167-15=152.
Значит, он сейчас на сто пятьдесят втором подземном этаже. Невозможно!
В невероятной ситуации следует вести себя так, словно все само собой разумеется. Как Алиса в Стране Чудес. Эрго, он сможет вернуться в "Андервуд" тем же путем, каким (предположительно) он его покинул. Надо подняться на сто пятьдесят два марша движущегося вниз эскалатора. Если бежать, перепрыгивая через ступени, это почти все равно, что бежать по обычной лестнице.
После двух этажей он совершенно выбился из сил.
Ничего, спешить некуда. Главное - не поддаваться панике.
Он подхватил сумку - отдыхая, он поставил ее на пол - и рывком преодолел еще два марша. Отдыхая на очередной площадке, он попытался сосчитать число ступеней, разделяющих этажи. Но каждый раз получалось поразному, в зависимости от того, считал он по ходу эскалатора или против. В среднем выходило около восемнадцати ступеней, каждая высотой восемь-девять дюймов. Значит, каждый марш - около двадцати футов.
И значит, по прямой до первого этажа "Андервуда" - около трети мили.
Когда он бежал по девятому маршу, сумка порвалась - оттаявший фазан промочил бумагу. Продукты и книги запрыгали по ступеням. Часть сама долетела до следующей площадки, остальное доехало на эскалаторе и образовало аккуратный холмик у подножия движущейся лестницы. Разбилась только банка с джемом.
Он сложил продукты в углу площадки, а фазана упихал в карман куртки на случай, если проголодается по пути вверх.
Изнеможение приглушило более тонкие чувства, в том числе способность бояться. Подобно марафонцу в конце дистанции, он сосредоточился только на ближайшей задаче и не пытался понять то, что понять невозможно. Он пробегал марш, отдыхал и одолевал следующий; снова отдых и снова бросок. Каждый новый подъем был тяжелее предыдущего, каждый новый отдых - дольше. Он насчитал двадцать восемь площадок и бросил; через сколько-то времени - через сколько именно, он уже не представлял - у него подкосились ноги и он рухнул на гладкий цементный пол. Икры превратились в болезненные узлы мышц; ноги дрожали. Он попытался размять ноги приседаниями, но упал на спину.
Хотя он недавно поел в ресторане (недавно ли?), он снова был голоден и съел целого фазана, уже совсем оттаявшего. Был ли фазан сырым, он не разобрал.
Так, должно быть, становятся каннибалами, подумал он, засыпая.
Во сне он падал в бездонный колодец. Проснувшись, он обнаружил, что ничего не изменилось - только ноги теперь не ныли, а болели.
Над ним змеились с этажа на этаж флуоресцентные трубки. Казалось, что мягкое гудение эскалаторов превратилось в рев Ниагары, а скорость возросла в той же пропорции.
Это перевозбуждение, решил он, с трудом поднимаясь на ноги.
Когда он наполовину одолел третий марш, ноги подвели его; он вновь штурмовал этот эскалатор, теперь уже успешно. Но на следующем марше он упал опять. Лежа на цементе той площадки, куда стащили его ступени, он почувствовал, что голод вернулся. Кроме того, он хотел пить - и избавиться от излишка влаги.
Эту последнюю потребность он смог легко - и без ненужной стыдливости - удовлетворить. А фонтанчик, вспомнил он, есть всего тремя этажами ниже.
Вниз идти намного легче!
Кстати, и продукты были внизу. Правда, если спуститься к ним, все усилия, затраченные на подъем, пойдут насмарку. Может, до первого этажа "Андервуда" осталось один-два эскалатора.
А может, сотня...
Но он устал, проголодался, хотел пить, к тому же теперь подъем по бесконечной цепи едущих вниз эскалаторов казался ему сизифовым трудом, И он вернулся, спустился, сдался.
Сначала он позволил эскалатору неспешно везти себя, но скоро в нем пробудилось нетерпение. Бежать вниз, перепрыгивая через ступеньки, было гораздо легче, чем вверх. Это было почти удовольствием. А какая скорость!.. За какие-то минуты он вновь оказался там, где оставил продукты.
Съев половину фруктового пирога и немного сыра, он соорудил из пиджака что-то вроде мешка для продуктов - застегнул все пуговицы и связал рукава. Если одной рукой сжимать воротник, а другой - полы, то можно забрать все.
