— Горбачев — совсем плохой. Сталин был лучше. А теперь деньги нет, бензин нет, зимой баран чем кормить будешь? Вот сейчас хорошо, снова советский власть будет!

По поводу ситуации с внешней границей вооруженные бараньи пастыри ничего вразумительного сказать не могли. Очевидно, это измерение политической жизни страны интересовало их меньше всего. Оставалось надеяться на более достоверные информационные источники, несомненно ждавшие нас впереди.

Ангел. Мы провели на стойбище остаток дня, а наутро моджахеды отрядили нам в помощники подростка с ангельской внешностью (таких можно увидеть на самаркандской мозаике), он должен был нести Викин рюкзак. Вика ничего не имела против, Ангел же оказался в состоянии не только носить тяжести, но и делать многое другое.

От кишлака Хакими, которого мы достигли к полудню, шла вниз, к душанбинскому шоссе, грунтовая дорога. У моста я заметил пару машин. Нашел водителей, но те ехать категорически отказывались: нет бензина. Я предлагал за тридцать километров, которые нужно было сделать до трассы, тысячу рублей — и это при старых-то советских ценах, — но тщетно.

— Нет, брат, бензина. Ты хоть миллион давай. Понимаешь, бензина — нет!

Перспектива топать еще три десятка километров не очень воодушевляла, но ничего другого все равно не оставалось.

Дорога вниз представляла собой усыпанное булыжниками полотно, шагать по которому было крайне затруднительно. Ноги постоянно соскакивали с острых камней, к тому же поднималась чудовищная серая пыль. У меня вдобавок были неслабо стерты ноги, а на новой забулыженной трассе мне совсем поплохело. Виктория шла налегке — Ангел тащил ее рюкзак и ни на что не жаловался, — ну, на то он и ангел, — я же, глотая пыль, с параноидальным ужасом представлял себе, какие муки еще предстоит мне изведать на тридцатикилометровом маршруте, да еще под палящим солнцем и со стертыми ногами! Это было как спуск с Голгофы. Часа четыре мы пилили non stop. И при этом не сделали еще и трети всего расстояния! Положение становилось отчаянным. В этот самый момент Ангел кричит: «Машина!»

Это был грузовик, отвозивший бригаду полеводов с участка домой. Нас разделяло метров пятьсот. Мы видели, как последние человеческие фигурки подтягиваются к транспорту на посадку. Заметят ли нас? Подождут ли? Ангел рванул с места, вместе с рюкзаком, аки по воздуху. Он что-то закричал пронзительным голосом. Последние фигурки подошли к машине, но в кузов не забирались. В общем, нас дождались. Всего ехало, наверное, два десятка человек. Декхане Восточной Бухары. Особая культурная каста в мозаике евразийского этноцирка.

У поворота на Душанбе грузовик остановился. Мы сошли. Ангел остался. Виктория подарила ему, в знак вечной любви, какие-то свои амулеты. Ангел наградил ее преданным взглядом, и его небесный лик скрылся в облаке выхлопа и пыли, которое оставил после себя тронувшийся дальше грузовик.

Сила печатного слова. На этом же перекрестке стояло несколько лавок и общественный туалет. Именно туда я направился в первую очередь. И тут начинается самое интересное. Сижу я на корточках, читаю газету, говоря точнее — обрывки газеты, нанизанные на гвоздь в стене в качестве подручного средства.

Сразу видно — мультикультурная зона. В исламских туалетах бумагой не пользуются, так как здесь применение бумаги даже в качестве оберточного материала строго запрещено: а вдруг это листы из Корана или с кораническими цитатами? Вместо этого применяют камни или сухую глину. Надо сказать, после некоторого привыкания это действительно кажется более практичным и гигиеничным, чем бумага. Единственное, камни затруднительно спускать в канализацию. Но в естественных условиях — лучшего не придумаешь.

И вот на одном из газетных клочков я вижу заголовок: «Самоубийство генерала Пуго». Рядом — фотография и обрывок совершенно загадочного текста. Другой обрывок: постановление ГКЧП. Фрагменты. Итак, судя по полученной мной информации, ГКЧП установил новый политический порядок, а Пуго — одна из первых жертв новой власти. Интересно, что же с Горби? И с границей? Я решил не углубляться в чтение обрывочного материала, а добраться поскорее до Душанбе, где все должно было окончательно проясниться.

