Сухарь замерла в проходе на долю секунды, но голову не повернула. Это не один-один, но всё же маленькая победа.

Я выловил её, когда она направлялась в общую комнату после симуляции. В отличие от большинства, на её лбу не было испарины, руки мелко не подрагивали, тело не было напряженным — обычные симптомы тех, кто только что пережил несколько своих страхов наяву или почти наяву. Многие опытные бесстрашные выходят после такой процедуры в куда худшем состоянии, чем она. Значит, она умеет преодолевать страхи. Вряд ли она дивергент — она не добрая, не смелая, не умная. Не честная, в чем я уже успел убедиться.

— Судя по идиллии в вашей парочке, один из кошмаров тебе удалось преодолеть?

Я нагнал её и замедлил шаг, приноравливаясь к ритму. Трис поглубже засунула руки в карманы куртки и ускорила шаг, но оторваться от меня не удалось — оставалось только перейти на бег, но это выглядело бы откровенно глупо.

— Так что же, Сухарь, ты не ответила на вопрос.

Она резко остановилась, отчего я обогнал её на пару шагов, и решительно взглянула в глаза. Злится, определенно — всегда щурится, когда что-то идет не так, как задумано. Я заметил эту интересную особенность только недавно.

— Чего ты хотел?

— Только узнать, как тебе было смотреть в глаза нашему обожаемому Фору после того, что случилось.

Сухарь раздраженно дернула плечом и недовольно бросила:

— Тебе-то какое дело?

Я замер, разглядывая, каким серым кажется её лицо в бледном холодном свете. Она сложила руки на груди — тот самый жест, когда собеседник не желает общаться. Но я был настроен иначе: слишком уж редко удавалось выловить Сухаря в одиночестве посреди пустого коридора. Помнится, последняя такая встреча в итоге принесла немало удовольствия нам обоим.

Я сделал шаг вперед, практически уничтожая расстояние между нами, и схватил её за руки, одновременно сделав сразу три вещи: не позволил ей отступить, опустил руки вдоль тела и заставил смотреть в мои глаза снизу вверх. Она поняла это так же четко, а потом дернулась, прошипев что-то, но попытка оказалась бесплодной.

— Мне просто нравится забирать у Фора то, чем он дорожит. Но меня интересует другое: кому мне сказать «спасибо» за подкинутую тебе идею? Вряд ли подобная мысль закралась бы в эту невинную головку сама…

Сухарь фыркнула, словно я сказал что-то смешное, а я сделал еще один небольшой шаг вперед, останавливаясь всего в нескольких сантиметрах от её тела. Упрямство Трис сыграло мне на руку — она не постаралась отодвинуться.

— Ты ничего не отбирал у него, я сама пришла. А спасибо можешь сказать Тори, раз уж я так тебя впечатлила.

Язвительность буквально кипела в ней, словно вода в чайнике. Я наслаждался этой слабостью, этой неспособностью легкомысленно улыбнуться и сказать: «Да мне плевать» — вот что действительно взбесило бы меня. Но Трис злилась; когда наплевать, не бывает столь сильных эмоций.

Я приблизился еще немного, так близко, что коснулся кончиком языка её губ, когда облизнул свои, отчего Сухарь на миг дернулась, но не отпрыгнула. Впрочем, и «Сухарем» её звать уже казалось кощунственным — я знал, какой влажной она может быть. Может, в этом вся беда Отречения — они не знают, как доставить друг другу удовольствие, чтобы расслабиться и чуть отпустить поводок своего самоконтроля? Я скользнул рукой ей под куртку, проведя ладонью вверх от поясницы до лопаток, а второй — по ребрам, остановившись прямо под грудью.

— Тебе же понравилось, — выдохнул ей на ухо, а после неспешно прошелся губами по шее и, отодвинув зубами воротник куртки, прикусил кожу над птицами на её ключице. Трис тихо охнула, то ли вцепляясь в мою майку, то ли стараясь оттолкнуть.

— Понравилось. Но некоторые из нас умеют признавать, что совершили ошибку.

Ей хватило сил, чтобы сбросить с себя мои руки и отступить в сторону, дыша чуть более рвано и быстро как для человека, которому всё равно. Привычным жестом засунув руки в карманы куртки, она едва не сбежала в сторону комнаты, а я замер посреди коридора, ухмыляясь вслед.

