Она взглянула мне прямо в глаза.

   --  Я буду называть её "Песнью Дэвида",  -- сказала она. -- Впрочем, если песни, которые ваш израильский тёзка играл Саулу, хоть немного походили на эту, то меня нисколько не удивляет, что царь не сделался добрее: уж очень это меланхолическая музыка. Ваше название песни мне не нравится. Если вы когда-нибудь захотите услышать её снова, то спрашивайте её под моим названием.

   Она это произнесла так выразительно, что у меня на миг замерло сердце.

   --  Почему же, мисс Грант? -- спросил я.

   --  Потому, -- отвечала она, -- что если когда-нибудь вас повесят, я переложу на этот мотив ваши последние слова и вашу исповедь и буду их петь.

   --  Ну что вы, мисс, --  возразил на это я, -- одна хайлендская гадалка предрекла мне, что если я не умру от честной стали, то доживу до глубокой старости. Но за намёк -- спасибо.

   Вместо ответа она заиграла какой-то бравурный шотландский марш. Я не мог больше сомневаться, что она отчасти знакома с моей историей и грозившей мне опасностью. Но каким образом, и что ей известно, было трудно угадать. Она, очевидно, знала, что в имени "Алан" есть что-то опасное, и предостерегала меня не упоминать о нём; очевидно, знала также, что на мне тяготеет подозрение в Эпинском преступлении. Я стоял рядом с ней, притворяясь, что слушаю её и восхищаюсь её музыкой, но на самом деле унесся далеко в вихре собственных мыслей. Я находил, что эта молодая леди очень любит таинственное; при первой же нашей встрече она всячески пыталась меня заинтриговать. Немного позже я узнал, что воскресенье для них не пропало даром. Что молодые леди провели целое расследование: разыскали и допросили рассыльного из банка, открыли моё посещение Чарлза Стюарта и вывели заключение, что я плотно замешан в деле Джеймса и Алана и, весьма вероятно, поддерживаю с последним постоянные сношения. Оттого мне и был сделан этот ясный намек за клавикордами.

   Не успела она доиграть свою мелодию, как одна из младших барышень, стоявшая у окна, выходившего в переулок, закричала сёстрам, чтобы они шли скорее, так как опять пришла "Сероглазка". Все сёстры сейчас же бросились к окну и столпились там, чтобы что-нибудь увидеть. Окно, к которому они подбежали, было расположено в углу комнаты над входной дверью и боком выходило в переулок.

   --  Идите сюда, мистер Бэлфур, -- кричали девушки, перебивая друг-друга, -- посмотрите, какая красавица! Она все эти дни приходит сюда с какими-то оборванцами, а между тем сама она выглядит как самая настоящая леди.

   Мне не было надобности долго смотреть. Я взглянул только раз, но один лишь взгляд на неё переменил моё настроение. Бесспорно, сестрички Грант были прекрасны, но Катриона вызывала во мне совсем другие ощущения: в ней чувствовалось что-то живое, огненное и мне самому вдруг захотелось улыбнуться.

   --  Я знаю эту девушку. Это дочь Джеймса Мора, её зовут Катриона Драммонд, -- сказал я небрежно, -- она всеми силами старается облегчить жизнь своему мятежному отцу. И да, она действительно настоящая леди из Хайленда.

   Меня тут же завалили расспросами. Но я сам мало что знал, поэтому мы вскоре перешли вначале на брата Джеймса, Робина, которого я просто обозначил как "скрывающегося от закона в горах отпетого мятежника" и к его невероятному искусству игры на волынке. Затем на меня самого, которому в течении короткого времени пришлось пережить сколько волнующих приключений в горах. Вскоре девушки переполнились ко мне чувством глубокого восхищения, я же к ним -- не менее глубоким чувством жалости. Всё же мне ранее не приходилось думать о том как скучна и однообразна жизнь благородных девушек в эти времена. Пусть это вполне оправданная плата за безопасность, но попробуйте объяснить это им!

   Вскоре к нам вернулся отец семейства, по-видимому все такой же добродушный, довольный, любезный, как и прежде.

   --  Ну, девочки,  -- сказал он, -- я должен опять похитить у вас мистера Бэлфура, но вы, надеюсь, уговорили его прийти ещё раз: я всегда буду рад его видеть у нас в гостях.

   Каждая из них сказала мне на прощанье несколько любезных слов, и прокурор увёл меня из гостиной.

   По дороге к кабинету я думал о том, что только что сыграл роль диковинки, этакого арапа при царском дворе. О том, что старшая дочь прокурора -- очень умная девушка. О том, что Катриона всё-же красивее. О том, что даже недолгая разлука с Эйли на меня плохо влияет --  я и в самом деле превращаюсь в одержимого жаждой женской ласки волокиту. Затем мои мысли прервались, поскольку мы пришли.

VI.

   В кабинете Престонгрэнджа нас ожидал невысокий человек лет двадцати пяти, который с первого же взгляда мне очень не понравился. Он был некрасив, излишне упитан, носат, хотя и одет как богатый джентльмен. Несмотря на спокойное сейчас лицо, вздувшиеся вены на висках и красноватый оттенок кожи говорили о том, что он скор на внезапные вспышки ярости. Сиплый голос его по желанию мог звучать пронзительно и угрожающе.

   Прокурор дружески и фамильярно познакомил нас.

   --  Вот, знакомьтесь, Фрэйзер,  -- сказал он с показной весёлостью, -- это тот самый Бэлфур, о котором мы говорили. Мистер Дэвид, это мистер Фрэйзер, которого прежде называли другим именем... но это уже старая история. У мистера Фрэйзера есть к вам дело.

   С этими словами он отошел к библиотечным полкам и сделал вид, будто наводит справки в какой-то книге в дальнем углу комнаты.

   Таким образом меня как бы оставили наедине с человеком, которого я совершенно не ожидал здесь встретить. Слова, с которыми его представили мне, не оставляли никаких сомнений. Это был не кто иной, как лишенный прав владелец Ловэта и вождь большого клана Фрэйзеров. Дэвид-раз знал, что он во главе своего клана участвовал в восстании, а его отец -- известный под кличкой "серая горная лисица Хайлэнда" -- за то же преступление сложил голову на плахе. Что земли этой семьи были конфискованы, а члены её лишены дворянского достоинства. Из первой же жизни я помнил только информацию о том, что Фрэйзер-старший стал последним в истории Британии человеком которого казнили путём усекновения головы топором. После всего этого я не мог понять, что именно молодой Фрэйзер делает в доме Гранта. Я не мог даже представить себе, что он теперь служит в суде, давно отказался от своих прежних убеждений и низкопоклонничает перед правительством до такой степени, что стал официальным помощником Генерального прокурора в деле об Эпинском убийстве.

   --  Ну-с, мистер Бэлфур, -- начал он, -- что я могу услышать от вас?

   --  А что именно вам бы хотелось услышать? -- ответил я вопросом на вопрос.  -- Свою позицию я уже вкратце изложил Генеральному прокурору.

   --  Должен сказать вам, что я тоже принимаю участие в расследовании Эпинского дела, -- продолжил он. -- Я выступаю в нём как помощник Престонгрэнджа. Изучив предварительные данные, я могу уверить вас, что ваше мнение ошибочно. Вина Брэка очевидна, а ваше свидетельство о том, что вы видели его на холме в самый момент убийства, неминуемо приведёт его к виселице.

   --  Трудно будет повесить его, прежде чем его поймают, -- заметил я очевидное. -- Что же касается остального, то я охотно предоставлю вам оставаться при своём мнении.