Имам времени. Имам времени — одно из ключевых понятий в исмаилизме, да и в эзотеризме в целом. Как передает традиция, в определенные периоды существования исмаилитской общины, во времена гонений, ее главы-имамы уходили в подполье, так что большинство общинников не знало о конкретном местонахождении их духовных мэтров. Имам был как бы скрыт от мира, что, в известном ракурсе, воспринимается как аллегория скрытости от мира истинной мудрости, засекреченности подлинного гнозиса. С точки зрения интегрированной исмаилизмом и вообще исламом древней мистики космоса, имам времени может обозначать центр вселенной как некий ультимативный полюс бытия или шарнир времени. Как высшая судебная инстанция в исмаилитской общине имам времени аналогичен в эзотерическом толковании богу Закона, а поскольку он скрыт — то и тайному воздаянию. В инициатическом смысле поиск имама времени можно понимать как поиск высшего мэтража.

Я поведал Мишель о посвятительных структурах древнего общества Ашаван, скрывающихся за фасадом других, тоже достаточно малоизвестных на Западе, вторичных или даже третичных слоев отдельных локальных религиозных традиций. Общим во всех случаях было наследие весьма архаичной культовой практики огнепоклонничества, воспринимаемой в контексте позднейшей эллинизации в качестве парагностической. Последующая исламизация региона наложила еще один слой на сложно-лессированную поверхность автохтонного культурного ландшафта.

— А можно ли познакомиться с настоящими мэтрами тайных учений?

— Почему бы и нет? Я как раз нахожусь на пути к одному из них. Если хочешь, завтра будем у него!

— Вау, это прямо здесь, в Бухаре?

— Не совсем. Это в Хорезме, недалеко от Хивы. Слышала про такой город?

— Про Хиву, конечно, слышала, но наша группа, к сожалению, туда не едет.

— Плюнь на группу!

— Не могу. Я вообще не могу надолго отлучаться, а тем более — произвольно уезжать в другой город, иначе будут большие неприятности.

Как выяснилось, Мишель не могла самостоятельно съездить даже на ключевые мазары под Бухарой. О чем она думала, отправляясь в этот тур? Оставалась последняя возможность: посетить на обратном пути в Париж через Москву одного ходжагонского шейха, видевшего в движении ислама на северо-запад залог захвата шарнира времени в надежные руки. Я подумал, что Мишель, в процессе ее общего развития, было бы неплохо ознакомиться с идеями полярного ислама как особой инициатической линии людей дома пророка. Род шейха восходил непосредственно к карабахским беям, наследовавшим, в свою очередь, традиции Ашаван от своих зороастрийских предков. Кроме того, мэтр бегло говорил по-французски и знал, так сказать, всю французскую «беллетристику» по этому вопросу — от Генона до Шуона.

Мишель все не могла взять в толк, шутят ли с ней или говорят всерьез, и вообще, бодрствует она или грезит? Слишком невероятной казалась эта встреча с незнакомцем в заколдованной Бухаре!.. Незнакомец тем временем полез к себе в рюкзак за записной книжкой с адресом шейха. Там что-то звякнуло. Девушка с любопытством заглянула в рюкзак и обомлела: затертый брезентовый «ермак» был доверху наполнен золотым антиквариатом и ценными предметами восточных культов.

— Пардон, а это что такое?

— Это, мадам, инструментарий, благодаря которому поддерживаются надлежащие условия для нашей практики.

— Как интересно! Что же это за «практика» такая? Вы тантрики?

— С чего это вы взяли?

— Я вижу у вас в рюкзаке фигурки тантрических божеств.

— А вы интересуетесь еще и тантризмом?

— Я танцую сераль и думаю, что в этом есть что-то от античных дионисий, которые, в свою очередь, связаны через восточные культы с тантрическими.

— В конечном итоге, противоположности сходятся, не так ли?

Я достал записную книжку и дал парижской пари номер телефона шейха в Москве, а затем написал ему по-таджикски в арабской графике послание, которое в русском переводе звучало примерно так: «Хорошая девушка. Требует внимания. Возможны нюансы». Мишель осмотрела полученный ярлык со всех сторон, затем аккуратно его сложила и убрала в карман. Потом, уже в полной темноте, мы дошли до вокзала, нашли гостиницу, а затем до самого рассвета общались на предмет восточных тонкостей. "Омар, мадам, Омар Хайям!"

