То, что случилось на грязном матраце бомжей, ее поразило. С одной стороны она глубоко и протяжно кончила, с другой - этот вонючий матрац, эти замаранные женские трусики, лежавшие на нем! Трусики побитой бомжихи...

Но как она чувствовала! Напор, страсть, голубое небо сверху, что-то нужное ей в его глазах!

Да, что-то нужное...

Приведя себя в порядок, она выбралась из щели. Пройдя несколько шагов, потеряла сознание, увидев двигавшуюся навстречу бомжиху. Бомжиху с застарелыми синяками на лице.

...Бьет, значит, любит...

Привели ее в чувство в отделении милиции. Она рассказала, что мужчина в чулке пытался изнасиловать ее в простенке, но у него ничего не вышло. Тут же с ее слов был составлен фоторобот, потом ее отпустили. По понятным соображениям написать заявление о попытке изнасилования она отказалась.

3. Бес три.

До следующего понедельника я едва дожил. Вступив в вагон метро, сразу же ее увидел. Увидел, спокойный, с пузырьком что ни на есть настоящей серной кислоты в одном кармане и счастливым чулком в другом (не смог я его выбросить, как ни просила осторожность, оставил в качестве талисмана).

На этот раз это была высокомерная платиновая блондинка, стрижка "каре", открытое короткое платье, отчаянно идущее и мало что скрывающее, и, конечно же, высокие тонюсенькие каблучки. Мою остановку она проехала, однако, со следующей, на которой мы покинули вагон, идти мне было на работу те же двенадцать минут. Она пошла моей дорогой - этому я не удивился, ведь мой, хм, бес был при мне. Пошла к щели, пошла, изводя меня чувственными своими бедрами, аккуратными ушками и сладчайшими духами, которыми она, выйдя из метро, за ними помазала. Я шел за ней, вдыхая воздух зрелого лета, запах этих духов, шел, кривя рот безотчетно змеиной улыбкой, шел, пытаясь предугадать, что на этот раз придумает бес, засевший в моем подсознании, придумает, чтобы завлечь нашу жертву в щель.

Я не угадал, хотя и мог бы, если напрягся. Но к чему было напрягаться в этот упоительный час? Может, вы угадаете, что он придумал? Ну, считаю до десяти?

Не угадали. Подходя к моей щели, блондинка, замедлила шаг.

Остановилась, о чем-то задумавшись (или ощутив мой кинжальный взгляд?).

Посмотрела себе за спину. На подол платья.

Покачав головой, раскрыла сумочку.

Порылась в ней.

Убедившись, что искомое (конечно же, тампоны!) на месте, посмотрела на вывеску рыбного ресторанчика. Остановила глаза на цифрах, сообщавших, что заведение откроется через час с лишком.

Посмотрела через дорогу.

На вход в гастроном.

Покачала головой, представив уборщицу со шваброй в руках.

Обернулась на хлопок форточки (эта улица - форменная аэродинамическая труба, а бесу отжать задвижку - делать нечего).

Увидела глухую щель меж панельными домами.

Мою мышеловку.

Посмотрев вокруг, решительно направилась к ней.

И попалась!

4. Два беса.

Конечно, вы подумали, что волею случая я стал серийным маньяком-насильником. Ошибаетесь, бог миловал. В тот памятный день, когда я впервые глотнул запретного воздуха полной свободы, впервые оказался в своей щели, произошло еще одно событие.

Вечером, после работы, меня, естественно, потянуло на место преступления. Постояв на тротуаре напротив щели, я пережил заново самый яркий эпизод своей жизни и пошел к метро обычной дорогой. Пошел, намереваясь прокрутить пленку случившегося в обратном направлении. Прокрутить, чтобы вновь все увидеть, увидеть себя, превратившегося в дикую природу, себя, обезумевшего от страсти, увидеть ее.

Я увидел ее в сквере. Она стояла на моем пути. Напрягшаяся, непонятная, опасная. Стояла, меня дожидаясь. Сейчас я знаю - если бы я испугался, стал озираться, попытался скрыться, все пошло бы по-другому. Но я не стал озираться. Я замер. Не от страха, от постижения, что, несмотря ни на что, эта дивная женщина была моей, я мог к ней прикасаться и... любить.

Она, продолжая смотреть неотрывно, беззвучно заплакала.

Я потерялся, как ребенок, не знал, что делать, что предпринять. Подойти, прижать к груди, попросить прощения? Нет! Я ведь изнасиловал ее, изнасиловал самое дорогое мне существо, изнасиловал свою любовь.

Слезы потекли из моих глаз. Мы стояли и плакали, долго стояли, потом она приблизилась и сказала:

- Давай, мы сделаем это еще раз, сделаем вместе, и все пройдет?..

Я часто размышляю об этих ее словах. И каждый раз прихожу к выводу, что она нашла единственные. Для нас единственные. Если бы не они, эти слова, мы бы разошлись по своим нормированным жизням, и ничего в них не нашли. Если бы она не встала на моем пути, и не сказала этих слов, я бы стал преступником, она - поруганной потерпевшей. Она без любви и удовлетворения продолжала бы жить со своим жалким трансвеститом, я - со своей Тамарой. Но она, истинная женщина, поразмыслила, и мы стали счастливы.

Она поразмыслила... А может, просто Бог сыграл шахматную партию с Сатаной и выиграл?..