Монастырь является первой ступенью в духовном возрастании монаха. Более совершенного послушания можно достичь, живя со старцем в скиту или келии, где каждый шаг делается с ведома старца, здесь уже полагается и начало безмолвию, ибо здесь уже нет и многопопечительности большого монастыря. Когда страсти угасают в монахе, то ему хорошо и безмолвие, и он уже полностью может отдаться молитве, не имея никаких попечений. Для многих путь на небо открывается уже в общежительном монастыре. Яркий пример тому – преп. Силуан. При нормальном устроении монашеской жизни все указанные формы просто необходимы. Интересно, что устроителями общежитий часто являлись анахореты. Примеры: и сам преп. Афанасий, долгие годы проживший в пустыне, и преп. Пахомий, и русский преп. Сергий Радонежский. Отшельниками были и духовник Пантелеймонова монастыря Иероним, и основатели Свято-Андреевского скита Виссарион и Варсонофий.

Но обратимся к нашем времени. Если в 10 веке исихасты активно противостояли зарождению общежитий, то теперь соотношение сил резко изменилось в обратную сторону, отшельничество стало редкостью и представлено большей частью зилотами¹². Многие кельи пустуют десятки лет, во многих кельях живут отшельники с молчаливого согласия монастырей, не имея специального разрешения – омологии. Так что часто уединенные места становятся не столько жилищем исихаста, сколько убежищем от Константинопольского патриарха.

Есть и другая крайность, когда кельи превращаются в роскошные дачи с большим хозяйством и удобным жильем. Нам приходилось даже видеть кельи, где занимаются птицеводством, и по окрестностям прохаживаются важные индюки. Не нужно объяснять, насколько это не подходит для монашеской жизни. Зачем разводить птицу монаху, который не ест мясо? К сожалению, и в 19 столетии из многих келий доносилось петушиное «кукареку». Нередки случаи, когда кельи стоят под замком, а их насельники подолгу бывают в отъезде. Не нам, мирянам, судить монахов, но хочется вспомнить, что еще в недавнем прошлом многие жители Святой Горы ни разу не покидали место своих подвигов по пятьдесят и более лет. Плохо, если живущие по кельям используют данную им свободу не для молитвы и безмолвия. Плохо, когда они не имеют достаточного духовного опыта для жизни в пустыне, либо не имеют духовного руководителя¹³.

Многие скажут, причина затухания отшельнической жизни в том, что не стало мужей, подобных преп. Петру Афонскому, прожившему 53 года в пещере. Хотя, конечно, подвижников и поубавилось, но ведь совсем в недавние времена их было множество. Возьмем 19 век. Русскому человеку мало что скажут имена уже упоминавшегося здесь великого старца Арсения или Хаджи-Георгия. Первый вел строгую жизнь в пустыне, был духовником многих русских монахов. По кончине его было обнаружено, что ноги его почти совсем сгнили, хотя при жизни старец не подавал виду, что страдает ногами¹⁴. Второй – Хаджи-Георгий, имеющий такое странное имя по причине своего паломничества в Святую Землю, был настолько строгим постником и ввел столь строгий устав среди своих учеников, что это вызвало нарекания со стороны других афонских старцев. Наконец, живший в конце прошлого века Пахомий-серб долгие годы провел в трудно доступной пещере, зимой часто полностью заносимой снегом. Подвиги его были столь велики, что никто не мог подвизаться с ним. А сколько их было – безвестных подвижников. Так, в книге Благовещенского читаем о визите к одному русскому старцу: «Верхушка горы голая, дикая точно кто-то нарочно навалил туда груду исполинских камней и потом разметал их по скату. Между каменьями чернеются широкие скважины и на одну из них указал мне о. Лукиан, как на жилище Анфима. Тропинка, промытая дождевыми потоками, лепится утомительно круто, под ногами то и дело скользят да прыгают камни; но с частыми перемежками и отдыхами добрались-таки мы до места. Там, между двух камней, в тайном углублении, увидели мы стенку, прикрытую сверху хворостом, а в стенке дверь. Думая, что затворника нет дома, он стукнул пошибче, дверь приотворилась, и мы увидели Анфима. То был седой, как лунь, старик, одетый в порыжевшие от времени лохмотья. Он стоял к нам спиною, перед иконой и тянул четки. В келье темно, – свет едва проникал в небольшое отверстие над дверью. Постели никакой не было. У правой стенки мы заметили полку, на полке стоял кувшин и череп человеческий. Местность дикая, вокруг один только раскаленный камень. Отсюда не видно ни моря, ни растительности окрестной, значит подвижник отказался даже от наслаждения видами природы, – подвиг уважаемый на Афоне». Вспомним русских карульских старцев, подвизавщихся в нашем столетии: Феодосия, Никодима, Никона, Парфения. Наконец, знакомого русскому православному человеку о. Тихона, жившего долгое время в пещере на Каруле под Георгиевской кельей. Жив еще постник о. Евфимий, ведший очень строгую жизнь, известный своей прозорливостью. Наконец, автору самому приходилось бывать в обитаемой пещере подвижника. Разумеется, есть подвижники, которые живут сокровенно. Некоторые из перечисленных старцев дожили практически до наших времен. Так что дело не в том, что никто не хочет подвизаться, потому что сильно изменился человек, а в том, что нечто изменилось в этом вертограде¹⁵.

