У трутней жизнь иная, даже в тюрьме. Ленин просидел в тюрьме 14 месяцев, после чего отбыл три года ссылки. Но какая это была тюрьма, какая ссылка!
Сестра «вождя» Анна Ильинична вспоминает: «К счастью для Ильича, условия тюремного заключения сложились для него, можно сказать, благоприятно… даже желудок его — относительно которого он советовался за границей с одним известным швейцарским специалистом — был за год сидения в тюрьме в лучшем состоянии, чем в предыдущий год на воле. Мать приготовляла и приносила ему три раза в неделю передачи, руководствуясь предписанной ему указанным специалистом диетой; кроме того, он имел платный обед и молоко. Очевидно, сказалась благоприятно и регулярная жизнь этой российской «санатории»…» [7]. Ухаживать за пострадавшим Володенькой съехалась вся его тунеядствующая семейка. Из аптеки ежедневно доставлялась швейцарская минеральная вода, из Императорской Академии наук, университета и крупнейших библиотек Петербурга, Москвы и даже зарубежья в изобилии девятым валом валили какие угодно книги.
Благодаря неустанным заботам, у «несчастного» узника порою возникали серьезные продовольственные проблемы. 12 января 1896 года Ленин пишет очередное скорбное послание сестре Анне. «Получил вчера припасы от тебя, и как раз перед тобой еще кто-то принес мне всяких снедей, так что у меня собираются целые запасы: чаем, например, с успехом мог бы открывать торговлю, но думаю, что не разрешили бы, потому что при конкуренции со здешней лавочкой победа осталась бы несомненно за мной. Хлеб я ем очень мало, стараюсь соблюдать диету, а ты принесла мне такое необъятное количество, что его хватит, я думаю, чуть не на неделю…» [8].
Ильич не пользовался общим тюремным бельем. У него было свое, причем в изобилии, и через день он просит в письме к сестре белья больше не высылать. Зубы лечить приходил в тюрьму домашний врач «вождя», который мог приходить к Ильичу в любое время дня. Гардероб узника был так велик, что часть одежды пришлось вернуть сестре и матери во время их очередного посещения. Не знал Ильич арестантской одежды. Щеголял в изящной «троечке», распивал чаи и спокойно занимался своими экономическими исследованиями. Весь день свободен, никаких принудительных работ. Писательство Ильича тюремным начальством поощрялось. Цензура была так слаба, что «вождю» никогда не приходилось прибегать к изощрениям и тайнописи при переписке, а книгу вообще никто не проверял, что хотел, то и писал. Количество отсылаемых и получаемых писем не ограничивалось. Сидя в своем «санатории», Ленин переписывался с кем угодно. Разрешалась и заграничная переписка. Дважды в неделю свидания с родными, трижды — передачи.
Ленинский «каземат» был светел, чист, сух и просторен. По гигиеническим нормам РСФСР в таком «каземате» без ущерба для здоровья могли бы проживать три российских пролетария. Правда, русскому рабочему по советскому закону для здоровья достаточно много меньше жилой площади, чем, скажем, украинцу или узбеку, но даже по украинской гигиенической норме Ленин имел явный избыток жилплощади. Одним словом, Ильичу жилось в тюрьме неплохо. Сов-люди сейчас и на «воле» так не живут. «Вождь» покинул свой «каземат» окрепшим физически, полным сил и энергии. Впереди было увлекательное путешествие в Сибирь, где ему полагалось отбыть три года ссылки.
Заботливая мама выхлопотала для сыночка ряд существенных привилегий. Сначала Володенька три дня отдыхал в Петербурге, затем три дня гулял по Москве и только после этого отбыл наконец в ссылку. Мамаша замолвила за сыночка угодливое словечко, и Володеньке разрешено было ехать в Сибирь за свой счет, свободно, первым классом, с комфортом, остановками в разных городах и, разумеется, без конвоя. До Тулы «вождя» сопровождала мама и другие родственники. Дальше Володя ехал сам.
Мама позаботилась о сыночке и в другом отношении. Узнав, что Шушенское и окрестности являются лучшим по климату местом в Восточной Сибири, она упросила направить Володеньку именно туда. Следовательно, место ленинской ссылки было определено не царскими «сатрапами», а любезной матушкой нашего «героя».
