-Знаешь, я помню, как эти руки подкидывали меня к самым сводам пещер, – тихо сказал он. –И дух захватывало от восторга. Я всегда любил Торина, но теперь понимаю, что тебя любил не меньше. Ты всегда был рядом, Двалин. Когда мне было одиноко или страшно, ты был со мной. Помнишь, когда Фили свалила глубинная лихоманка… Меня не пускали к нему и ты сидел со мной, держал меня на коленях и тихо напевал, пока я не уснул… Наверное, с тех пор я и мечтал о том, чтобы снова уснуть в твоих объятиях…

-Мальчики вырастают и становятся молодыми воинами, – большая ладонь грубовато и в то же время удивительно ласково легла на его затылок. –А молодые воины становятся старыми скалогрызами вроде меня. Довольно опытными скалогрызами…

Он наклонился, расправляя безрукавку, и небольшая ладонь юноши коснулась его головы. Двалин выпрямился, затем с легкой улыбкой потянул завязки на штанах, сначала своих, потом Килиных. Юноша вытянулся на ложе, глядя на родича в тусклом свете почти использованного шарика. Лицо старшего казалось ему ликом самого Махала. Он осторожно провел пальцами по жестким губам Двалина, ощущая каждую трещинку.

-Я готов, – спокойно сказал принц. Двалин кивнул и лег рядом, проводя рукой по изгибам юношески тонкого тела.

-У тебя с Фили уже было что-то в таком роде?- спросил старший, глядя на немного напряженного юношу. Кили покачал головой.

-Нет… мы просто помогали друг другу. Мне немного страшно… знаешь, легче сразиться с ордой орков… – принц нервно усмехнулся. –Двалин… там, в моем сне, ты был… довольно несдержан… хотелось бы после быть в состоянии продолжить путь.

-Помолчи немного, малыш, – старший гном наклонился, вдыхая аромат молодого сильного тела. Его ладонь скользнула по спине Кили, по поросшей темным пушком ложбинке, теряющейся между двух упругих полушарий. Двалин мягко поглаживал юношу, чувствуя, как под этими прикосновениями понемногу уходит напряжение и рождается что-то другое. Кили тихо застонал, зарывшись лицом в темный мех безрукавки. Не сознаваясь себе, он боялся того момента, когда сильное тело старшего накроет его. Но Двалин не торопился. Казалось, он чувствует малейшее движение, каждую клеточку, каждую самую слабую дрожь. Кили затрепетал, ощутив прикосновение чего-то горячего и влажного, оставляющего вдоль позвоночника прохладную полоску, и лишь спустя какое-то время понял, что то просто Двалин попробовал его на вкус.

Большая ладонь нежно поглаживала его ягодицы, иногда чуть сжимая. От этой ласки у Кили просто срывало башню, он прикусывал губы, чтобы не застонать, зажимал рот, гася, давя мольбы. В какой-то миг ему захотелось до ужаса отчетливо и сильно, чтобы Двалин проделал с ним именно то, что было во сне.

Возьми меня… застонал он, прогибаясь, упираясь пылающим лицом в подстилку. –Возьми меня…Двалин…h’tat na’ru’at!*

Он снова зарычал, грязно ругаясь, выдыхая мольбы, чувствуя, как грубая ручища до боли сжимает бедро. Голова взорвалась острой, чудовищной болью, так, что он даже не понял, что кричит и бьется ею о подстилку. И почти сразу, пресекая судорожный вой и лишая доступа воздуха, на лицо легла огромная ладонь старшего. Кили захрипел, чувствуя, как что-то продирается сквозь носоглотку, заметался, извиваясь под большим мощным телом, вдавившим его в подстилку.

Давай, гадина, вылезай! ворвался в сознание свирепый рык. Железные пальцы ворвались в разинутый рот, и снова он вначале захрипел, а потом заорал от боли, сотрясаясь всем телом в непроизвольных конвульсиях. Сквозь кровавую пелену он видел Двалина, держащего на вытянутой руке какую-то тварь, похожую на небольшую черную сороконожку. Бросил её и спустя миг тяжелая подошва сапога опустилась на жирное склизкое тельце, разбрызгивая его в зловонную кашу. Снова взорвалась болью голова и отпустило так резко, что Кили почти лишился чувств от накатившего облегчения.

-Вот и всё, парень, – жестко произнес старший, брезгливо вытирая руку о штаны. –Ну что, прошел у тебя свербеж в штанах? До полнолуния-то ещё пара дней осталась! Успеешь ещё к своей красотке!