Что касается русского монашества, то отшельничество не укладывается в рамки, ограничивающие ныне жизнь черноризцев. Представить себе инока ушедшего в пустыню по ревности, а не по указанию Синода или епархиального архиерея невозможно. Нужны благословения или разрешения. Впрочем, уже в 19 веке между афонскими иноками и церковными властями в России возникает множество недоумений. Часто люди из простого сословия приезжали на Афон как паломники и оставались там навсегда. Естественно, для этого не требовалось ничего кроме собственного желания послужить Богу да согласия игумена или старца. Это «своеволие» не могло не вызывать возмущения церковных чиновников, и часто у афонских монахов возникали проблемы с поездками на Родину. Иеромонахи, чаще всего, не принимались в сущем сане.

Раньше на территории, принадлежащей Пантелеймонову монастырю, было множество келий, и в них жило много отшельников. Около монастыря было тринадцать только известных келий. Кроме того, был целый скит Новая Фиваида, созданный специально для русских отшельников, неспособных платить греческим монастырям дань за проживание на их территории. Надо отметить, что духовник русского монастыря иеросхимонах Иероним, уважал подвижников, проводящих достойно отшельническую жизнь и всемерно оказывал им помощь. Теперь же на территории русского монастыря практически нет отшельнических келий. Один монах живет в Старом Руссике, еще один в скиту Ксилургу¹⁶. Но это больше напоминает службу сторожей, нежели отшельническую жизнь. Ведь нельзя же забросить целый монастырь и скит. Некоторые объяснят это недостатком монахов, ведь раньше в Пантелеймоновом монастыре жило 2000 монахов, в Андреевском скиту – 500. Но нет сомнения, что нашлось бы сейчас сотни две или более русских монахов, которые с радостью отправились бы спасаться на Афон. Надо сказать, что любому монаху было бы полезно пройти афонскую школу в течении хотя бы нескольких лет.

За более, чем десятилетие, многие послушники, прожив на Афоне 4-5 лет, уезжали обратно в Россию, потому что отчаивались стать когда-либо монахами. А ведь афонский устав предполагает только годичный «искус» для послушника. И уезжало за один раз по десятку человек, а то и более. Можно сказать, что это дело их духовных наставников, дело деликатное, и что не все они были готовы к принятию монашества. Но, скорее всего, эти послушники по тем или иным причинам пришлись в монастыре не ко двору. При наличии келий, особенно на территории других монастырей, пользующихся в соответствии с местной традицией духовной автономией, некоторые послушники вместо того, чтобы покидать Афон, оказались бы, под властью старцев в кельях, и возникла бы своеобразная оппозиция. Что, впрочем, сейчас в известной степени и происходит. Но есть и другие – духовные, а не административные причины исчезновения безмолвников.