Как плывут по синю морю три кораблика,
А на них святой Андрей с дружиной верною:
Сорок с ним людей – святых мужей,
Все Христу творят молитвы – Сыну Божьему.
Всколебалось сине море, всколыхалося,
Закричал тут Царь Морской да громким голосом:
Ой ты гой еси, силен-грозен муж,
Ты зачем в мои владения пожаловал,
И зачем с тобой дружинушка хоробрая?
Отвечает ему сам святой Андрей:
Из числа дружины я Христовыя,
Я порушу твое царство все поганое,
Затворю ворота преисподние,
Да не станешь ты топить крещеный люд,
Погублять да души христианские.
Отвечает ему грозный Царь Морской:
Не боюсь тебя с твоей дружиною,
У меня дружина – посильней твоей,
Сто палат в моем чертоге да еще полста,
Вихри буйные – то слуги мои верные,
Волны синие – мои служаночки,
Я дохну – все море восколышется,
Свистну – вихри лютые возвеются,
Топну – скалы крепкие порушатся.
Размечу по свету стрелы острые,
На кого взъярюся – тому смерть придет.
Чем, святой Андрей, взамен похвалишься?
Чем порушишь царство мое славное?
Звон струн сгустился и потемнел: теперь в нем слышалось завывание бури, свист ветра, и каждый ощущал в душном покое дуновение соленого, холодного морского ветра. Становилось жутко, будто неукротимая стихия вставала во весь рост, знаменуя свое вечное торжество над слабым смертным.
Вслед за ключником пробравшись в хозяйский покой, селяне встали за спинами. Отсюда было видно лишь мерцание свечей, верхний конец стола заслоняли спины челяди. Но весь покой заполнял голос, шедший, казалось, с неба и одновременно – из глубины души каждого слушающего.
Отвечает ему сам святой Андрей:
У меня вода живая – слово Божие,
Моя сила – вера христианская,
Меч мой острый – сам Иисус Христос.
В нем людскому роду обновление,
Всем болезням лютым исцеление.
Тем порушу царство твое славное,
Сброшу тебя в бездны преисподние.
Тут огневался владыка – грозный Царь Морской,
Засвистел, владыка, по-змеиному,
Зарычал, змеяка, по-звериному,
Всколебалось сине море, всколыхалося,
Потонули разом три кораблика,
Да со всей дружинушкой Андреевой.
Как вознес молитву сам святой Андрей,
Наложил заклятье – слово Божие,
Повелел волнам сейчас унятися,
Мигом-разом стихли ветры лютые,
Унялись шальные волны синие,
Не посмели слова Божия ослушаться.
И пошел Андрей до Бела-острова,
По волнам пошел, как ровно посуху…
Не только селяне – все слушали, затаив дыхание: и сам багаин Самодар – немолодой грузноватый человек, толстощекий и толстоносый, с вислыми полуседыми усами, – и его приближенные, и дружина Бояна за длинными столами. Здесь, вдали от Великого Преслава и греческого двора царицы Ирины, все носили болгарское платье: полураспашные кафтаны с пуговками до пояса и полукруглым меховым воротником, с поперечными полосами золотной тесьмы на груди. Все брили бороды, оставляя длинные усы, а самые знатные выбривали и голову по бокам, в височных частях, волосы с затылка заплетая в косу.
И взошел он на крутые скалы белые,
И вознес молитву он Христовую,
Всколебалось сине море, всколыхалося,
Да и вынесло на берег всю дружинушку.
Да опять вознес молитву он Христовую –
Глядь, жива его дружинушка хоробрая,
Сорок всех людей – святых мужей,
И поют все славу Сыну Божьему.
Как поднял Андрей свой посох кипарисовый,
Да ударил в тое идольское капище,
Развалились все палаты по кирпичикам,
Во сырую землю провалилися.
Как опять поднял он посох кипарисовый,
Да ударил во всю силу в скалы белые,
Раскололся остров да по камушкам,
На дно моря синего обрушился.
Взял он в третий раз свой посох кипарисовый
Да ударил самого царя поганого.
Провалился тот во бездны преисподние,
Там и быть ему на веки да на вечные.
Нету больше в море Бела-острова,
Нет на острове том капища идольского,
А Андрею слава и царю Петру.
Поющий голос умолк, но никто не решился заговорить: в переполненном покое висела плотная, напряженная тишина, полная дыхания сотен людей, не смеющих пошевелиться. В этой плотности ощущалось присутствие высших сил, призванных сюда голосом певца и сошедших по нему, как по волшебной лестнице, в сердце каждого. И никто не решался своим голосом, движением, дыханием потревожить эти силы. У всех на глазах вновь свершилось это чудо – торжество Христовой веры, Божьего слова, способного повелевать и стихиями, и их духами, ибо лишь Бог создал мироздание и правит им единовластно.
– Вот такую песнь, отец Тодор, я сложил во славу Господа нашего Иисуса и святого апостола Андрея, – певец, давно привыкший к воздействию своего голоса, сам первый нарушил тишину и отложил гусли. – Чтобы славить их, я и езжу на Белый остров каждую весну, как утихнут зимние бури.
– Уж не кощунство ли сие? – недоверчиво покачал головой отец Тодор.
Это был новый священник, которого сам же знатный гость и привез сюда – служить в церкви Апостола Андрея, после того как год назад прежний настоятель, отец Христо, умер зимой от жестоких морских ветров. Отец Тодор, средних лет человек, был неглуп и весьма учен. Его далматика, хоть и простой некрашеной шерсти, но тонкой, явно греческой работы, источала сладкий дух сирийских благовоний; рыжеватая шелковистая бородка была тщательно расчесана, красивые белые руки, бойкие глаза и яркие полные губы намекали на пристрастия отнюдь не духовного свойства. Как священник, он был даже слишком хорош для Ликостомы, но в Великом Преславе у него вышла какая-то неприятность, и епископ был рад наконец удовлетворить просьбу багаина Самодара о присылке нового попина.
– Разве нет? – улыбнулся Боян. – Ведь сказал царь Давид: и подойду я к жертвеннику Божию, к Богу, веселящему юность мою, и на гуслях буду славить Тебя, Боже мой! Гусляром был один из самых первых на земле людей – Иувал, об этом сказано в Библии, и он был отцом всех играющих на гуслях и свирели.
– Но в житии святого Андрея нет ничего подобного!
– Когда апостолы по жребию делили страны, куда каждому идти возвещать людям Благую Весть, Андрею достался Понт Эвксинский, то есть наше море Греческое, ведь верно?
