Она схватила ее. Плеск воды все еще доносился из спальни. Гардения повернулась и медленно, не спеша вышла из гостиной. Она открыла дверь, ведущую в коридор, и тихо затворила ее за собой. Идя по коридору, она осознала, что наконец отомстила барону — так отомстила, что пока даже не могла представить себе всех последствий этой мести.

Она спустилась по лестнице, не желая, чтобы лифтер заметил ее или удивился, что ее визит к барону был столь непродолжительным.

Внизу в холле было много народу. Она прошла мимо них, как она полагала, совершенна незамеченной и через несколько секунд была уже на улице. Лишь когда она шла по направлению к «Отель де Пари», пробираясь сквозь оживленное движение, она поняла, что это все могло для нее значить. Если она захочет, она сможет шантажировать барона на любую сумму или же может послать эту книжку англичанам, и, едва подумав об этом, она уже знала, кому именно в британском посольстве она ее пошлет.

Гардения добралась до «Отель де Пари». Она была так возбуждена, что ей казалось, будто лифт, поднимающий ее наверх, еле движется, и, выйдя из него, она побежала по коридору.

В сумочке у нее были ключи и от гостиной, и от тетушкиной спальни. Она открыла дверь спальни и вошла. В комнате царила тишина, было очень жарко и душно, поэтому она подошла к окну и подняла жалюзи.

— Тетя Лили! — взволнованно воскликнула она. — Мне нужно вам кое-что сказать!

Ее тетушка спала, откинувшись на подушки. Гардении было жаль будить ее, но ей так хотелось показать маленькую серую книжку.

— Тетя Лили! — снова позвала она и внезапно остановилась.

Что-то в комнате изменилось с того момента, как она ушла. Не было на месте пузырька со снотворным. Она оставила его на туалетном столике, после того как дала одну таблетку тетушке. Теперь пузырек лежал на одеяле. Он был пуст, а крышка от него валялась на полу. У Гардении замерло сердце. Когда она уходила, пузырек был полон. Она еще подумала, что, по крайней мере, им долго не придется тратить деньги на снотворное!

Она подняла пузырек дрожащими руками. Не было необходимости дотрагиваться до тетушки. Она знала, что та уже не дышит. Герцогиня избрала самый простой выход. Она была мертва.

Гардения долго стояла, глядя на нее.

— Бедная тетя Лили, — сказала она вслух и в то же время подумала, что в глубине души она понимает ее.

Это было большим грехом — лишить себя жизни, но, после того как у нее не осталось ни красоты, ни денег, ни возлюбленного, герцогиню ждали впереди одни страдания. Она бы невыносимо мучилась от нищеты, оттого, что она больше не может привлекать к себе внимание мужчин — кем бы они ни были. По ее понятиям, она приняла единственное разумное решение, и Гардения, хотя и чувствовала глубокую печаль, все же не могла плакать.

Очень тихо она подошла к окну и снова опустила жалюзи. Скоро ей придется позвонить управляющему, попросить его подняться к ним и объяснить ему, что произошло. Но пока ей хотелось оставить тетушку одну хоть ненадолго, чтобы она предалась полному забвению, чтобы она наконец отрешилась от всех печалей и приобщилась к вечному покою.

«Я помолюсь», — сказала себе Гардения.

Она сняла шляпку с вуалью и опустилась на колени возле тетушкиной кровати. Ни одна из молитв, которым ее учили в детстве, как-то не подходила к случаю. Поэтому она своими словами попросила бога, чтобы он понял и простил.

Немного успокоившись, она поднялась с колен. Только теперь она осознала, насколько она одинока. Тетушка была мертва, и ей ничего не оставалось, как только вернуться в Англию и попытаться найти работу, чтобы не умереть с голоду.

Она стояла, глядя на герцогиню. Морщины на ее лице разгладились, и тетя Лили казалась молодой и необычайно красивой.

Гардения почувствовала, как слезы подступили к ее глазам, но сказала себе, что не должна давать им волю, ей столько всего нужно сделать. Она увидела, что маленькая серая книжка, которую она выкрала у барона, лежит на одеяле, и подняла ее. Ничто, принадлежащее барону, не должно теперь находиться рядом с ее тетушкой. Он был настоящим убийцей, все равно как если бы застрелил ее собственной рукой, и она надеялась, что когда о смерти ее тетушки будет объявлено, он поймет, что это его вина.

