Немцы, увидев их, тут же принялись яростно огрызаться огнём из пулемётов. Рвались снаряды, свистели пули. Пот нещадно заливал глаза, и Андрей до боли тёр веки перемазанной в грязи рукой, пока очередной взрыв не откинул его назад. Он скатился в воронку, загребая ладонями рыхлую землю, со стоном перевернулся на спину и несколько секунд лежал без движения. Над головой плыл чёрный дым, а сквозь него пробивались тонкие солнечные лучи и падали на лицо.

Андрей попытался приподняться, но острая жгучая боль впилась в плечо безжалостным зубастым зверем, и он закричал. Словно сквозь пелену тумана ворвались звуки: снова засвистели пули, забабахали взрывы, затрещали автоматы. Кто-то истошно вопил совсем рядом, а потом крик резко оборвался.

Андрей выкарабкался из воронки. Холмистое, кое-где поросшее редкой травой поле было усеяно телами, среди которых ползали на брюхах две молодые девчонки: новенькая медсестра Любка и Алёнка. Любка была босой. Она с трудом волокла за собой раненого солдата, обхватив его руками за грудь, и что-то безостановочно приговаривала сквозь крепко стиснутые зубы.

Алёнка перевернула на спину очередного бойца. Вместо лица у него было кровавое месиво. Она перекрестилась, накрыла его посечённой пулями каской и поползла назад.

– Алёна! – что было сил заорал Андрей, зажимая ладонью кровоточащее плечо, и захлебнулся собственной слюной. – Алёна, я тут!

Медсестра обернулась, но тут же ткнулась лицом в прелую сырую землю: рядом снова бабахнул оглушительный взрыв. Андрей, зажимая ладонью кровоточащую рану, пополз к ней. Она распахнула свою матерчатую сумку с красным крестом, вытащила бутыль со спиртом, клок желтоватой ваты и моток бинта.

– Зацепило, миленький? – участливо поинтересовалась она, поливая рану спиртом из горлышка. – Ну ничего, у тебя тут не страшно. Сам ползти сможешь?

Андрей закивал. Глаза застилала красная пелена, плечо нещадно жгло. «Как это не страшно?» – подумал он. Всю руку до самых пальцев залило кровью, зубы непроизвольно отстукивали чечётку, и чувствовал он себя так, будто вот-вот испустит дух.

В блиндаже Алёна как следует обработала ему рану, умеючи вытащила осколок пинцетом и крепко перемотала бинтами.

– Ну вот. Теперь в госпиталь.

Наступление завершилось победой: немцы были полностью выбиты со своих позиций и теперь позорно бежали, прикрывая задницы касками. Уже вовсю разошёлся ясный апрельский день, нежные белые облака лёгкими перьями повисли над недавним полем боя, солнце ярко улыбалось с голубого неба. Кое-где ещё дымились разорвавшиеся снаряды, и лёгкий ветерок подхватывал клочкастый чёрный дым, закручивал спиральками и стелил над лугом, то прижимая к земле, то взметая вверх.

Андрей лежал на носилках в блиндаже. Рядом сосредоточенно стучал ключом радист, что-то попутно записывая карандашиком в маленький блокнотик, а командир радостно орал в телефонную трубку:

– Конечно, товарищ генерал! Что, тикают немцы! Бегут, товарищ генерал, бегут так, что только пятки сверкают! Да, товарищ генерал! Будет исполнено, товарищ генерал! Благодарю, товарищ генерал!

Он грохнул трубку на аппарат. Алёнка встала из-за стола и протянула ему какую-то бумажку.

– Вот, товарищ майор, всё выписала. Всего четырнадцать человек.

Командир сверкнул радостной улыбкой и вдруг схватил её за плечи и крепко расцеловал в обе щёки. Алёнка только и успела, что охнуть от неожиданности.

– Дорогая ты моя! – громким командирским голосом гаркнул он. – Алёнушка! К награде тебя представлю, душенька!

– Да за что ж, товарищ майор? – выпучила глаза Алёна. – За справки?

– За справки, голубушка, за справки!

Он легко подхватил её на руки и закружил.

– Ой! Ай! –  сквозь хохот визжала Алёна. – Ой, поставьте, товарищ майор! Поставьте! Лучше вон Любку крутите, она-то незамужняя, а у меня муж имеется!

– Что муж имеется, это хорошо! – воскликнул командир, опустил Алёну на пол и повернулся к Андрею. – И тебя, боец, тоже к награде! За смелость!