Ургенч. К вечеру следующего дня я прибыл в каракалпакский город Ургенч. Это уже исторический Хорезм. Хорезмское ханство, как и Бухарский эмират, было вассалом царской России. Цивилизационное влияние Запада было тут всегда минимальным, в результате чего местный культурный ландшафт сохраняет порой уникальную музейную архаику. В городе праздновался юбилей великого земляка — средневекового математика Аль-Хорезми. Поставленный по этому случаю памятник ученому мне попался на прямой как стрела центральной улице, на полпути от железнодорожного вокзала к гостинице. За десять минут ходьбы ко мне несколько раз подходили местные юноши, предлагая широган. Один из них, у которого я согласился взять немного в обмен на краткое интервью, рассказал, что хашем здесь торгуют все, но действительно крупные деньги делаются на чернухе. Мы отошли чуть в сторону, к кустам, раскурили на пробу наяк.

— Ты, брат, кто, турист?

— Нет, я журналист, приехал на конгресс Аль-Хорезми (объявлениями о котором вся центральная улица была заклеена словно постерами о предстоящем рок-концерте).

— Да, Аль-Хорезми — наш человек!

Хива. На следующее утро я отправился в Хиву, находившуюся в двадцати минутах езды от гостиницы. Сегодня Хива — это архитектурный заповедник под открытым небом в пригороде Ургенча. Населения здесь никакого нет. Весь город обнесен крепостной стеной, а территория внутри является охраняемой музейной зоной. В рабочие дни ворота Хивы открываются, и толпы туристов растекаются ручьями по ее узким средневековым улочкам, с глухими белеными стенами, резными галереями мечетей и расписными айванами общественных мест. Теперь здесь размещены турагентства, кафе, сувенирные лавки, а также небольшие цехи мелкого кустарного производства, в основном сувенирно-фольклорного, где на глазах у любопытных мастера различных ремесел демонстрируют приемы древней ковки, резьбы по дереву, керамической росписи или шитья элементов традиционного гардероба.

По площади Хива сравнима со старым Таллинном, а по степени сохранности в качестве единого комплекса — даже его превосходит. Доминирующий, центральный объект в Хиве — это недостроенный минарет Кальта-минор, бирюзовые стены которого покрыты вязью стихов великого маарифа и ханского мираба Мухаммада Ризы Агахи. В этой недостроенности есть, безусловно, знак какой-то остановки времени. Такое впечатление производит в целом вся Хива как «мертвый город», наполняющийся в светлое время суток жизнью пестрого туристского бомонда, и Кальта-минор лишь доводит эстетику остановленного времени до ее физического апогея. Единственная истинная жизнь среди призрачного развлекательного существования «города мертвых» имела место в потаенной гробнице, невидимой глазу профанического туриста. Это был мазар Уч-Авлия, что означает на местном наречии «Три брата». Эти трое братьев-ремесленников некогда возглавили восстание хорезмийцев против деспотических властей, и с тех пор почитаются местным населением как народные заступники.

В небольшом затемненном склепе, куда сквозь узкие окна едва пробиваются лучи палящего дневного света, стоят три каменных надгробия, покрытых множеством расписных тканей. Надгробия окружает большое число различных штандартов, склоненных у изголовий и образующих фигуру своеобразного паланкина. За все время, что я сидел в гробнице — а это было около часа, в нее никто не вошел. После того как я вышел на улицу и вновь погрузился в человеческий турпоток, в голову пришли слова Хафиза: «Как много ходящих по горбу земли, которых мы считаем живыми, а они — мертвы, и как много покоящихся в ее недрах, которых мы считаем мертвыми, а они — живы!»

Бируни. В тот же день я решил ехать дальше, в Бируни — место рождения знаменитого ученого-энкиклопедиста Абу Райхана Мухаммеда ибн Ахмеда ал-Бируни. Но отправиться туда я собирался исключительно в силу лишь одной причины: навестить Мирзабая, личность которого вызывала в те времена сильный ажиотаж в його-мистической среде не только Средней Азии, но и европейских частей империи, прежде всего — в Москве, Питере и Литве.