А два года назад в его дом вошёл Ньют, таща на себе здоровенную коробку. И на немой вопрос: «Что это?!» ответил коротко и ясно: «Нормальная ёлка. Куда поставить? Я сам наряжу».

С этого-то всё и началось.

Ёлка осталась у Персиваля — Ньют приволок её чуть ли не в качестве второго, а то и первого, подарка. В прошлом году Персиваль доставал её из кладовой сам. В этом — уже Ньют. Едва встав, умывшись, поцеловав Персиваля, полез за ней и запасами украшений. Зачем он сейчас их пополнил, Персиваль боялся гадать. Он сам руководствовался бы желанием того, чтобы в доме партнёра было больше вещей, им купленных, но обдумывать это не хотелось: отбрасывало к мыслям о переезде. Сейчас расстроится и испортит всем праздник. Не надо.

— Чёрные шары? — удивилась за спиной Куини. Ньют усмехнулся:

— Я подумал, что раз мы так хорошо сезон начали, будет здорово украсить ёлку в цветах наших костюмов. Там на дне ещё и пистолеты, и шляпы на верёвочках, маленькие — это ближайшее к ковбойской тематике, что я смог найти.

Серафина прикусила губу и отвернулась к кофеварке, вздрагивая плечами. Персиваль зажал рот ладонью — в этом не было ничего смешного, но, представляя себе реакцию Тины — «и здесь!», «опять?!» — он почему-то едва мог сдержаться.

— Тини тебя убьёт, — Куини рассмеялась в голос. — А может, и нет, если мы не сделаем лассо из мишуры и не вручим ей… торжественно. Кстати, насчёт пистолетов — может, лучше вообще наручники повесить?

Смеяться резко расхотелось. Серафина покосилась на него, приподняв бровь, хмыкнула под нос, но это успешно заглушил писк кофеварки. Техника, ты лучше всех.

— И где я тебе их возьму? — медленно, с явным намёком «даже не думай продолжать» поинтересовался Ньют. Куини снова хихикнула:

— Я могу позвонить Патрику и попросить его прийти на полчаса раньше с детским игровым набором полицейского. Так даже лучше: можно приделать петлю и к значку, и к… что там ещё входит в этот набор?

— Не надо, — Персиваль, отмерев наконец, подал голос. — У нас, конечно, намечается не самое обычное Рождество, но давайте хотя бы ёлку украсим… относительно по-человечески, чтобы она не вызывала ассоциации с сумасшедшим домом.

— Поэтому я и не купил этот набор, — согласился Ньют. — А была такая мысль.

Зашуршал полиэтилен, раздался звук открываемых упаковок, тихо застучал друг о друга пластик шаров. Серафина подошла к стойке, села рядом и поставила перед Персивалем кружку.

— Спасибо, — выдохнул он, не спеша из неё отпивать: пусть остынет. — Кажется, этот праздник я надолго запомню.

Серафина уверенно кивнула, как будто заглядывала в будущее и точно знала, насколько верны её слова:

— Тебе ни в коем случае не позволят забыть.

И, отсалютовав своей кружкой, сделала глоток.

~

В аэропорту, естественно, было очень шумно — классический предрождественский хаос набирал обороты каждые полчаса. Криденс потёр лицо, стараясь не ругаться, и сжал ладонь сидевшей рядом Честити. Регистрацию они прошли, едва её объявили, и теперь ждали в дальнем углу зала — так было меньше шансов наткнуться на… восторженных почитателей с просьбами об автографах, фотографиях и так далее.

Каждое Рождество Криденс отмечал с родителями, об ином и речи не шло. И Честити он пригласил как-то чуть ли не автоматически, безо всякого напряжения и стеснения. Во-первых, она была его девушкой, и её всё равно придётся рано или поздно представить маме и папе именно в этом качестве, так почему бы не в Рождество? А во-вторых, он уж точно не хотел для неё, чтобы ей пришлось отмечать этот праздник в кругу её семьи.

Полететь в Ричмонд Честити согласилась с очень большой охотой и радостью — а потом, чуть помявшись, спросила, не будут ли его родители возражать и против её сестры.

«Понимаешь, Криденс, — говорила она, положив ладони ему на плечи, — так мы бы чудесно где-нибудь отметили, но раз ты уезжаешь и зовёшь меня с собой, оставлять её наедине с маменькой мне совершенно не хочется. Она же ребёнку весь праздник испортит, я уверена, что уже сейчас портит, за неделю — всеми этими истериками про традиции и особенно — религиозными лекциями. Поговори с ними, а? Они же знают, что такое моя маменька».

