то совсем незаметно, похоронная процессия добралась до кладбища.
Последнее, что Максим запомнил, почему-то больше всего из всей вереницы событий произошедших с ним в этот день, так это то, что когда гроб с Каретиным опускали в могилу, на дне могилы была мутная вода. Максим, тупо и не мигая, смотрел на неё до тех пор, пока воду и сам гроб не забросали влажной землёй, которая была больше похожа на самую обычную грязь. Вода эта была зеленовато-бурого цвета, с комьями скользкой глины, и очень напоминала собой, простую жижу с неприятным запахом. И она, Максим это хорошо запомнил, ещё изредка очень противно хлюпала, пуская пузыри по краям гроба, по всему периметру могилы, под ударами очередных комьев земли, с трудом отрывавшихся от лопат и глухо шлёпавших по крышке гроба, в котором лежал Каретин.
Приблизительно прошла неделя после этого события. Жизнь в посёлке шла своим чередом, и уже чувствовалось, что похороны Каретина, людьми, потихонечку забываются. Одними чуть быстрее, другими чуть помедленнее, но забываются всеми. Исключения в этом вопросе почему-то не наблюдалось. И так бы оно и было..., Каретина, как впрочем и многих других жмуриков, захороненных ранее, забыли бы легко и быстро. Тем более, что каждый из ныне живущих подспудно осознавал, что где-то не за далёкими горами и морями, а совсем близко, совсем рядом и может быть очень скоро с кем-то очередным из них, и очень даже возможно, что именно с ним, произойдёт то, что неизменно должно произойти с каждым жителем земли и что к этому очередному похоронному мероприятию, нужно быть готовым всем и всегда. Просто люди никогда точно не знают одного..., кто же из них очередной, кто следующий в этом таинственном, никому не ведомом и потому очень пугающем, похоронно-кандидатском списке...? Кто на подходе?! Ты, я, или он...!? И поэтому они никогда сильно не расслаблялись и постоянно были готовы действовать. Тобишь оказывать посильную помощь в захоронении других "жмуриков". Хоронить-то тебя тоже надо будет, когда, как правило, неожиданно для тебя самого, придёт твой черед. Тут ничего не исправишь и ничего не изменишь....
Хотя надо сказать, что в нашем, конкретном случае, некоторые жизненные планы, дела и кое-какие обстоятельства, для проживающих в посёлке людей, хоть и на короткое время, но всё же, в какой-то мере изменились. Жизнь, иногда по своей собственной инициативе, выкидывает непредвиденные кренделя и вносит свои личные, известные только ей одной и наверное так необходимые ей изменения, поправки и коррективы.
Неожиданно дело обернулось таким образом, что немалое количество людей разного возраста и пола, независимо от их настроения и желания, на какое-то пусть и непродолжительное время, но всё же были возвращены к событиям недельной давности. А именно, к недавним похоронам лесника Каретина....
Максим, после целого дня, нужно сказать далеко "небесполезной" беготни по посёлку, вечером забрался на свою родную "русскую печь..." в доме у родителей, и кумекал о своих решённых и ещё пока не решённых задачах и проблемах.
Максимке шёл девятый год от роду.
Он сейчас неподвижно, тихо лежал на печке и усиленно думал о своих делах. А так же, Максим одновременно краем глаза и уха, приглядывался и прислушивался к тому, о чём почти шепотом говорили взрослые женщины, сидя за обеденным столом на кухне. Сегодня вечером, они, пришли в гости к матери Максима, пили чай с брусничным вареньем, и как ему казалось, о чём-то таинственно и загадочно шептались. А это уже сразу вызвало у любопытного и любознательного Максима живой интерес. Он ещё сильнее напряг свои уши....
- Третью ночь со стены в сенцах, пила падает..., - шептала своим подружкам вдова Каретиха, лицо которой, было почти полностью укутано чёрным платком... - "Как бы я её прочно не вешала на гвоздь, всё едино, часам к двенадцати ночи, пила срывается и со звоном, при этом, завывая, как голодный волк в тайге, грохается об пол. Да так, что у меня аж сердце, по которому, как будто на асфальтовом катке с острыми шипами кто-то едет..., холодеет, как ледышка и опускается куда-то вниз, а куда и сама не пойму..., толи в область матки, толи в область мочевого пузыря.... Ой, жутко девчата мне...! Страшно мне очень! Напролёт ночами не сплю...! И что мне делать, совсем не знаю....
- Ничего себе, "девчата" нашлись...! - съехидничал лёжа на печке Максимка, но о какой такой матке говорила Каретиха, он так и не понял, но сразу же попробовал угадать... - "Может о своей корове Зорьке говорила? Она скоро телиться будет.... А может о соседской бурёнке трындела...? Да им всем, лет наверное под тридцать, а кому-то годков может и поболее будет, а они всё в девчата метят...! Смех, да и только! Ну да ладно, по пустякам больше не отвлекаемся" - довольно резко осадил самого себя Максим и чтобы было лучше слышно, посильнее, но незаметно для женщин, вытянул свою шею в сторону кухонного стола, за которым шёл..., этот таинственный разговор.
Между тем, женщины бойко, но всё же соблюдая все правила конспирации, присущие, как правило, слабой половине человечества, продолжали обсуждать то, что им только что..., поведала неутешная и очень напуганная вдова Каретиха.
