– Там сцепка особая! – торжествующе проговорил кто-то из сопровождения, просовывая голову в купе. – Четыре с половиной минуты отсрочка.

– Вот! – Я подняла указательный палец. – Отсрочка, сцепка. Обычный человек в такие тонкости посвящен быть не может! Вот я, например, не посвящена. И господин Мамаев тоже.

Эльдар Давидович с готовностью кивнул, пряча взгляд. Все он знал, чардей, но игру мою поддержал.

Гнум – он не представился, но я предположила, что он был в должности начальника состава, – открыл было рот, собираясь возражать, но я не позволила.

– Полторы тысячи рублей! – быстро сказала я.

– Что, простите?

– Полторы тысячи рублей, выплаченные мне наличными в течение, – я провела кончиками пальцев по нагрудным часикам, – полутора суток с момента сего прискорбного происшествия.

Денег они мне не дадут, тем более наличных. В этом я была уверена процентов на пятьсот.

Пауза затягивалась, надо было ускорить процесс принятия решения.

– А еще можно в газеты написать, – протянула я задумчиво. – Очерк о невероятных лишениях невинной девы в страшном гнумском механизме. Знаете, я передумала, не нужно денег. Меня журналистская стезя давно влекла.

Мамаев весь извертелся, наблюдая это небольшое представление, неклюд переводил свои блестящие глаза с меня на гнума, и от аплодисментов его удерживали только наручники.

– Не н-надо газет, – как-то совсем по-бабьи проблеял начальник состава. – Дело секретное, чародейский приказ, опять же… Давайте как-то между службами разберемся.

– Конечно, конечно, ваше благородие, – включился Мамаев. – А я со своей стороны непременно прослежу, чтоб моя коллега не вздумала газетчиков осведомлять.

Чардей как-то незаметно оттеснил гнума в коридор:

– Не извольте беспокоиться, все скроем, все укроем. Секреты – это наша профессия! А у вас в головном вагоне, может, какой аппарат для связи имеется? Мне в столицу телефонировать требуется. Нет? Телеграф? Ну не можем телефонировать, будем телеграфировать…

Говорок Мамаева удалялся по коридору. Сквозь некоторые уцелевшие перегородки я видела силуэты гнумов.

– Ловцы диковинок! – фыркнул, как сплюнул, неклюд и почесал о плечо щетинистую щеку.

Мне стало слегка не по себе. Надо бы револьвер достать из-под кресла. Если что, выстрелю, и никакой барон мне не указ. Я еще помнила звериную ипостась Бесника, и встретиться с ней опять, на этот раз безоружной, не собиралась.

Для того чтоб дотянуться до оружия, мне пришлось опуститься на четвереньки.

– Уф, наконец ушли. – В разбитое окно в купе влазил Иван Иванович Зорин, чиновник по особым поручениям. – Там сейчас состав к обратному маневру готовят, будут наш вагон прицеплять. А ты чего кверху… кхм…

Я быстро вскочила на ноги.

– Держи!

Он расстегнул сюртук и передал мне пояс, состоящий из чеканных пластин черненого серебра.

– Я колдовать буду, он мне мешать станет.

При виде безделушки неклюд подобрался, потянулся к ней всем телом, хрустнул суставами.

– Нравится штукенция? – пробасил Зорин. – Нам тоже… Это, Евангелина Романовна, стариннейший артефакт неклюдский, позволяет им и при свете дня перекидываться, да и вообще звериную ипостась в узде держать.

Я с уважением прижала пояс к груди и плюхнулась в ближайшее кресло. Будут колдовать, я к этому зрелищу непривычная, так что вот он – билет в первый ряд.

– А с чего барон вам свой артефакт отдал?

– На сохранение. Стар он стал, а властью делиться не намерен. А вдруг отберет кто из его ребятушек пояс да на его трон посягнет. Ты подожди, я колдану его, там и обговорим все по порядку.

Бесник рычал, по щетинистому подбородку текла слюна.

– Что-то мне неспокойно, – спокойно сказала я и опять полезла под кресло. Плевать, что я кверху этим самым «кхмымом» полминуты постою, главное, что, если что, я чардея прикрою. Достав оружие, я прижала пояс под мышкой и взвела курок.

– Колдуй!

