Гром продолжал греметь, но уже не сильно, скорее лениво и как-то устало, но Цой знал: пузатым тучам мало - они не угомонились и это далеко не конец.

Он был почти готов. Влез в шнурованные ботинки, затянул туго, а на когда-то белую, но теперь желто-серую майку накинул исхудавшую кожаную куртку с металлическими набивками у плеч и предплечий, не сразу застегнул непослушную молнию, а поверх куртки - безрукавный бесий плащ. Перекинул рюкзак через грудь, ощупал перетянутые кожаными шнурками рукоятки Ляли-Оли и пустился в путь.

Лучики солнца, озорливо проглядывающие сквозь мрачные облака, столбиками теплого света заливали части полянки, а неугомонный ветер, погоняя зеленую траву, уверенно сгибал ее над землей. Все вокруг налилось приятной бодрящей прохладой и тишиной. После бури всегда делалось тихо, да настолько, что становилось страшно. Во всепоглощающей тишине искатель шел один-одинешенек, а вокруг ни души; он не позволил себе загрустить, окруженный девственными и неповторимыми красотами, живо прогнав мысли об одиночестве. Цой искренне верил: наступит день, и человек вновь обретет власть над миром, ему вновь покорятся природа и дикие звери, он будет как прежде ступать по земле с гордо поднятой головой, не ведая страха, не зная препятствий, свободный ото всех границ. Верил и в то, что придет день, и автомобили охватят все дороги, а не одну единственную Вену - широкополосную трассу, по которой гоняют добро между Семью Домами. Как раз тогда он услыхал протяжный устрашающий гудок и моментально узнал сигнал одного из тягачей, колесящих по Вене.

Воспользовавшись бинокуляром, углядел несшийся по трассе автопоезд, состоявший из модифицированной в угоду Каторге кабины, прочно сваренной с цельным железным кузовом и двухостным полу-прицепом-шасси. Арочные шины трех равномерно разнесенных пар колес, казалось, пожирали лопастями искореженный выщерблинами асфальт, а из-под брюха на дорогу клубами пара исторгалась отрава, губящая сорняки, неустанно пытающиеся застелить зеленоватой пеленой всю Вену.

Судя по блеклому красному окрасу, сигналящий в гудок грузовик мчался из Мяснинска, но далеко не краска позволила сделать подобный вывод, а черепушка беса, чья прочная кость защищала кабину и капот. Из ноздрей посаженного на кабину черепа, подобно усикам насекомого, тянулись металлические прутья, оканчивающиеся подожженными покрышками, извергавшими черный смог - их вид, как и гнусный тяжелый запах надежно отпугивал всякое зверье. За исключением, пожалуй, бездомных, - их необъяснимо тянуло грабить караваны, - как обязательство, слепая необходимость, без которой их существование будто бы теряло всякий смысл, но из раза в раз их настигала неудача, потому как четверо оборонителей, занявших позиции в дотах с пулеметами на кузове не давали никому спуска. Тягачи оснащены оружием Старого мира почти так же хорошо, как и семь Домов и под завязку забиты боеприпасами, производимыми Чернью, поскольку довольствие, перегоняемое тягачами - ключ к выживанию Домов.

Немая улыбка проплыла на лице искателя. Цой знал водителя тягача; его звали Газ, а уж Газ был знаком с искателем подавно, потому как черепушка, украшавшая кабину его грузовика, принадлежала бесу, тому самому, убитому Цоем. Три группы собирателей во главе с искателем неполную неделю волокли через непроходимые джунгли побежденное чудовище к Мяснинску, где мясники окончательно расправились с телом, оставив отлично обработанные кости в качестве трофея. Газ получил черепушку в награду. Считался самым матерым водителем Вены и колесил по ней столько времени, сколько каторжники обычно не живут.

Цой вынул из ранца «лампу», с виду напоминавшую миниатюрный воздушный шар, дернул за веревочку, как за хлопушку, тем самым поджег корзинку. Вспыхнувший огонек раздувал купол, и лампа медленно поплыла вверх, а оказавшись метрах в десяти над землей, вспыхнула ярким красным огоньком. Последовало два коротких гудка, - Газ заметил сигнал.

