Вообще, в феномене двойников действительно есть что-то мистическое. В случае Лени Махова и Жени Адмирала, помимо общей схожести черт лица, «параллельность структуры» наблюдалась и во многом другом, в том числе — в крайней приверженности обоих типов к эзотерике при одновременном ироничном дистанцировании от всего «мистического». Еще более знаменательно то, что про них обоих ходили рассказы как о кудесниках, способных одновременно присутствовать в разных местах. Один человек мне рассказывал:
— Иду я как-то по Улан-Удэ, пытаясь при этом разрешить одну очень запутанную проблему. Навстречу — поток толпы. В какой-то момент я немного отвлекся от размышлений и взглянул на народ. Тут со мной поравнялся мужчина, как две капли воды похожий на Махова, и его голосом произнес фразу, в которой содержался абсолютно инсайдерский ответ на занимавшую меня проблему. И пошел дальше. Я совершенно оторопел, попробовал догнать его, чтобы поставить точки над «i». Заглядываю ему в лицо, а это — совершенно незнакомый мне человек. Я его спрашиваю:
— Вы мне сейчас что-то сказали, не могли бы повторить?
Тот шарахается в сторону:
— Молодой человек, вы что к прохожим пристаете? Я сейчас позову милиционера!
Я ему:
— Вы мне сейчас сказали то-то и то-то, и я хочу лишь выяснить, откуда вы это знаете. Вы, случайно, с Леней Маховым не знакомы?
Псевдо-Леня на это лишь покрутил пальцем у виска и прибавил шагу.
Наш эстонский Мэтр комментировал эффект магического двойника — то есть когда одного человека одновременно видят сразу в нескольких местах — как особую форму телепатического гипноза. В таком случае телепатический импульс, действующий на расстоянии, может достигать сознания реципиента не прямо, а «рикошетом», отразившись от какого-либо объекта в окружающей среде, к примеру — от находящегося рядом другого человека. При этом последний может даже не подозревать, что исполняет роль своеобразного магического зеркала. Происходит это в силу того, что в момент телепатирования психика реципиента может находиться в невосприимчивом состоянии в результате загруженности какой-либо проблемой. В таком случае телепатема, ее энергия, как бы присутствует в окружающем поле, ожидая момента, когда можно будет внедриться в сознание «адресата». Момент «узнавания в чужом своего» является именно той фазой, когда в сознание проникает внешняя телепатема, сопереживаемая с интенсивностью, прямо пропорциональной эфирному резонансу между телепатирующими сторонами.
Про Леню я слышал от Каландара и Йокси уже давно. Махов позиционировал себя как специалист по мадхьямике и тибетской мистике, вращаясь в соответствующих кругах. Большую часть времени Леонид проводил в Бурятии, тусуясь между двумя тогдашними ламаистскими монастырями, отдельными отшельниками и даже академической публикой. Он даже претендовал в этих кругах на особое (если не инициатическое, то уж точно — онтологическое) первенство, причисляя себя к ученикам учителя Бидии, «белого старца» Готавона. Леня оборудовал себе в саянской тайге скит типа ретрита, где накачивал силы и откуда периодически отправлялся в продолжительные туры в Среднюю Азию и даже в Москву и Питер. На территории всей страны у него была создана сеть слушателей-послушников, смотревших мастеру в рот и помогавших в распространении дхармы.
О том, что Леня владеет магическими трюками, мне рассказывал еще Йокси, познакомившийся с ним у Каландара во время своего первого посещения Душанбе. Мнению Йокси в этом вопросе можно было доверять, ибо в тот период он как раз очень интенсивно занимался разного рода гипнотическими практиками и не мог не заметить реакции маховской ауры на попытки внешнего вторжения. Поле, конечно, у Лени было сильное, но не просто примитивно-концентративное, а с очень тонким суггестивным бэкграундом желтошапочной метафизики. Махов оказался одним из немногих известных мне людей, посвященных в проблематику двадцати двух сияющих пустот мадхьямики. Мы очень быстро пришли с ним к общему знаменателю.