Все ли ссыльные пользовались такими льготами? Нет. Исключение было сделано только для потомственного дворянина Владимира Ульянова. У него и денег куры не клевали, мог тратить без оглядки. У других денег не было, особенно у товарищей пролетариев. Всех ленинских друзей отправили в Сибирь по этапу, под конвоем, в зарешеченных вагонах. Во время остановок для пересадки их аккуратненько заковывали в кандалы и вели с вокзала в местную тюрьму. Никаких экскурсий и губернаторско-купеческих банкетов у них не было. Первые жертвы марксистско-ленинского обмана не питались в ресторанах, а ели казенную тюремную баланду. Большинство из них было распределено туда, куда Макар телят не гонял, места самые гибельные и необитаемые.
Почему «вождь» из чувства солидарности не разделил участи своих «низовых» товарищей? С нашей точки зрения, произошло это по причине врожденной трусости, эгоизма и шкурного лицемерия господина Ленина. Мамаша услышала где-то слова одного старого ссыльного: «Ссылку мог бы повторить, этап — никогда». Мамочкины слова насмерть перепугали пламенного революционера. Мама же заявила, что если он поедет этапом, то сильно ее огорчит. «Вождя» долго уговаривать не пришлось, и он твердо решил ехать первым классом. В свое оправдание Ильич придумал довольно-таки циничный довод. Он, видите-ли, увильнул от этапа, бросив своих верных друзей, потому, что ему чуждо рыцарское позерство и он решил сохранить силы для будущей борьбы. Помните товарища Куно, прикрывавшего свою трусость ссылкой на дуэль, как пережиток феодализма? А Маркс, по той же причине сбежавший из дому? Трусы и подлецы своим низменным поступком стараются всегда находить самые «высокоидейные» оправдания.
Силы свои Владимир Ильич сохранил прекрасно. «Несмотря на дьявольскую медлительность передвижения, я утомился дорогой несравненно меньше, чем ожидал. Можно сказать даже, что вовсе почти не утомлен. Это мне самому странно, ибо прежде, бывало, какие-нибудь 3 суток от Самары до С.-Петербурга и то измают» [9]. О своих же товарищах, месяцем позже прибывших по этапу, «вождь» говорит, что они «бледны, желты, утомлены страшно» [10]. Об их состоянии Ленин пишет со слов очевидцев. Вот когда внутренне порадовался «вождь». Пока его товарищи задыхались в тюремных вагонах, Ильич бездельничал в Красноярске, навещая библиотеку купца Юдина. О том периоде своей жизни «вождь» сообщает своей мамочке следующее: «Про себя ничего нового написать не могу: живу по-прежнему, шляюсь в библиотеку за город, шляюсь по окрестностям для прогулки, шляюсь по знакомым, сплю за двоих, — одним словом, все как быть следует» [11].
Место ссылки Ильича сибиряки за здоровый и мягкий климат нарекли «Сибирской Италией». Такое обстоятельство радует «вождя», но, в то же время, ему как бы немножко совестно. Излишество привилегий может повлиять на его вождистский авторитет. Надо предпринять какой-нибудь маневр для обеления себя в глазах покинутых друзей. Ильич делает вид, будто желает выпросить в «Сибирскую Италию» еще кого-нибудь. Вялая просьба «вождя» о переводе поближе к нему двух его друзей была сделана, скорее всего, для отвода глаз. Не думала хлопотать за Володиных друзей и чадолюбивая матушка. Впоследствии обнаружится, что Ильич вовсе не сожалел о неудаче своей братской помощи товарищам и не горел желанием видеть их во что бы то ни стало. Когда в ответ на его просьбу «вождю» предложили самому переехать поближе к своим друзьям, он категорически отказался. Зачем? «Вождь» жил в Шушенском с женой и тещей, ему было неплохо. Свидетелей его роскошных псевдо-мук не было, а на глазах его друзей нужно было вести себя иначе — прибедняться, чтобы никто денег не просил, юлить, лицемерить. К тому же в ссылке Ильич жил, как барину полагается, с прислугой. А товарищи могли упрекнуть в эксплуатации трудящихся.