Увидев Цоя, неспешно вышедшего на дорогу, тягач не остановился, но сбросил скорость, позволив искателю ухватиться за поручень, вскочить на ступень, открыть массивную дверь и юркнуть в кабину.

- Здоровеньки! - бодро поздоровался Газ, ухватив Цоя за руку, и втянув его внутрь. Искателя приветствовал не только водитель, одетый в серый комбинезон с лямками, поверх которого была накинута потрескавшаяся кожаная безрукавка, но и каждая из тридцати трех икон, уставленных в несколько рядов на приборной панели. Газ, разумеется, не был приверженцем староверов, коих почти не осталось, ему просто нравились неописуемая красота и детализация иконок самых разных размеров, и то, как они поблескивали согревающим светом в ясные дни. Этого Цой не отрицал, даже искореженные и избитые бесчувственным временем, иконки выглядели чудесно. Одну из икон он даже знал; ту, на которой изображен Архангел Гавриил. К несчастью, прекрасные образы святых оставались бессильными против Каторги. Оттого Цой, как и Газ, не верил в высшие силы, - за исключением тех, что рухнули с Обелиском, - да и никто особо не верил. Единственное, во что свято верили каторжники, на кого надеялись, так это на самих себя, собственные силы, знания и умения, ежедневно помогавшие им выживать.

Так и жили, с верой в себя и друг в друга. Работая бок-о-бок, делили богатства поровну.

Удобно расположившись на сдвоенном сиденье, Цой бережно закрыл дверь. Знал, как Газ ценил ласковое обращение с Зилой; именно таким странным именем водитель окрестил свой тягач.

Цой позволил себе улыбнуться и поприветствовал в ответ.

Газ выжал педаль сцепления, со скрежетом переключил передачу и плавно утопил акселератор. Зила незамедлительно отреагировала, набрав скорость до умопомрачительных пятидесяти или шестидесяти километров, во всяком случае, так показывала припадочно трясущаяся стрелка.

Газ в подозрительно-нервном предвкушении тарабанил костлявыми пальцами по штурвалу, множество раз перетянутому кусочками разного материала и проволокой для удобства, и как-то ожидающе поглядывал на Цоя, но, так и не дождавшись желаемой реакции, указал рукой на крышу кабины.

- Видал?

Цой поднял голову и заметил ставни.

- Личная модификация! - важно объявил он, потянувшись к пластинам, дернул их вниз и под лязг стали наглухо запечатал окно со стороны Цоя. Искатель несколько раз одобряюще кивнул и, неподдельно восхищенный узенькими смотровыми щелями, поджал губы.

- Толстопарда удержит! - закончил демонстрацию Газ, оттянув ставни обратно.

- Все творишь? - поинтересовался Цой.

- Все ходишь? - дружески парировал Газ, и рука с рычага скользнула к шее, надежно спрятанной за густой бородой, каштановые волоски которой напоминали скрученную проволоку. Если рука Газа не находилась на руле и не на рычаге переключения передач, она непременно находила пристанище под челюстью и привычно почесывала бороду, издавая еле слышимое потрескивание.

Цой кивнул.

Узковатое лицо водителя, обрамленное бородой и коротким ирокезом, выстриженном под протектор шины, едва ли не сияло от радости встречи.

Незамедлительно щелкнул переключателем, выключив радио, где еле разборчиво, борясь с помехами, бормотал звонкий голос Гида, и на секунду в салоне воцарилась полная тишина, сопровождаемая ревом многосильного двигателя.

Из четырех тягачей, Зила нравилась Цою особенно сильно. Непостижимым образом Газу удалось избавиться от всякого стороннего шума в салоне машины, в то время как в кабинах других тягачей все гремело и стучало, точно погремушка.

Газ потянул цепь, висевшую над дверью, у левой стойки и заставил паровозный гудок разродиться еще раз, попутно выпустив из-под днища грузовика клубы отравы. На мгновение искателю показалось, что они не мчатся по дороге, а плывут, рассекая ватные облака.

Газ редко отрывал зоркие янтарные глаза от Вены и за штурвалом - почему-то он называл руль именно так - всегда был максимально сосредоточен, но это не помешало на секунду взглянуть на Цоя таким многозначительным взглядом, что тому показалось, будто водитель знает его самую страшную тайну.