Иван опустил руку за ворот рубахи и достал нательный крест, сжал его ладонью левой руки, а правую, разведя пальцы, вытянул перед собой. Заклинание было напевным, ритмичным. Я его видела, не само заклинание, а волшебство, им производимое. Было оно золотисто-червонным, ярким, как картинка на бересте, как солнечные зайчики. И пахло хорошо – травой и парным молоком. Зорин напевал, покачиваясь, сделал вперед шаг, другой. Свет стал нестерпимым, я старалась не жмуриться и не мигать лишний раз. Неклюд ритмично подергивался в такт заклинания, но я в любой момент ждала от него подвоха.

– Готово, – Зорин спрятал на груди нательный крест, застегнул рубаху, надел поверх нее серебряный пояс, не торопясь оправил сюртук.

Я отпустила курок и присела. Иван достал из кармана брюк ключик на кожаном ремешке и осторожно, один за одним, снял неклюдовы оковы.

– Ну вот и все. Знаешь ведь, чем тебе грозит, если ослушаешься и бежать попробуешь?

Бесник знал, только с ненавистью зыркал на чардея своими глазищами. И молчал, с таким видом, будто молчать теперь до самой смерти будет. А Зорин продолжал хлопотать. Он легко поднял столешницу, поцокал языком, покачал головой и в три приема починил стол, поставив его на раму и стукнув сверху пудовым кулачищем.

– Ну, давай, Евангелина Романовна, рассказывай, – велел, усаживаясь напротив и отбирая у меня револьвер. – Кто? Какого роду-племени? И кто тебя, такую рыжую, в разбойный приказ определил?

Я рассказала. Не все, в общих чертах. Про то, что с детства любила задачки мудреные разгадывать, да так, что сначала все соседи за помощью обращаться стали, а затем, когда слава дальше пошла, по всему Орюпинску, и прочие граждане подтянулись. Про то, как прочла в столичной газете объявление о курсах всяческих, как обивала пороги, доказывая, что женщины тоже сыскному делу учиться могут, и не хуже прочих. Даже достала из рукава заветное письмо и показала собеседнику.

– Сам обер-полицмейстер тебе направление подписал, – непонятно протянул Иван, – в Кресты, значит…

Но что имел в виду, я спросить не успела, – вагон дернулся, грохотнуло, сдвинулось – мы прицеплялись к основному составу.

– Он задом в туннель сдал, поезд наш, – пояснил Зорин. – Там быстро заметили, что один вагон потеряли. Кто-то из пассажиров стоп-кран отжал.

Вернулся Мамаев, собранный, деловитый, быстрый.

– А, Ванечка, ты уже тут…

Он достал с багажной полки саквояжище, упаковал туда все кандалы с наручниками, фляжку с остатками коньяку.

– Стоп! – Зорин протянул руку. – И мне отхлебнуть дай. А то ни себе, ни людям!

Мамаев протянул коньяк Ивану и обернулся к неклюду:

– Быстро, на три-четыре. Кто вагон отцепил?

Пленник молчал.

– Ваня, – позвал чардей.

Зорин сложил пальцами что-то навроде кукиша, Бесник скривился, будто от боли, и быстро сказал:

– Сам справился, без помощников. О прошлом годе на железке батрачил, знаю, как все здесь обустроено.

– Отдыхай! А что вы здесь читаете? – Он быстро пробежал глазами мое письмо. – Понятно.

Поезд тронулся, мы выехали из туннеля, вид нашего разгромленного купе при свете дня мысли наводил самые безрадостные. Скорость увеличивалась, видимо, гнумы старались нагнать потерянное время.

– Прощаться время пришло, барышня Попович, – сказал Мамаев. – Я с начальством связался, нас на ближайшем полустанке ждать будут. Ты где в Мокошь-граде остановишься?

– На Мясоедской улице, в меблированных комнатах «Гортензия», я по почте у них номер бронировала.

– Так себе райончик… Ну ничего, мы что-нибудь на месте сочиним. Ваня, пакуй неклюда, нам выходить скоро. Гнумы и так ворчат, что от графика отбились, так что у нас на высадку всего минут пять будет.

Зорин мне поклонился, прощаясь. Я почему-то почувствовала себя покинутой и никому не нужной. Бесник послушно поднялся, закутался в пледы на манер древнеримской тоги и вышел вслед за чардеем.

– Еще встретимся, букашечка, – ласково проговорил Мамаев и тоже вышел.

Перфектно! Мне первый раз за очень долгое время захотелось заплакать.