С яростью, потому что ей была ненавистна одна лишь мысль о нем, Гардения распахнула двери в гостиную. Комната была залита солнечным светом, и после полумрака спальни ей было трудно что-либо разглядеть. Потом она заметила, что в комнате находится мужчина, который стоял у окна и смотрел на море.

На мгновение ей показалось, что это барон, но что-то в осанке этого человека было таким знакомым, и пламя охватило ее. Ей подумалось, что она неожиданно вернулась к жизни.

— Гардения!

Он отвернулся от окна и быстро приблизился к ней.

— Лорд… лорд Харткорт! — проговорила она почти шепотом.

— Поезд опоздал, — пояснил он, — и мне сказали, что тебя нет дома. Я ждал твоего возвращения.

— Ты пришел, чтобы увидеться со мной?

Ее глаза не отрывались от его лица. Было ли это ее воображением или игрой света, но ей показалось, что он смотрит на нее с таким выражением, что сердце стало бешено колотиться у нее в груди.

Он взял ее правую руку и поднес ее ледяные пальчики к губам.

— Любовь моя! — сказал он. — Я приехал просить тебя оказать мне честь и согласиться стать моей женой.

— Ох, нет, нет! — Словно издалека она услышала свой собственный возглас, а затем, почувствовав, что он выпустил ее руку, неверными шагами отошла к дивану и вцепилась в спинку.

— Ты не простила меня, — сказал лорд Харткорт. — Я тебя не виню. Я готов убить себя за собственную глупость, за то, что так обидел и унизил тебя.

— Нет, — сказала Гардения. — Я не об этом. Я просто не понимала тогда.

— Потом мне все стало ясно, — тихо проговорил лорд Харткорт. — Я был слеп и глуп. Ты, наверное, сочла меня последним негодяем. Прости меня, Гардения. Если ты согласишься стать моей женой, я буду самым счастливым человеком на свете!

— Нет, остановись! — взмолилась Гардения. — Я хочу сначала сказать тебе кое-что. Выслушай меня, пожалуйста.

— Конечно, любимая, — ответил он. — Я готов выслушать все, что ты мне скажешь.

Гардения уронила маленькую серую книжку на мягкие подушки дивана. Внезапно она утратила всю свою важность. Лишь много позже она узнала, какой удар нанесла немецкой гордости и секретной дипломатии.

— Я хочу сказать тебе, — начала она дрогнувшим голосом, — что лишь после того, как я покинула Париж, я поняла, насколько была слепа, глупа и наивна. Видите ли, меня воспитали очень просто. Я не понимала, что можно быть герцогиней и в то же время принадлежать к полусвету. Лишь после того, как я об этом узнала и она мне все рассказала о своей жизни, я поняла, чего именно ждали от меня и вы… и мистер Каннингэм.

Лорд Харткорт открыл было рот, но она жестом остановила его.

— Конечно, именно это ты и думал, — настаивала она. — Просто я не понимала. Поэтому все, что вы говорили и делали, вызывало у меня недоумение, и когда ты поцеловал меня, — ее голос снова дрогнул, но она продолжала, — я поняла, что люблю вас… и я, естественно, решила, что мы поженимся… и всегда будем вместе.

— Так и должно было быть, — взволнованно сказал лорд Харткорт.

— Мне стало все ясно лишь тогда, в ресторане, — сказала Гардения, — и когда я спросила вас, собираешься ли ты жениться на мне, и ты ответил, что нет, мне показалось, что мир рухнул. Я чувствовала себя униженной, я испытывала глубокий стыд и отчасти отвращение ко всему происходящему.

— Родная моя, прости меня, — пробормотал лорд Харткорт.

— Нет, позвольте мне закончить, — сказала Гардения. — Потом я много об этом думала. Я знаю теперь, что тетя Лили сделала со своей жизнью и отчасти с моей, потому что я ее племянница. Поэтому я… я решила, что, если я еще когда-нибудь увижу тебя… и если ты все еще будешь во мне заинтересован… я приду к тебе… и буду жить с тобой… потому что я люблю тебя… потому что теперь я поняла, что лучше испытать хоть немного счастья в жизни, чем не иметь его вовсе.