– Нет-нет, продолжай, пожалуйста, это очень интересно… Ну что: ты улыбнулся и подумал?.. – живо откликнулась она.
При этих словах он и здесь не сдержал улыбки – от самодовольства.
– Ну вот. Сдал я все-таки документы. А остановился у своей двоюродной тети – тети Маши, в Тушино живет, у нее сын, как я, мой троюродный брат, получается. Я все это ей рассказал и начал собирать манатки, думаю, по пути на автовокзал заберу документы. «Ты не спеши, – говорит тетя Маша, – опускать-то руки». Оказывается, у нее есть какой-то родственник-профессор, преподаватель в МГУ на философском факультете, закончил Высшую партийную школу, женился на дочке профессора, «конечно, потом ее бросил», – это так мне тетя сказала. И пообещала, сделает все, лишь бы этот профессор помог. Мне стало интересно, и я отложил отъезд.
И вот, гуляю однажды по Москве. Прошелся по Красной площади, пересек Манежную, иду себе беззаботно, дышу Москвой, оказался возле библиотеки, знаменитой «Ленинки». Стою и смотрю: из храма знаний выходит молодой человечек, именно человечек – с озабоченным видом, низенького роста, пухленький такой, бледный, в очках и, самое интересное – плешивый. Хотя молодой. Я долго на него смотрел, – вот, думаю, до чего наука доводит. И не успел я пройти километра, как увидел другую картину. В Александровском саду бежит тоже молодой парень – в майке и шортах. Это был поразительный контраст: загорелое крепкое тело, мышцы играют, переливаются, не плешивый, лицо спокойное, волевое и – счастливое! Я остановился, как вкопанный: меня осенило! Я понял (тогда мне казалось), в чем счастье, в чем смысл жизни – не в учебе, не в просиживании часами и сутками над книгами, ради того, чтобы добыть эту жалкую ученую степень, жертвуя здоровьем, лишая себя возможности дышать свежим воздухом. А именно в движении, в том, чтобы дышать полной грудью, чувствовать в себе первозданную энергию и наслаждаться ею. В тот же день я тихонечко собрался и уехал домой. Потом брат мне говорил, троюродный: «Зачем же ты уехал, мать уже начала за тебя хлопотать»…
Сергей умолк. Конечно, не упомянул в своем рассказе о той дилемме, которая стояла перед ним давно: что важнее – тело или дух? Не в философском смысле, а на практике – он всегда решал вопрос: чему отдать предпочтение – развитию тела, мышц или развитию интеллекта, духа? Много раз менялись эти приоритеты, но их было всего два. И если сейчас выбор уже не стоял так остро, то это вовсе не означало, что появилась какая-то третья ценность, а означало лишь то, что никаких ценностей уже не было. Он боялся в этом себе ясно признаться, но чувствовал, что третьего ориентира нет, а первые два потеряли актуальность…
Оксана словно что-то обдумывала, глядя на него посветлевшими от весны (разговор был в апреле), теплыми глазами. Вдруг тихо произнесла:
– Необычный человек…
– Что? Как ты сказала?
– Да нет, ничего… А что было потом?
– Это уже прогресс: одна девушка меня называла странным человеком. А «необычный» – конечно же, лучше…
И тут же пожалел, что сказал такое, даже покраснел. Не нужно было говорить, потому что «странный» – вроде как «ненормальный», то есть, как говорят, «с приветом», а «необычный» – надо понимать, редкий, уникальный, даже почти гениальный. Между двумя понятиями – пропасть, такая же, как и между девушками, из уст которых эти слова прозвучали. Странным его называла Люда во время службы в армии, к которой бегал в самоволку, на свидание. Глупенькая в общем, смазливенькая текстильщица. Теперь получилось, что он поставил их почти рядом…
– И какая же девушка тебя называла странным?
– Да… Не стоит о ней говорить… – И снова почувствовал, как кровь ударила в лицо, ведь получается, что все же говорят о ней, да и себя он выдал: зачем же связывался с той, которая «не стоит»?..
– Ладно-ладно, – с шутливым укором мягко сказала Оксана, и тем выручила его. – Так что же было дальше?
«Какая умная. И чуткая», – мелькнула благодарная мысль.