Его родители это действительно знали. Поэтому мама, поохав про «бедную девочку», дала добро.

Так что Модести сейчас, сидя рядом с сестрой, болтала ногами и скучающе смотрела вокруг.

— Когда мы уже полетим?

— Когда посадку объявят, — как-то машинально отозвалась Честити. Судя по её виду, она отчаянно клевала носом. Уши потеплели, явно краснея: в общем-то, после прошедшей ночи — неудивительно, хотя они честно пытались лечь пораньше, чтобы выспаться перед ранним рейсом… Не получилось.

— А когда её объявят? — предсказуемо среагировала Модести, дёргая Криденса за рукав куртки. Тот подавил зевок и улыбнулся:

— За сорок минут до вылета. Может, чуть раньше.

Он уже приготовился отвечать на вопрос «а когда вылет?», но Модести только посмотрела на свой посадочный талон, потом — на смешные ярко-красные наручные часики и кивнула.

Честити зевнула, прикрыв рот рукой, и склонила голову Криденсу на плечо:

— Подремлю до посадки.

Он машинально кивнул, приобнимая её, и усмехнулся в ответ на весёлое хмыканье Модести. Впрочем, она их, кажется, одобряла. Вот и хорошо — для Криденса оказалось очень важным мнение того члена семьи Честити, который имел для неё значение.

…Встрепенуться и направиться к гейтам пришлось очень скоро, и Криденс даже не очень понимал, зачем Честити были нужны эти десять минут у него на плече — кроме очевидного «пообниматься», конечно — поспала бы уже в самолёте спокойно.

После взлёта отключились обе, по разные стороны от него. Криденс погладил сестёр по светлым головам и откинул собственную на подголовник сиденья. Почему-то спать не хотелось. Да и, в общем-то, не стоило: лететь полтора часа, а он всегда плохо спал в полётах, так что всё это время будет лишь пытаться заснуть. Да и кто-то должен присмотреть за вещами: ехали они ненадолго, и вес сумок даже на багажный не потянул.

В голову с назойливостью мух полезли мысли о наставниках. Опять.

Нужно будет рассчитать время и позвонить Геллерту, поздравить. Если он, конечно, на своём Гоа телефон не отключил.

Он улетал куда-то каждое Рождество, и не всегда говорил, куда именно. Даже странно было, что теперь сказал: Криденс был уверен, что Геллерт, переживая сейчас не самый лучший период, отгородится от всех связей, сообщений и поздравлений. Но всё-таки вышло по-иному, хотя он и «под страхом пыток, кормления попугаев вместо миссис Тайрент и десятью часами на катке один на один» запретил Криденсу разглашать его местонахождение. «Тем более… сам понимаешь, кому именно». Криденс честно пообещал, что не скажет — в кормлении попугаев он был не очень силён и вообще их побаивался.

Альбус оставался в Нью-Йорке, не считая время вокруг Рождества отпускным. Хорошо ещё, что только для себя не считал.

Тоже нужно будет позвонить, само собой.

Криденс вздохнул. Честно говоря, он ждал того, что продемонстрирует «улучшенную версию» короткой программы уже на Гран-при, не на первом этапе, так на втором, не на втором — так в финале. Но перед прокатом Геллерт молча качал головой, и Криденс, конечно, слушался. Не готов он — так и не надо. Не Криденсу, в конце концов, решать, когда наставники, мать их, воссоединятся. Или хотя бы поговорят.

Но вообще-то это уже начинало его потихоньку сердить. Хоть бы к Континентам раскачался, честное благородное…

Идиоты.

Честити рядом пробормотала что-то во сне, и Криденс осторожно взял её за руку. Та улыбнулась, не просыпаясь, и ощущение собственного счастья мигом вытеснило из головы мысли о несчастье чужом.

Может, это и не очень хорошо, и излишне эгоистично — но в данный момент было откровенно плевать.

~

Сочельник не радовал. Белого Рождества не получится.

Хмурые тучи, нависавшие над празднично сверкавшим городом, умудрялись навевать такую тоску, словно Альбус вдруг действительно начал ставить своё настроение в зависимость от погодных условий. Он всегда умел абстрагироваться от этого, но именно сегодня отчего-то не получалось.