На террасе. Часа через полтора мы вышли из белого микроавтобуса маршрутки у гостиницы «Душанбе». И тут же наткнулись на Ворону с его приятелем-спецслужбистом. Те были уже под газом и очень бурно реагировали на наше появление. Надо было прямо сейчас идти с ними на террасу гостиничного ресторана квасить и есть шашлыки. Есть в самом деле хотелось страшно, и мы отправились в ресторан так, как были — в запыленной мятой робе. Заказали шашлыки, Ворона потребовал водки. Официантка ответила, что уже поздно и водки нет. Ворона страшно возмутился, вскочил, выхватив, как кольт, бумажник и закричал на всю террасу:

— Как водки нет? Я ПЛАЧУ ДОЛЛАРАМИ!

— Саша, — пытался я его урезонить, — зачем долларами? У меня море рублей!

— Спокойно, Вовчик, все о’кей!

И тут же продолжал:

— Плачу долларами! Кто мне принесет бутылку водки? Со мной штатники сидят!

Все посмотрели в нашу сторону, но, вероятно, подумали, что парень просто перепил, поскольку принять за штатников две пыльные тени и таджика-службиста в тюбетейке было никак нельзя. Наконец официантка принесла водяру, но заплатил за нее Ворона, естественно, рублями.

— Послушай, — пытался я выяснить, — что произошло в Москве?

— Во, приход, Вовчик, а вы же ничего не знаете? Там ****ец в Москве — путч! Объявили особое положение, Горбачева на *** арестовали...

— А с границей что, не закрыли пока?

— Так тебе же теперь не уехать будет, да? Во приход! И ей — не уехать!

Ворона истерично застебался:

— Что значит «не уехать»? У меня обратный билет, все дела. Ведь авиасообщение не прервали?

— Знаешь, Вовчик, *** его знает, я с утра дома не был, телик не смотрел. Может, там чего новое произошло...

Когда я добрался-таки до спасительного ящика и включил экран, то увидел, как там, прямо перед камерой, какие-то люди жгут партийные билеты. Я сначала подумал, что это телеканал повстанцев. Переключаю на другой. Там — то же самое. В конце концов, в моем сознании стала постепенно восстанавливаться реальная канва событий, и я понял, что ГКЧП не прошел. А значит — границы продолжают оставаться открытыми!

С Каландаром. Через знакомых удалось узнать новый адрес Каландара. Теперь Владимир жил в районе старого аэропорта — тихом квартальчике, застроенном одноэтажными частными домами. У Каландара тоже был свой дом. За глухой стеной и огромными железными воротами. Хозяин с лязгом открыл калитку, увидел меня, заулыбался: «Володя, дорогой, какими судьбами?» Мы расцеловались. Прошли во двор, сели за стол под увитым виноградником навесом.

Каландар жил в этом доме со своей новой женой. Правда, на нее посмотреть не дал.

— Знаешь, Володя, я человек восточной традиции. У нас жен к гостям выводить не принято. Не обидишься?

Каландар преданно заглядывал в глаза, как бы искренне сожалея о неумолимости законов мужской чести. Я, зная его характер, разумеется, ничего против не имел. В этот момент где-то рядом раздается звонок мобильника. Это что еще такое? Каландар достает из кармана тренировочных штанов элегантный аппарат:

— Алло, я вас слушаю, говорите!..

Оказывается, это ему звонили ИЗ ЕГО СОБСТВЕННОЙ ФИРМЫ.

— Сейчас машина приедет — мы съездим на полчасика ко мне в бюро, а потом отправимся в ресторан, ладно?

Вот это новости! Каландар — бизнесмен! Он оставил нас с Викторией сидеть за столом, сам исчез в дверях дома. Через пятнадцать минут вновь появился на пороге: в тройке и при галстуке. Впервые в жизни я увидел Каландара в костюме. Реальность начинала оборачиваться своей карнавальной стороной. Дальше — больше. Раздается сигнал из-за ворот.

— Это машина приехала, — говорит Каландар.

Выходим на улицу — перед нами ЧЕРНАЯ «ВОЛГА». Садимся, как шахи, шофер трогает с места.

— Владимир Викторович, куда изволите?