— Давайте переходите на чоктау, — вместо приветствия велел Персиваль. — С джексоном у вас всегда всё было хорошо. Не думаю, что что-то изменилось.

Ньют затормозил и возмущённо оглянулся через плечо:

— Ты нас сейчас минуту видишь за отработкой джексона!

Персиваль чуть нахмурился, отпивая кофе:

— Ньют…

— Ну что «Ньют»? — он отпустил руку Куини и подъехал к бортику, оказываясь лицом к лицу с Персивалем. — Я рад, что ты в нас веришь, но посмотрел бы подольше.

Тот вдруг улыбнулся:

— Лучше я посмотрю подольше на что-то более сложное. Ты сам знаешь, что элементы, которые вы умеете хорошо, достаточно — на этой тренировке — просто повторить. Тина, ну что ты делаешь?!..

Ньют резко обернулся. Тина, остановленная окриком Персиваля, насупилась:

— Захожу на тулуп.

— Почему со скобки, а не с тройки? — Персиваль прикрыл глаза и слегка махнул Ньюту рукой — мол, катись отсюда, и начинайте уже другой шаг.

Ньют со вздохом вернулся к Куини, которая всё это время стояла и улыбалась, как ни в чём не бывало. Иногда Ньют люто завидовал лёгкости её характера. А потом зависть сменялась благодарностью — Куини неплохо уравновешивала его самого.

…Тренировка шла своим ходом: каждый отрабатывал своё, наставники отпускали замечания или хвалили — пока скупо — и через какое-то время Ньют заскучал. Вот уж с чем-чем, а с шагами у них и правда никогда не было трудностей.

Поэтому, когда Персиваль велел им пройти дорожку в последний раз и переходить к сальхову, Ньют очень обрадовался. Прыжки он любил, несмотря ни на риск, ни на сложность многих из них. А скорее, именно благодаря этому.

С тройным сальховом у него до сих пор были проблемы: он частенько его не докручивал. Вместо трёх оборотов получались два с половиной. Счастье, что на всех последних соревнованиях он всё-таки вытянул прыжок — даже после того, как сорвал во время разминки за несколько минут до проката.

Зря он об этом вспомнил.

Уже после четвёртой неудачи Персиваль молча и с крайне кислым выражением лица поманил его к бортику. Ньют мысленно выругался и медленно поехал, куда велели, краем глаза отмечая, как Куини поспешно поворачивается спиной, чтобы не слушать чужих нотаций в адрес партнёра. Её деликатность выражалась в том числе и подобным образом. А если уж Персиваль не начинал объяснений во весь голос, а звал на личную беседу — ничего приятного он говорить не собирался. Это они все уже давно знали.

Серафина тоже отошла в сторону и вполголоса принялась объяснять остановившимся неподалёку Тине и Ричарду что-то про «слишком сильное отчаяние», которое они показывали своим тулупом. Ньют усилием воли отключил восприятие её голоса и взглянул, наконец, на Персиваля:

— Я сам всё знаю и очень на себя злюсь.

— И правильно, — сердито одобрил тот. — Ньют, что за чёрт, объясни мне? Чего тебе не хватает? Раскатки? Мышц? Коньки тебе не наточили, что ли? В чём дело?

Ньют сцепил зубы, хотя больше всего ему хотелось заорать в ответ, что именно раскатки-то ему и не хватает, и что Персиваль прекрасно об этом знает, и что он старается, просто…

— Мне, что ли, за тебя выйти и прыгать? И на соревнованиях тоже? Сейчас-то я могу, бесспорно, но что это даст, подумай сам?

Ньют прикрыл глаза. Пусть тон Персиваля не вызывал никаких тёплых эмоций, по сути он был абсолютно прав.

— Я понимаю, — выдавил он из себя. — Я ещё попробую.

— Пробуй, — кашлянул Персиваль. — И учти: пока он у тебя не начнёт получаться при минимальной раскатке, я с тебя не слезу.

Ну вот… Действительно не слезет.

Не то, чтобы Ньют его не одобрял или был не согласен, но не очень хорошо понимал, зачем эта «минимальная раскатка» вообще нужна, когда во время самой программы они смогут заходить на прыжок столько, сколько потребуется. В рамках правил, естественно.

Но на злости и азарте чего только не сделаешь.

Куини встревоженно сжала пальцами его локоть:

— Ну что?

