Это два суждения людей науки о ней самой, за ними, суждениями, – те переживания, которые связаны с ощущением своего места в ней, в науке о психическом, о его реальности. Той реальности, которая объединяет (или разделяет) людей науки как в конкретное социальное время, так и во времени историческом (можно ведь не соглашаться с человеком, который жил и 1000 лет назад).

Определение для себя – человека науки – реальности ее предмета для психолога непростое дело.

Поделюсь одной из моих попыток понять современную реальность.

Текст опубликован на сайте www-proza.ru под названием «Новая русская гуманитарная культура: доказательства и опровержения».

«Представляюсь – это мое мнение, которое ни с кем, кроме родной головы не согласовано. Начинка моей головы – производное от моих переживаний в мирах реальных и виртуальном. Из фактов биографии, думаю, есть смысл указать, что «не привлекалась», а только увлекалась. Жизнью вовлекалась во все водовороты событий своей семьи, страны, планеты, родного тела, профессии т. д. и т. п.

Почему «новая», когда известно, что все старо под Луной. Новая для меня. Меня же еще не было в этом мире, а сейчас есть. Мне есть с чем сравнить, переход от одного социального строя к другому был проложен и по моей душе, биографии, даже телу (есть и пить хотелось, обуваться и одеваться – тоже), поэтому для определения «новая» применен метод самонаблюдения и наблюдения. Заметьте, что наблюдения не со стороны, а включенного – самый продуктивный метод для того, чтобы решать вопрос о том, что на самом деле, а что кажется. Тот, знаменитый, про быть или не быть. Только опять, в моем же варианте.

Почему «русская»? Это – моя национальность, это, кажется, и одно из значимых оснований для поисков «Мы» в этом мире, где так много разных людей. Просто по Платонову «Без меня народ – не полный».

«Гуманитарная» – это, где человек про человека и сам про себя думает.

«Культура» – думание про себя и человека становится видимым, осязаемым, слышимым, и дальше все про органы чувств или одним словом – материализовано. При желании можно и лбом стукнуться.

Доказательства, что она есть:

Всего приведу пять, считая их главными:

– неиссякаемый интерес к философской и психологической проблематике, с попытками конкретизации в виде следования тому или иному Учителю.

– Ориентация на себя как независимого (пусть относительно, но все-таки) от других людей существа.

– Осознание существования разных концепций жизни и смерти.

– Осознание ценности своего жизненного опыта для других людей.

Опровержения этих же доказательств.

– Слепота в следовании Учителю, отсутствие здравого смысла в принятии учений.

– Эгоцентризм, уничтожение эмоциональных связей с людьми, в том числе с близкими. Распад семей, падение рождаемости.

– Концепции смерти, идеи смерти преобладают над концепциями жизни, уничтожая чувство заботы о жизни, чувство причастности к историческому времени и пространству.

– Опустошенность личной жизни, направленность на самоуничтожение.

Зачем все это написала… Кому это обращено…

Это же не вопросы – так, слова о жизни.

Предоставляю читателям возможность оценить его содержание самостоятельно.

Анализ понятия «реальность» как способа мышления о данном, о том, что требует усилий познания, показывает, что, обсуждая вопрос о содержании понятия «реальность», мы имеем в виду процедуру приписывания данности некоторым, но не всем, сущностям, составляющим мир.

Эту процедуру приписывания осуществляет сам человек науки, как говорил Б. Рассел, скорее чувствуя, чем осознавая, все обстоятельства этого приписывания. Обстоятельства же, по его мнению, таковы: вещь реальна, если она продолжает существовать в то время, когда мы ее не воспринимаем; кроме того, вещь реальна, когда она соотносится с другими вещами так, как мы склонны ожидать в соответствии с нашим опытом.

Для самих вещей их реальность для нас не является необходимой и, по сути дела, может быть целый мир, в котором ничто не будет реально в указанном выше смысле, но это вовсе не значит, что они не существуют. Таким образом, в понятие реальности с необходимостью начинает присутствовать ожидание о связи объектов, которое основывается на опыте, т. е. ожидание их нормального поведения, связи с другими объектами и вещами. Если этого нет, то эти связи называются уже «иллюзиями».

Для меня очень важно, что в понятии реальности психического как предмета науки потенциально скрыто это ожидание его нормальности, основанное на опыте человека и человечества.

Тут и возникает вопрос о том, обладает ли человек науки – психологии как науки – достаточным опытом, чтобы быть готовым ко встрече со всеми свойствами психического как реального?

Сумеет ли он увидеть и исследовать то, что составляет предмет его науки, если его (предмета) реальность порождается им самим?

В свете этого вопроса я бы не торопилась оценивать фрейдизм как биологизаторскую концепцию, да и вообще раздавать какие-либо оценки только потому, что представленная кем-то реальность не совпадает с нашей (моей) собственной.

По-моему, я пытаюсь описать необходимость для современной психологии методологической паузы, во время которой есть смысл обратиться к самим себе – людям науки – для прояснения своей собственной реальности для самих же себя.

Зачем?

Я очень хорошо помню как возникали и исчезали темы научных исследований под влиянием конкретных людей, возглавлявших научные учреждения или посещавших нашу стран – СССР.

Было что-то жалкое в этой быстрой смене привязанностей и переоценке научных ценностей (мне кажется, что она всего одна – истина).

Сегодня поток психологической информации разнообразен и весьма неоднороден, он манит могуществом психотехнических приемов, методик, обещанием успеха, славы, магии власти над другим человеком через разные способы воздействия на него.

«Пауза» нужна, по-моему, для обнаружения в самой науке – в мышлении ее людей – тех превращенных форм мышления о реальности, которая и становится реальностью предмета науки.

Я думаю, что эта «пауза» уже проявляется в запросе практикующих психологов на философское знание; в запросе современной медицины на психологическое знание; в осознании через социальные технологии роли концепции жизни, которую несет в себе человек, реализующий эти технологии, и во множестве бытовых фактов и наблюдений, в которых конкретизируются экзистенциальные поиски наших современников, в первую очередь, поиски оснований для осуществления процесса идентификации.

Мне кажется, что этот процесс поиска идентичности для человека науки и есть процесс построения ими методологического обоснования, который, как и идентичность, является процессом и результатом в каждый конкретный момент времени.

Воплощаясь в переживаниях своей принадлежности к реальности поиска истины человек науки ощущает результат своего поиска в виде нового качества собственного знания, доступного ему в конкретный момент времени. Это качество, приобретая вид научного прибора, методики, текста, становится отчужденным, превращаясь в вещные качества реальности самой науки.

Научное, отчужденное в разной форме, знание изменяет процесс идентификации человека науки, который получил это знание. Оно начинает определять саму возможность восприятия науки как реальности, существующей и в других формах. В этом смысле возникает психологическая и онтологическая проблема сопоставления разных видов отчужденного научного знания.

Так, мы знаем о 3. Фрейде из его текстов или текстов о нем, но это – превращенные формы его реального знания психической жизни больных людей. Как он воспринимал реальность науки, своей жизни как человека? Какова реальная реальность его собственной жизни? Вряд ли мы можем восстановить это из его текстов.

Вот и получается, что вопрос о критерии истины в психологии связан с существованием в психическом каждого человека науки таких превращенных форм его же собственного сознания, которые могут быть не даны в самонаблюдении, но будут действовать и определять сознание, поведение и даже качества личности.