— Как папа? — спросила я, почти не узнавая собственного голоса.

— С ним всё хорошо, дорогая. Он уже так сильно взволнован, потому что возвращается домой. И очень сильно хочет тебя увидеть, — она прикоснулась к пуговицам на рукаве. — Билли сможет утрясти все эти проблемы, вот увидишь.

— Я уже достаточно видела.

Я поправила стопку бумаги, лежащую передо мной.

— Расскажи мне о судебном процессе отца.

Он поджала губы, так что вокруг образовались неодобрительные морщинки.

— Папа скоро вернётся домой. Нет никаких причин возвращаться к прошлому.

— Дяди Билли тоже предъявили обвинение.

— Эта была охота на ведьм, — она начала поправлять книги на моей полке, ставя их в безупречную линию. — Прокурор нацелился на него. И на твоего отца. Но потом они сняли все обвинения.

— Те, что предъявляли Билли. Но не те, что отцу.

— Нет. Папа хотел дать нам лучшую жизнь. И выбрал для этого не тот путь, и мне очень, очень жаль, моё золотце. Но он раскаялся и отсидел свой срок. Теперь всё закончилось.

— Да ты сама не веришь в это. Вчера ночью в наш дом вломились люди. С пушками. И ты всё ещё думаешь, что хоть что-то закончилось?

— Мне не нравится твой тон. Я же тебе сказала, что твой дядя позаботится об этом.

— Конечно. И почему именно он заботится обо всём?

— Потому что мы одна семья, — выдавила она, крутя обручальное кольцо на пальце. — Так у нас принято. Мы заботимся друг о друге.

— Прокурор предложил отцу смягчение приговора в обмен на показания. Он мог бы уже выйти из тюрьмы много лет назад. Почему он не отреагировал на него.

— Откуда ты взяла? — она покачала головой. — Не имеет значения. Мы пережили это. Ты и я, девочки Фицджеральд. И всё ведь было не так ужасно, правда?

— Билли надавил на него, не так ли? Они угрожали тебе? Мне?

— Билли никогда не стал бы нам угрожать. Как по-твоему мы продержались всё это время? Твой отец должен был сесть в тюрьму, этого нельзя было избежать. Существовали документы, возмещение налоговых выплат. У них были доказательства. Если бы Билли попал в тюрьму, то мы остались бы одни. Ресторана было бы недостаточно, чтобы прокормить нас обоих и дать тебе такую жизнь, какую мы для тебя хотели. Ведь больше никого не было, никакого другого члена семьи, который мог бы нас поддержать. Я должна была послать моего мужа и брата в тюрьму? Мы бы остались одни.

— Поэтому отец взял вину на себя.

А Билли переписал «Слайс» на мать, в качестве взятки за молчание.

Она резко повернулась, лицо красное, как у рака.

— Мы должны были думать о тебе! Я же уже пыталась объяснить тебе, дорогая. Иногда нужно отказаться от жизни, которую хочешь иметь, чтобы защитить людей, которых любишь.

— Я потеряла его на двенадцать лет. Двенадцать. Чтобы ты могла сохранить свой ресторан. А Билли сохранил всё.

Я схватила школьную сумку и засунула в неё собранные папки.

— Я ухожу.

— Подожди, золотце!

Я проигнорировала её, чуть не споткнулась на лестнице, потому что так спешила сбежать, впихнула ноги в обувь и выхватила куртку из стенного шкафа.

Колин как раз закончил со вторым окном, чистил свои инструменты и аккуратно складывал их в ящик.

— Ты куда-то идёшь? — он отложил в сторону тряпку, которую использовал. — Не думаю, что…

— Мне всё равно, — огрызнулась я и пошла к задней двери, потому что не хотела слышать остальную часть предложения. Он тоже был одним из тех, кого Билли отнял у меня.

Сбежать гораздо проще, когда тебе позволяют остаться одной дольше, чем хотя бы на пять минут. Я добралась не дальше прохода за домом, когда Колин уже догнал меня.

— Какие у тебя к чёрту проблемы?

Он положил мне руку на плечо, но я отбросила её.

— Ты знал об этом.

— Что я знал?

— Ты знал всё насчёт судебного дела моего отца. Ты знал уже всё это время. И не сказал ни слова.

Я засунула кулаки в карманы куртки и пошла дальше. Колин не отставал, и краем глаза я видела, как его потёртые, кожаные ботинки и облачённые в джинсы ноги в непрерывном такте шагают вперёд.