— Ничего, — пробормотал Ньют: жаловаться не хотелось, да и не на что было, а пересказывать суть разговора — зачем? — Давай ещё раз. Вдвоём. Посмотрю на тебя, и наверняка получится.

— Тебя и правда часто вдохновлял мой пример, — рассмеялась она, отпуская его, и приготовилась к дуге.

Заходя на прыжок, Ньют краем глаза заметил, как предусмотрительно отъехал в сторону Патрик, и умудрился успеть благодарно ему улыбнуться.

Оттолкнуться, начать вращение, понять, что докрутил, сумел, и хватило всего одного разговора!..

Эйфория от удачи внезапно сменилась дикой досадой — от падения. И болью — потому что он не успел сгруппироваться и со всей дури впечатался в лёд коленом.

Правым, разумеется.

Тина выкрикнула его имя, Куини сбоку охнула и через мгновение оказалась рядом. Подъехал и Ричард, протянул руку, вопросительно дёрнул подбородком.

К стороне бортика, около которой шлёпнулся Ньют, в каких-то пару прыжков подбежал Персиваль. Перегнулся неизвестно зачем — сейчас его так и так бы услышали — и отрывисто выдохнул:

— Встать… Встать можешь?

Мимоходом удивившись, что у Персиваля сорвался голос, Ньют ухватился за ладонь Ричарда и осторожно поднялся. Колено пульсировало, но боль была, разумеется, совсем иной, чем от старой травмы. Скорее всего, не больше ушиба. Можно наплевать.

Ньют улыбнулся — всем сразу:

— Уже. Не надо волноваться, там максимум будет синяк.

Не связки же ему опять перерезали, в конце концов.

Персиваль с очень странным выражением лица кивнул, потом взмахнул рукой:

— Ещё пару раз — и давайте прервёмся. Два часа уже катаем.

Ньют удивился, но спорить не стал. Хотя и точила мозг мыслишка, что прерываются они именно из-за него, хотя дело яйца выеденного не стоило: обычное падение, у него и похуже бывало.

Но если Персивалю так легче — пускай будет перерыв. Когда нервничает тренер, ничем хорошим это не заканчивается. Даже на рядовой тренировке.

Следующие два прыжка Ньют умудрился отработать абсолютно чисто. Вот и хорошо.

…В тренерской, куда погнал его Персиваль — «без разговоров и возражений, я сказал» — Ньют задрал штанину и критически осмотрел коленку. Ну да, как он и думал: слегка содранная кожа и наливающийся багровым участок. Легко можно пережить, и даже мазью от синяков не пользоваться. А вот антисептик, как ни крути, был необходим.

Дверь открылась, Ньют поспешно опустил брючину и поднял голову. В тренерскую вошёл Персиваль с двумя коричневыми стаканчиками в руках, один протянул Ньюту, из другого отхлебнул сам и сел на стул, стоявший почти впритык к дивану.

— Аптечку ты, конечно, не взял, — без вопроса произнёс он. Ньют поморщился, ставя стаканчик на журнальный стол:

— Сейчас возьму. Но это просто ушиб, не надо так носиться.

— Это ушиб той части тела, которая однажды уже была травмирована, — рубанул тот. — Хотя бы обеззараживающим сбрызни, и…

— …без разговоров, я понял, — Ньют вздохнул. Персиваль закусил удила. Спорить было бесполезно. — Но и я так собирался.

Сняв с полки ближайшего к дивану стеллажа аптечку, он быстро обработал ссадину — какое громкое слово — и взялся, наконец, за принесённый Персивалем напиток. Молочный шоколад из автомата, замечательно сладкий — вообще любви к содержимому этих стаканчиков Ньют не питал, но именно это какао было исключением.

Он глянул на Персиваля, который старательно смотрел в окно.

— Мои извинения.

— За что? — изумился Ньют. — Ты не сказал ничего особенно неприятного, ты был кругом прав — это мне выходить на лёд, а не тебе — и шлёпнулся я уж точно не из-за того, что ты прочитал мне нотацию. Право, Персиваль, если бы ты нас не ругал — и так, и ещё сильнее — мы бы каждый год и до Чемпионата страны не доезжали, ну о чём ты говоришь?

Был велик соблазн подёргать его за рукав, встряхнуть, заставить отвернуться от окна и поймать улыбку. Но не понадобилось: Персиваль взглянул на него сам — снова с тем странным выражением лица, какое у него появилось, когда Ньют упал.