Я почти надеялся, что её кошмары с моим участием возобновятся. Мне хотелось вновь увидеть, как добродетельная Трис пересечет порог моей двери, чтобы вновь стать слабой и лживой. Лживой перед Фором, когда будет вновь выгибать спину, повинуясь касаниям моей руки, елозить телом по столу, кровати, прижатой к стене — пусть выбирает, мне все равно! Я хотел слышать её совершенно пошлые и, одновременно, тихие, мягкие стоны, от одной мысли о которых в штанах становилось тесно.

Трис не приходила. Я маялся каждую ночь, чувствовал себя ничтожеством наутро, удовлетворяя самого себя, но она упорно пряталась в толпе в столовой, не оставалась одна в комнате и даже в душ ходила со своей подружкой-экс-правдолюбкой. Сухарь бросала на меня косые взгляды, но даже ближе чем на метр опасалась подойти. Я знал причину. Мы оба с ней боролись.

Фор всё чаще оказывался рядом. Не обнимал и целовал, но и его взглядов и случайных прикосновений к её плечу мне хватало, чтобы выйти из себя. Соблазн раскрыть глаза на его миленькую девочку креп с каждым днем, но куда сильнее было желание вновь заставить эту стерву переступить через саму себя.

Я замер у входа в душевую, почти не веря своей удаче. В раздевалке перед одним из шкафчиков стояли ботинки, слишком маленькие, чтобы быть мужскими, а прежде Трис не удалось обнаружить ни в комнате симуляций, ни в Яме. Все её соседи так или иначе тренировались, но девчонки среди них не было. Я не стремился её найти, но вот такой привычный обход мест её возможного пребывания почему-то стал привычным.

Душевые не запирались, да и для неофитов были общими для девушек и парней. Я сделал несколько беззвучных шагов по кафелю, пока в дальней кабинке не обнаружил и саму девчонку. И это выбило пол из-под ног.

Она прижалась к одной из стенок, позволяя воде бить ей в лицо и спускаться уже более нежными струйками по голому телу, пока её правая рука плавно двигалась у неё между ног. Сухарь запрокинула голову и закрыла глаза, приоткрыв рот, часто дыша и то и дело облизывая губы, хотя лицо и так было мокрое.

Я сделал шаг вперед, понимая, что остановиться уже не в силах, когда она выдохнула:

— Эрик.

Я замер, скорее прочитав своё имя по губам, чем услышав. Вот значит как, Трис? Это называется лицемерием — на людях делать вид, что мы едва знакомы, а после вот так запросто представлять меня и ублажать себя в душе. Подло. Мерзко. Грязно. Мне было плевать, как это выглядело и каким было на самом деле, но я всё же отступил — подойди я сейчас, она вновь выиграет, она вновь использует меня, чтобы стало легче.

Я хотел, чтобы она оказалась в моей власти по моей воле. Не потому что ворвалась в комнату или мастурбировала с моим членом в мыслях, когда я вошел — нет. Потому что я захотел и получил. Но сделанный вывод меня радовал: Сухарь избавилась от своего страха, что Фор увидит её тайные желания, но они не стали от того менее навязчивыми. Хорошая девочка Трис могла бы дать фору многим сукам в Бесстрашии в своем стремительном падении.

Как и прежде, её было сложно поймать одну. Столовая, яма, спальня, зал ожидания перед симуляцией, небольшие бары по вечерам — везде она была в окружении других идиотов, мнивших себя действительно бесстрашными. Интересно, эта мелкая Крис, которая боится меня о дрожи в коленках, сделала бы то же самое, что и Трис, чтобы сохранить лицо?

Впрочем, теперь мои попытки урвать хоть минуту с ней наедине прекратились. Я наблюдал со стороны, но близко не подходил, а Сухарь всё чаще бросала на меня встревоженные и недоумевающие взгляды. Как тебе, девочка, когда ты хочешь чего-то, но не можешь получить? Но только мы двое знали правду: может. Стоит сделать шаг. На мои ухмылки она лишь закатывала теперь глаза, хотя прежде просто игнорировала их, а на шутки реагировала куда острее — начинала язвить и злиться, хотя это её стандартная защитная реакция.

Я застал Сухаря совершенно случайно. Она стояла на небольшом балкончике куда выше привычных путей перемещения бесстрашных и всматривалась в яму, где тренировали юных урожденных нашей фракции. Я даже не попытался прикоснуться, только встал рядом, облокотившись на перила. Трис мгновенно напряглась, но спустя несколько секунд её плечи вновь опустились вниз.