Такие снаряды и падали на Ямантау. Они пробивали в скале огромные дыры, но крепость лежала глубже, в самой сердцевине горы, и долго не могли ее достать вражьи орудия.
Но снаряды все падали и падали, прогрызая скалу, и атомные демоны добрались до воинов, вырвав их души и распылив плоть.
С тех пор прошло пять раз по десять лет, но и по сей день это место заражено чужим злом. Горе тому, кого глупость заведет на гору Ямантау. Там и теперь погибают люди — все больше пришлые да незнающие. Но иногда и нарочно лезут, удаль свою показать, как будто можно удалью с духами бесплодными справиться. Еще говорят, что там клад запрятан. Брехня это. Нет в горе ничего ценного, одни кости. И их станет больше, если вы не послушаетесь моего совета. Так что если душа ваша захочет перемен и вас потянет испытать судьбу, соберите лучше ватагу друзей, возьмите верные луки, седлайте коней и скачите на закат или на восход. А духов Горы не тревожьте. Они заслужили покой.
Взрослым такие рассказы давно приелись и они не воспринимали медленно угасавшего старика всерьез. Гораздо охотнее, чем дела минувшего, они обсуждали коней, оружие и красивых женщин, которых они взяли в этом набеге.
Но малыши и подростки слушали с интересом, глаза их горели: они представляли себе битвы прошлого, богов и героев, которые могли обрушивать гигантские молнии на головы врагов и испепелять целые города и страны движением пальца.
Самые старшие знали, что и города тогда были не чета нынешним. В некоторых жило людей больше, чем во всех близлежащих ханствах и кланах, и княжествах, и вольных торговых городищах (огромных! по 30 тысяч душ в каждом, не считая женщин, детей и рабов).
А Москва… В великой орде хана Мехмета, который семь зим назад опустошил восточный берег Волги, было пятнадцать тысяч воинов. Но как представить себе тысячу таких орд? Ведь столько людей жило в Москве. Да и города тогда были не такие, как нынче. Земля была покрыта камнем-асфальтом. И дома были не из дерева и даже не из простого камня, а из бетона. Самые высокие, говорят, были не ниже, чем сами Горы.
Почти на два часа шаман завладел их вниманием. Никто не осмеливался перебить его, чтобы задать один из тысячи возникавших у них вопросов.
Он еще о многом им сегодня расскажет. Об Интернете, виртуальной реальности, спутниках — о цивилизации, которую ему довелось застать в высшей точке, и которую никто из них не увидит. О мире, который сохранился только в его воспоминаниях.
И поделом ему, подумал старик. Рассказывая о древних, он о многом умалчивал, чтобы не пугать своих маленьких слушателей. Они будущие воины, и у них не вызовет страха описание кровавых сражений. Но их разум может не вместить в себя картины вырождения целых народов. Им незачем знать, что войны в его время велись не ради выживания, а для того чтоб кучка людей в одной стране могла дальше жиреть и разлагаться. Это слишком страшно и мерзко. Пусть считают предков похожими на себя — свирепыми, но честными и прямыми.
Шаман вел свой рассказ, а на его лицо нет-нет да и ложилась ведомая ему одному тень. Как горечь утраты, которая не стала меньше с бессчетными годами. Иногда его глаза заволакивало туманом, и его дух уносился туда, где посреди молчаливых скал возвышался темный силуэт горы с покатой скошенной вершиной. Издали казалось, что ее подножие теряется в густых лесах, но если подойти поближе, станет видно зияющую голую проплешину.
В горе зияли глубокие каверны, похожие на рваные раны на теле великана. Все четыре склона были изборождены воронками взрывов. А на венчавшем их плоскогорье не было ничего, кроме гладкой стекловидной массы, похожей на схваченное льдом озеро. Идеально ровное стеклянное озеро, в котором отражались бесснежные вершины, луна и звезды.
У подножья, исчезая прямо в теле горы, еще виднелись на фоне бурой спекшейся земли источенные коррозией рельсы, и огромные колодцы уходили в темную глубину — настолько широкие, что в них мог бы свободно пройти табун лошадей.
А в десяти километрах, в поселке Межгорном, теперь уже навсегда закрытом для смертных городе, разросшийся подлесок затянул остатки отличных автодорог и железнодорожных путей, по которым подвозили материалы для циклопического строительства. Чуть поодаль скрывались в чаще развалины корпусов наземной части комплекса.