– А дальше все пошло по логике. Раз я не захотел учиться и выбрал здоровье, физическую мощь (поднял руки и сжал бицепсы, которые обозначились под рубашкой, она потрогала рукой и сказала: «Ого!»), следовательно, сам бог велел мне идти в армию…
Конечно, не рассказал, как почти месяц лежал в больнице на обследовании, – врачи решали, нужно ли с таким сердцем призывать на срочную службу. Да так и не смогли однозначно определиться, и если бы он не хотел в армию, то и не забрали бы. Получилось, сам решал. Его спрашивали: «Болит?» и он мог отвечать, что угодно. Сказал: «Ничего не болит» – назло всему миру и себе тоже. Потом, спустя несколько месяцев был момент, когда сильно пожалел о таком выборе.
Сердце действительно то ныло, то кололо, то было ощущение, что вместо него – какая-то бездонная дыра, уходящая по телу в землю и прикалывающая его намертво к земле. Он тогда просто испугался и решил во что бы то ни стало комиссоваться, даже если придется врать, юлить, симулировать. Пришел в медсанчасть, к самому начальнику, пожаловался. «А ты знаешь, – грубо перебил его, не дослушав, холеный, пахнущий не медикаментами, а парфюмерией, майор, – что даже с пороком сердца люди мастерами спорта становились? Так что иди, ничего не бойся, работай, занимайся спортом».
Решимость комиссоваться вмиг иссякла. Сменилась отчаяньем, часами и днями трагических раздумий, которые закончились тем, что и вправду стал делать так, как говорил франтовитый майор-медик (потом – был ему благодарен), – как бы не по его совету, а, опять же, назло – ему, себе, всему миру. По принципу: смерть или победа. Намеренно искал самую тяжелую работу, хватал побольше лопату, поувесистее лом. От зарядки больше не увиливал, наоборот, вставал раньше и давал на тело двойную (по армейским требованиям), тройную нагрузку. И – странно: забыл о сердце. А на втором году, когда служить стало легче, больше не донимала «дедовщина», несколько месяцев бегал по утрам с нагруженным песком солдатским вещмешком на спине, проводил много времени на спортплощадке и достиг такой физической формы, которой не мог похвастаться даже в лучшие школьные времена. Правда, в последние полгода службы руки тянулись больше к бутылке (так было положено жить «дедам»), чем к брусьям и перекладине…
– Вот я и пошел в армию, – продолжал рассказывать о себе такой приятной и внимательной слушательнице, которой еще не было в его жизни. – Говорят, это школа мужества, школа жизни, да?
– Да, – улыбаясь теплыми глазами, подтвердила Оксана.
– Все верно. Там я и научился… пить. Да, пить водку. В основном – вино. Старослужащие таким образом передавали боевой опыт молодежи…
Он, конечно же, не собирался рассказывать, как еще до армии, в Дыбове, несколько раз выпивал сам – брал бутылку вина и уходил с ней, незаменимой подругой, в парк. И не думал рассказывать, что и здесь, в Невинногорске, в последнее время такое случалось все чаще, уезжал один, с бутылкой вина, на речку…
– Я служил в Минске, недалеко от полка дымил огромный текстильный комбинат, точнее, он назывался камвольный комбинат, на котором работало восемь тысяч женщин, половина из них – молоденькие…
И запнулся. Не хватало еще рассказать Оксане, как он познакомился с Людой, которая жила в общежитии. Ему, уходя на дембель, передал ее Вася Плевин из Костромы. Для Люды это было обычное знакомство – один парень уходит, знакомит ее с другим, который даже лучше первого во всех отношениях (так, во всяком случае, говорила Сергею). А по-солдатски такое знакомство называлось иначе: «Сдать-принять по описи», как боевую технику, машину, например… И, конечно, не стал рассказывать, что Люда была первой женщиной в его жизни и что связано «первое» было опять же с пьянкой, как и все последующее по женской части… Теперь уже не стал краснеть, а по-взрослому уточнил:
– В общем, армия научила жизни, к сожалению – не лучшему, что в ней есть. Если первый год службы – страшное, черное время, то на втором году – «черные дни миновали, час искупленья настал», очень веселое время… Случай один был, на первый взгляд, не очень приятный, но – все равно веселый. Рассказать?