Как выяснилось, Леня помимо тайного тантрического миссионерства занимался распространением ритуального ламаистского инструментария. В частности, это именно он снабдил полным алтарным комплектом Каландара в бытность того буддистом. На этот раз Леонид прихватил с собой рюкзак с тибетским, бурятским и монгольским антиквариатом. Я сразу же решил прикупить у него часть объектов, которые мне были нужны для добывания иностранной валюты на планируемый отъезд из СССР. К сожалению, сразу расплатиться я не мог, ибо деньги от собственной литературной миссии должен был получить лишь через несколько дней. Мы сверили наши маршруты и совершенно неожиданно выяснилось, что и во времени и в пространстве они должны были пересечься в самом волшебном городе Востока — Бухаре. Мы договорились о встрече у памятника Насреддину. Через несколько дней, получив деньги, я выехал автостопом в Пенджикент — первый город на моем новом зиаратном маршруте в Хорезм через Самарканд и Бухару.
21. Путешествие к центру Земли
Пенджикент. Пенджикент — некогда один из главных культурных центров древней зороастрийской Согдианы. Сегодня этот маленький городок хорошо известен археологам всего мира. Здесь находится масса величественных руин середины первого тысячелетия и даже еще более древних. Я приехал сюда попуткой из Душанбе уже к вечеру. Переночевал, по наводке знакомых, у местного человека с большой бородой. Мы очень долго пили красное вино и активно дискутировали. О чем — сейчас уже не помню, но это и не важно. Дом стоял прямо на тракте, и с утра я прямо из дверей квартиры шагнул в автобус, отправлявшийся в Самарканд.
Самарканд. Поездка заняла часа два. Самарканд выглядел типичным русским колониальным городом. Одноэтажные особняки ХIX столетия, вдоль которых мы ехали, создавали впечатление, что вот-вот выйдет на улицу царский городовой в белой форме. Правда, ближе к центру картина несколько изменилась: появились купола и минареты известных ансамблей. На фоне общего профанически-провинциального советского градохозяйства они смотрелись как римский форум в функции козьего пастбища. Здесь было о чем призадуматься суфийскому поэту!
Тайны ордена Кадирийя. Крупнейшим суфийским тарикатом в Самарканде традиционно является орден Кадирийя. Его главный культовый центр — мемориальный комплекс Шохи-Зинда, Живой царь. Здесь покоятся останки святого имама Кусама Ибн-Аббаса — двоюродного брата пророка и, как тут считают, второго человека в исламской иерархии. До начала ХХ века, практически до завершения гражданской войны в Средней Азии, вокруг гробницы проходили регулярные массовые зикры членов ордена. Дервиши начинали шествие в верхней мечети комплекса и, скандируя «Hu!», направлялись особыми круговыми движениями в нижнюю мечеть, где читались молитвы и проводились особые церемонии причащения фаны, а в завершение всего маарифы читали стихи. Ибн-Аббас — это и есть Живой царь, подобный в своей сакральной функции спящему императору Запада, норманну Фридриху Второму, пробуждения которого до сих пор ожидают некоторые европейские ордена.
В советское время, понятно, зикры прекратились, но люди остались. Они продолжали регулярно посещать гробницу, однако уже под видом профанных туристов. Конечно, оторваться, как прежде, было невозможно, поэтому в практике ордена появился новый обычай — посещать мавзолей Ибн-Аббаса по-тихому, читая там молитвы и делая по возможности намазы. Для того чтобы посторонние не лезли в ненужное время, договаривались со службой охраны памятника. В определенный момент приставленный к мавзолею надсмотрщик перекрывал красной ленточкой вход в «музей» и объявлял, что там сейчас идут технические работы, которые закончатся через полчаса. В это время кадирийцы могли оставаться у саркофага святого, не опасаясь посторонних глаз и ушей. Но по крайней мере один раз им это не удалось.
«Живой царь». Началось все с того, что я, как и положено, первым делом отправился именно к Живому царю. С чувством легкого замирания вошел в ворота комплекса, поднялся по лестнице к мавзолею, ступил под гулкие своды купола. Впереди, в прохладном полумраке, что-то светилось. Я пошел на свет и вышел к особым образом иллюминированному саркофагу, стоявшему как бы в деревянной резной решетчатой клетке. Посетителей вокруг было не очень много, и я решил поискать какой-нибудь тихий угол, чтобы можно было спокойно посидеть. Такое место я нашел в закутке за входной дверью, ведущей в зал с гробницей. Я сел в позу ваджрасана, сложил руки на животе и глубоко вздохнул... Слышу через некоторое время, как бы сквозь сон, какое-то бормотание. Открываю глаза. Зал наполнен молящимися людьми. Всего человек двадцать. И створки клетки саркофага раскрыты. Видимо, публика эта зашла сюда в тот момент, когда я тихо сидел за дверью и медитировал. Наверное, решили не шугать меня, возможно, приняв поначалу за одного из своих или, по крайней мере, за человека с понятиями.