Между согнутыми, подрубленными в коленах опорами ЛЭП раскинулись развесистые заросли, в которых свили гнезда странные голые птицы. Решетку радиолокационной станции, которая когда-то следила за южными рубежами державы, окаймляли деревья со стрельчатыми листьями, похожие сразу и на клен, и на липу.
Неподалеку ржавел опрокинутый остов автобуса, поросший мхом бульдозер, несколько легковых машин, на которых внимательный глаз под слоем грязи и пыли еще мог разглядеть мигалки, выдававшие в них автомобили чиновников отнюдь не районного масштаба.
Сквозь бетон вертолетной площадки, которая когда-то принимала первых лиц канувшего в вечность государства, проросли молодые березы. Поваленные железобетонные столбы лежали, как срубленные стволы, медленно погружаясь в мягкую землю. По грудам растрескавшегося кирпича стелился ядовитый вьюн, дитя послезакатной эпохи.
В отдалении еще стоял скелет недостроенной АЭС, назначение которой потомки строителей уже не поймут никогда. В металлических каркасах и плитах, ушедших в землю на целый вершок и поросших травой, еще можно было узнать останки человеческих творений.
Но время перемалывало их, стирало последние следы работы предков-великанов (иначе как они могли поднимать такую тяжесть?). Ему поддавалась даже нержавеющая сталь — а уж асфальт давно искрошился и стал глиной под жарким солнцем, рассыпалась бурой крошкой колючая проволока заграждений, повалило и запорошило песком будку КПП при въезде в город. И багровый закат освещал изборожденные трещинами склоны горы Ямантау.
Старик в последний раз наполнил свою трубку. Время размягчило его сердце, наделило тягой к рефлексии. Когда-то, пятьдесят с лишним лет назад в кабине затерявшегося в глухой красноярской тайге тягача «Тополя-М» он был другим. И получив короткий, не допускающий разночтений приказ с резервного командного пункта, не задумываясь послал через Тихий Океан последний русский привет — тяжелую МБР, несшую боеголовку с разделяющейся боевой частью.
Он не позволил себе задуматься ни на секунду. Он не мог иначе. Старик вспоминал о том, что ему довелось совершить без сожаления, но с тихой болью.
Бог не должен ставить перед людьми такой выбор, думал он. Тем более, когда от смертных ничего не зависит, и надо только нажать на кнопку.
Но если все-таки ставит, значит, у него есть на то веские основания…
Видящий проводил своих гостей и закрыл за последним ребенком клапан палатки. Он поймал себя на том, что вновь возвращается своими мыслями туда, в подземный бункер РВСН.
Его занимал только один вопрос.
О чем думали эти офицеры в последнюю миллисекунду, сгорая в огне, прорвавшемся сквозь стены и перекрытия, когда пошел вразнос ядерный реактор? В последнем вздохе проклинали врага и изменников? Или их мысли были заняты судьбами родных, которые в этот момент где-то гибли под кассетными бомбами, в пламени боеприпасов объемного взрыва или напалма?
Что они могли чувствовать, принимая смерть за страну, которую предали не только правители, но и 99 процентов жителей, разбежавшиеся как крысы по своим норам?
Они ведь защищали их. Это трусливое стадо, мечтавшее только о новых «Фордах» в кредит, которые не нашло в себе сил встретить оккупантов, как их прадеды в июне 41-го. Старик хорошо помнил тех, кто говорил: «А нам, что «пиндосы», что индусы. Хоть марсиане. Лишь бы жить давали…»
Иногда шаману казалось, что совсем другой народ запустил в космос Гагарина, освоил заполярье и обломал рога самому свирепому хищнику века. Не эти.
Но жить им не дали. Они тоже приняли смерть, не всегда легкую, и вроде бы не были ни в чем виноваты. Но в обещанном посмертии им никогда не сидеть рядом с теми, кто погиб на боевом посту. Кто их теперь назовет поименно? Захлебнувшихся в отсеках потопленных АПЛ, или застреленных похожими на киборгов «Дельтами» в партизанской землянке, или подорвавшихся на «умной» американской мине, или заморенных в концлагере под охраной бывших сослуживцев, переодевшихся в списанную форму бундесвера.