Кили сжался в комок, разрыдавшись от облегчения и усталости. Его била крупная дрожь и он чувствовал большие сильные руки, осторожно обнимающие его.

-Всё закончилось, малыш, – мягко шептал Двалин, поглаживая его голову. –Всё закончилось…

Кили повернулся, уткнувшись ему в грудь, словно измученный ребенок, чувствуя себя снова защищенным и согретым этими грубоватыми, но такими родными объятиями. Двалин гладил его и укачивал, пока юноша не уснул, утомленный слезами.

А в маленьком флигеле во внутреннем дворике храма Йаванны Фал пробудилась от странного, сумасшедше сладкого сна. Снилось ей, что она лежит в объятиях своего любимого, в кольце его рук, а его шепот проникает в самую измученную душу.

-Фал, девочка моя, не уходи… я люблю тебя…

Она расплакалась, понимая, что то всего лишь сон, и…проснулась, рыдая, чувствуя текущие по щекам слезы и колкие поцелуи. Не веря себе, она открыла глаза. Лицо Торина, её любимого, склонилось над ней. Глаза в красных ободках, видимо, недавно так же влажны от слез были его глаза. Он наклонился, накрывая её губы своими, прикрыв глаза.

Фал? спросила она, когда он, наконец, прервал поцелуй. –Торин… я не ослышалась?

Он покачал головой и уткнулся в её пушистые волосы.

-Я сплю наверное… – пробормотала она, блаженно вытягиваясь и отдаваясь его ласкам. –И все, чего я хочу, чтобы этот сон никогда не закончился.

Это не сон, девочка… он серьезно посмотрел на неё, чуть приподнявшись, так, что его лицо нависало над ней. –Помнишь, ты сказала… сказала, что примешь меня, если я захочу тебя как Фал…

Она погладила его спутанные волосы, глядя в синие больные глаза с бесконечной любовью.

-Да, мой любимый… мой несравненный… я твоя… пусть даже только на одну ночь.

А если не на одну? тихо спросил он.

Она села, в смятении глядя на него, бледная, исхудавшая за прошедший месяц до того, что стала похожа на былинку. Казалось, только огромные глаза были живы на бледном личике.

–Если не на ночь, а на больше… если я захочу на тысячу ночей… на всю жизнь остаться с тобой, Фалюмина?- спросил он, сжав в руках её маленькие ручки.

Фал покачала головой, грустно улыбнувшись, хотя сердце её едва не разорвалось от переполнившей его радости. Но теперь она слишком хорошо представляла то, чем готов был пожертвовать король. Её любимый король.

-А как же твоя королевская честь? Что скажут твои подданные о своем короле, взявшем в наложницы распутную девку?

Торин погладил её по голове, в его глазах блеснула влага.

-Ничего не скажут мои подданные. Потому что я возьму тебя не наложницей, а женой.

Фал показалось, что она ослышалась. В глазах поплыло от потрясения и она едва не повалилась обратно на постель. Но сильные руки короля крепко прижали её к груди. Она слышала, как бьется его сердце, рвано и быстро. Так же забилось и её собственное.

-Я люблю тебя, Торин…и принадлежу тебе… мое тело и душа твои. Но подумай хорошенько, готов ли ты переступить через былое? Я принадлежала стольким до тебя…

-Я сделал свой выбор, – тихо ответил он, глядя в заплаканные глаза девушки. –А гном выбирает лишь одну жену… навсегда.

Фал молча прижалась к его груди, обхватив обеими руками так, словно боялась, что он вдруг исчезнет или улетит, обернувшись облаком.

Снаружи послышался топот, будто табун коней мчался по лестнице. Ворвавшийся в комнату Фили оперся о шкаф со свитками, чтобы не упасть. Пару секунд он перемогался, всхрипывая, глотая воздух.

Орки идут! наконец смог выдавить он. –Они окружили город… Требуют выдать им… Фал...

на кхуздуле грубое выражение сродни “меч в ножны”, то-есть грубо говоря “засунь мне”

====== Часть 27 ======

Кили и Двалин двигались по узкому карнизу, тесно прижимаясь спинами к стене. Внизу полыхал раскаленный ад. Сердце Горы, истекающее лавой, источающее силу и мощь древней магии. Оба гнома ощущали эту магию, впитывали её каждой клеточкой, чувствуя, как силой наполняются усталые тела, как проходит боль и заживают раны.