Андрей слабо улыбнулся. У него сильно кружилась голова, в глазах периодически темнело. Алёна сказала, что это от кровопотери. Рану жгло раскалённым металлом, отдаваясь резкой болью по всему телу.

А когда он уже ковылял к грузовику, что должен был доставить раненых в госпиталь, вдруг вспомнил о котёнке и чуть было не хлопнул себя по лбу от досады: и как только мог запамятовать?! Он кинулся было в сторону разрушенного кабаре, но был остановлен твёрдой Любкиной рукой:

– Куда собрался, боец? А ну полезай в кузов, я за вас, оболтусов, головой отвечаю!

Андрей отодвинул её в сторону и пошёл дальше. Любка догнала его и железной хваткой вцепилась в локоть.

– А ну обратно, я сказала! – сердито насупилась она. – Ишь, разбегались они тут, нихай как тараканы!

Он посмотрел в её суровые серые глаза. Держала Любка его крепко, с силой, какую не положено иметь девушке её комплекции.

– Люба, – вкрадчиво сказал он. – Люба – это любовь значит?

– Ну любовь, – буркнула она. – И что с того?

– А то, – Андрей широко улыбнулся, – что должна ты понимать, что там живая душа осталась. Забрать надо.

– Какая ещё живая душа? – Её брови поползли вверх, испещрённый веснушками лоб собрался в мелкие складки. – Раненый, что ль?

– Нет, – честно ответил Андрей. – Котёнок мой там. Филимон.

– Что-о?.. – Люба удивлённо раскрыла рот. – Дурак что ль? Быстро в кузов, я сказала!

Она решительно потянула его назад, но Андрей ловко вывернулся и широкими скачками побежал к бывшему кабаре, напрочь позабыв и о ране, и о головокружении, и о кровопотере.

– Ух, котяра вшивый! – сердито крикнула вслед медсестра.

Писк Филимона он услыхал ещё метров за десять. Котёнок жалобно мяукал, пытаясь выкарабкаться из-под доски, просовывал мордочку в щель. Андрей выхватил его и прижал к себе.

– Ну что, малой? Испугался уже, думал, не приду?

Филимон сердито фыркнул и заизвивался в его руках, а Андрей развернулся и со всех ног припустил обратно. Как бы не наказали его за эту мини-самоволку! Но командир сегодня пребывал в отличном расположении духа и на Любушкины возмущённые жалобы только махнул рукой. Андрей сунул котёнка за пазуху и, уцепившись за борт полуторки, ловко вскочил в кузов. Люба забралась следом и сунула кулак ему под нос.

– Унюхал, чем пахнет, животновод? – грозно спросила она, стащила с головы белую косынку и стегнула Андрея по лицу. – Вот тебе! Вот!

Косынка мелькала в воздухе маленьким белым парусом. Андрей поднял руку, защищаясь от Любушкиного гнева.

– Люб… Люба! – сквозь смех говорил он. – Ну хватит! Люба! Я и так раненый! Ну Люба!

Люба окинула его хмурым взглядом и принялась повязывать платок обратно на голову. Её тёмно-русые волнистые волосы блестели глянцем в солнечном свете, в прядках вспыхивали яркие искорки, а в больших, опушенных длинными ресницами серых глазах плескалось недовольство.

– Да ладно тебе, сестричка, – вступился за Андрея кто-то из солдат. – Не просто так же бегал, вишь, животное спас. Да и не опоздали мы.

Люба хмыкнула и деланно безразлично отвернулась. Полуторка зафырчала мотором, затряслась по ухабистой просёлочной дороге и свернула к шоссе. Филимон высунул мордочку из расстёгнутой гимнастёрки и замяукал, забарахтался что было сил. Андрей погладил его пальцем и миролюбиво сказал:

– Смотри, какой красавец! Ты ему нравишься. Ну посмотри!

Госпиталь был забит до отказа. Сновали по широким коридорам врачи, хлопали двери, где-то надрывался телефон. В фойе у росшей в большой кадке раскидистой пальмы толпились несколько человек в коричневых больничных палатах. Врач осмотрел рану Андрея, промыл каким-то желтым раствором и определил его в восемнадцатую палату – для лёгких.

– И скоро меня выпишут? – поинтересовался Андрей, натягивая гимнастёрку.

Врач что-то записал в карточке и сунул её в папку.

– Недельки две, думаю. Может, три. Посмотрим, как рана будет себя вести.

– Как через две? – оторопел Андрей. – Нет, товарищ военврач, так не пойдёт! Это получается, ребята на Берлин пойдут, а я тут валяться на койке буду?!