Усмехаясь, он поехал вниз. Надо уметь проигрывать. Если эскалатор хочет везти его вниз, то вниз он и поедет. Усмехаясь...
И он поехал вниз - вниз, вниз, по похожему на головокружение эскалатору, вниз, вниз - и, кажется, все быстрее, лихо поворачиваясь на каблуках на каждой площадке, так что спуск его почти не замедлялся. Он кричал, улюлюкал и хохотал, и эхо катилось за ним по узким и низким шахтам, не поспевая за его бешеным бегом.
Вниз, все глубже вниз.
Дважды он поскальзывался на площадках и один раз не устоял посреди эскалатора, покатился вниз, выпустив узел с продуктами,- и, кажется, потерял сознание. В себя он пришел на следующей площадке. На щеке - огромная ссадина, голова раскалывается; ступени эскалатора, складываясь и уползая под гребенку, мягко терлись о его каблуки.
Тут он впервые почувствовал настоящий ужас - подумал о том, что спуску не будет конца; но ужас почти сразу уступил место припадку истерического смеха.
- Я еду в ад! - кричал он, хотя и не мог перекрыть гудение эскалаторов.- Это дорога в ад! Оставь надежду всяк сюда входящий!
Если бы это была дорога в ад!
Тогда, по крайней мере, во всем этом был бы какой-то смысл. Пусть странный и невероятный - хоть какой-то...
Все-таки здравый рассудок прочно сидел в нем, и ни ужас, ни истерика не могли завладеть им надолго. Он снова собрал продукты, с облегчением отметив, что на этот раз уцелело все, кроме банки растворимого кофе, все равно, впрочем, бесполезного в данных обстоятельствах. А о других обстоятельствах, ради сохранения рассудка, он не разрешал себе думать.
Теперь он спускался с какой-то целенаправленностью. Шагая по бегущему вниз эскалатору, он вновь открыл "Ярмарку тщеславия". Перипетии сюжета позволяли ему отвлечься от собственных неприятностей и не думать о глубине бездны, в которую спускался. На странице 235 он пообедал (то есть, как ему казалось, поел второй раз за день) остатками сыра и фруктового пирога; на 523-й - отдохнул и поужинал, макая печенье в арахисовое масло.
Может, стоит ограничить рацион?
Если относиться ко всему как к обыкновенной борьбе за выживание, этакой робинзонаде, то, может, удастся достичь дна этого механического водоворота живым и в здравом уме. Он не без гордости подумал, что многие на его месте не сумели бы приспособиться, сошли бы с ума.
Конечно, он все-таки спускается...
Но все еще в своем уме. Он выбрал цель и теперь твердо следовал ей.
Здесь не было ночи и почти не было тени. Он уснул, когда ноги отказались держать его, а утомленные чтением глаза начали слезиться. Во сне ему мерещилось, что он продолжает все тот же бесконечный спуск по эскалаторам. А проснувшись с рукой на резиновом поручне, он обнаружил, что так оно и есть.
Во сне он, как сомнамбула, продолжал нисхождение в этот прохладный бесконечный ад, оставив где-то узел с продуктами и даже недочитанный томик Теккерея.
Очнувшись, он бросился вверх по эскалаторам и в первый раз заплакал. Теперь, без романа, ему было не о чем думать, кроме... кроме...
- Сколько я спал? Где я?
Ноги отказали через двадцать маршей, а вскоре и дух сдал. И он снова повернул и позволил механическому течению нести себя вниз.
Кажется, движение эскалатора ускорилось, а высота ступеней увеличилась. Но он больше не доверял чувствам.
- Возможно, я сошел с ума или просто ослаб от голода. Впрочем, рано или поздно продукты кончились бы все равно. Кризис просто пришел раньше, вот и все. Оптимизм и еще раз оптимизм!
Продолжая спуск, он пытался занять себя более тщательным изучением окружающего, не потому, что надеялся обнаружить что-то полезное, а просто других занятий не было. Стены и потолок - твердые, гладкие, грязно-белые; ступени - серебристые, тускло поблескивающие, выступы светлее, ложбинки между ними темнее. Потому что эскалатором пользуются? Или просто такой дизайн? Выступы и впадины одинаковой ширины - в полдюйма. Зубья слегка выдавались за край ступени, напоминая ему машинку парикмахера. Когда он останавливался на площадках, его взгляд задерживался на том, как ступени складывались, исчезали под полом, вползали в щель основания, под решетку...