Воздух был жгуче холодным. Пахло пряно горящими листьями, и я сдержала порыв разбросать ногами ржаво-красные и золотистые кучи, наваленные по краям тротуара. Это была улица, где я провела всю мою жизнь.

Я собирала в этих домах конфеты на Хэллоуин. Я научилась ездить здесь на велосипеде, а моя мать бежала рядом, положив руку на сидушку, пока я не попросила её отпустить. Моя жизнь здесь это то, что отправило отца в тюрьму. Мои ноги автоматически несли меня к «Слайс», и я душевно подготавливалась к объяснению Колина, зная наперёд, что оно будет неудовлетворительным.

— Билли просил меня ничего тебе не рассказывать, — в конце концов сказал он.

— К чёрту то, чего хочет Билли!

Возможно у меня нет права на прошлое Колина, но есть полное на моё собственное.

— И что бы ты тогда сделала? Они не хотели впутывать тебя.

— Чтобы защитить?

— Да.

— Потому что я слишком глупая и слабая, чтобы позаботиться о себе самой?

— Эй! — он схватил меня за руку и заставил повернуться. — Я точно знаю, насколько ты умна. И я видел тебя в действии — в тебе нет ничего слабого. Но ты не можешь упрекать людей, которые любят тебя за то, что они пытаются позаботится о твоей безопасности.

Мой желудок исполнил странный, кувыркающийся танец.

— Люди, которые меня любят?

Он засунул палец за отворот моей куртки.

— Да.

Я увернулась.

— Люди, которые меня любят, показывают это очень дерьмовым способом.

Не имеет значение, что он скажет, его прошлое стоит между нами, как огромной, призрачный монстр.

— Ты должна понять одно, — его голос звучал устало, — должно быть он не спал всю ночь, охраняя дом. — Все думают, что у тебя есть власть. Они рассказывают тебе то, что ты хочешь услышать, показывают то, что хочешь увидеть, чтобы заполучить её. Все чего-то от тебя хотят, но они не всегда будут требовать это открыто и честно.

— Даже ты?

— А как ты думаешь? — спросил он, когда мы остановились перед резными, дубовыми дверями «Моргана».

— Думаю пришло время поговорить с Билли.

Колин заградил меня дорогу.

— Помнишь, как всё прошло в прошлый раз?

— Это совсем другое.

— Это тоже самое. Ты думаешь, что сможешь перехитрить Билли. Этого не случиться. Он позволит тебе думать, что ты выиграла, но поверь, он играет на гораздо более крупном поле, чем ты. Кроме того, — добавил он, — у тебя посетитель.

Он отрывисто кивнул в сторону окна «Слайса». С нашего места на тротуаре я как раз могла видеть Люка, сидящего за столом в углу и строящего миниатюрную башню из пакетиков сахара. Когда он заметил, что я смотрю на него, он щелчком разрушил башню и в приветствии насмешливо поднял чашку.

— Ты зайдёшь? — спросила я.

— У меня пропал аппетит, — сказал Колин.

Люк встал, когда я зашла в «Слайс». Я помахала официанту. Мой рот вдруг пересох, и я не могла говорить. Казалось куртка мешала, и я попыталась расстегнуть её, когда шла к нему. Руки были неуклюжими, а потом на пуговицы легли длинные, элегантные пальцы Люка и расстегнули их с привычной лёгкостью. Во мне вспыхнула ревность — как именно он так хорошо этому научился, помогая девушкам выбраться из одежды?

— Холодно, — сказал он, подняв вверх брови. — Ты вся порозовела.

— Я шла пешком.

Он кивнул.

Я ожидала, что он поцелует меня, но он только прикоснулся большим пальцем к середине моей нижней губы и озабоченно нахмурился.

— Я привёл с собой компанию, — он указал на стол.

— Компанию?

Я наклонилась вперёд, заглядывая за его тело.

Дженни Ковальски улыбнулась далеко не дружелюбно.

— Скорее всего меню тебе не нужно, верно?

Глава 31

Люк снял с моих плеч куртку и положил её в противоположный угол, потом подождал, пока я сяду, пододвинулся ближе и прижал свою ногу к моей. Он обнял меня за плечи и доброжелательно улыбнулся нам обоим. Он рассыпал пакетики сахара по всему столу, и я начала аккуратно складывать их назад в чёрный пластиковый ящик, разделяя розовые, жёлтые и белые.