"Как мне его предостеречь?" - недоумевал мистер Ван-Уик, как будто капитан Уолей находился на расстоянии многих миль и не мог услышать злобных наветов.
Стерн внушал мистеру Ван-Уику безграничное отвращение. Сообщить об его угрозе такому человеку, как Уолей, казалось буквально непристойным. Открытое обвинение в преступлении было бы менее подлым и оскорбительным, чем этот намек, отмеченный унизительным клеймом шантажа. "Какое обвинение можно выдвинуть против него? - спрашивал себя мистер Ван-Уик. Капитан Уолей был кристально честным человеком. - И с какой целью обвинять?" Высшая сила, которой доверял этот человек, казалось, сочла нужным не оставить ему нa земле ничего, что бы могло вызвать зависть, - ничего, кроме корки хлеба.
- Не хотите ли попробовать? - спросил он, слегка придвигая блюдо.
Вдруг мистеру Ван-Уику пришло в голову, что, быть может, Стерн добивается командования "Софалой". При всем своем цинизме он был потрясен, увидев в этом как бы доказательство того, что ни один человек не может оградить себя от своих ближних, если он не достиг еще самой низшей ступени нищеты. По мнению мистера ВанУика, не стоило обращать внимания на такого рода интригу; но все же, имея дело с таким идиотом, как Масси, Уолей должен быть предупрежден.
Большие смуглые руки капитана Уолея лежали по обеим сторонам его пустой тарелки; косматые брови были сдвинуты над глубоко запавшими глазами; он сидел выпрямившись и в этот момент неожиданно заговорил:
- Мистер Ван-Уик, вы относились ко мне всегда с величайшей добротой.
- Дорогой мой капитан, вы придаете слишком большое значение тому простому факту, что я - не дикарь. - Ван-Уик, возмущенный мыслью о темных происках Стерна, решительно повысил голос, словно помощник скрывался где-то поблизости и мог его слышать. - Я воздаю лишь должное человеку, которого научился уважать, и это уважение ничто поколебать не может.
Легкий звон стекла заставил его оторвать взгляд от ломтика ананаса, который он разрезал на своей тарелке.
Капитан Уолей пошевельнулся и опрокинул пустой бокал.
Заслоняя глаза рукой и опираясь на локоть, он другой рукой, не глядя, шарил по столу, разыскивая бокал, но так и не нашел. Ван-Уик смотрел на него, пребывая в оцепенении, словно произошло что-то знаменательное. Он не знал, что его так испугало, но на секунду позабыл о Стерне.
- Что такое? В чем дело?
А капитан Уолей, отвернувшись, пробормотал глухим взволнованным голосом:
- Уважение!
- И я могу еще кое-что прибавить, - медленно произнес мистер Ван-Уик, не спуская с него глаз.
- Остановитесь! Довольно! - Капитан Уолей не изменил позы и не повысил голоса. - Не говорите ни слова!
Мне нечем вам отплатить. Даже для этого я слишком беден теперь. Ваше уважение имеет цену. Вы не такой человек, который вздумает обманывать жалкого бедняка или, выходя в море, каждый раз подвергать судно опасности.
Мистер Ван-Уик наклонился вперед, на коленях у него лежала накрахмаленная салфетка; все лицо его покраснело; он готов был усомниться в своих чувствах, в своей способности понимать, в здравом рассудке своего гостя.
- Как, что? Говорите же, ради бога! Что такое? Какое судно? Я не понимаю, кто...
- Так знайте - это я! Судно ненадежно, если капитан его не может видеть. Я слепну.
Мистер Ван-Уик слегка пошевельнулся, потом несколько секунд сидел неподвижно. Накрахмаленная салфетка соскользнула с его колен; вспоминая слова Стерна: "Игра кончена" - он наклонил голову под стол, чтобы поднять ее. Вот какой игре пришел конец! В это время над головой его прозвучал заглушенный голос капитана Уолея:
- Я их всех обманул. Никто не знает.
Мистер Ван-Уик, раскрасневшись, поднял голову изпод стола. Капитан Уолей в ярком свете лампы сидел нег подвижно, одной рукой прикрывая лицо.
- И у вас хватило смелости?
- Называйте, как хотите. Но вы - гуманный человек, мистер Ван-Уик... вы джентльмен. Вы меня можете спросить, что я сделал со своей совестью.
Он замолчал и, казалось, задумался, не меняя своей унылой позы.
- Я начал с того, что в гордыне своей пошел на сделку с совестью. Я не мог быть откровенным даже со старым приятелем. Я не был откровенен с Масси. Я знал, что он меня принимает за богатого моряка, и не стал его разубеждать. Мне нужно было придать себе весу, потому что я думал о бедной Айви - о моей дочери. Зачем я воспользовался его несчастьем? Я это сделал - ради нее. А теперь могу ли я ждать от него пощады? Он использовал бы мое несчастье, если бы знал о нем. Он бы разоблачил старого мошенника и задержал деньги на год. Деньги Айви! А я не сохранил для себя ни одного пенни. На что я буду жить в течение года? Целый год! Через год ее отец не увидит на небе солнца.
Голос его звучал очень глухо, словно капитан был засыпан землей при обвале и вслух высказывал мысли, какие преследуют мертвецов в их могилах. Холодок пробежал по спине мистера Ван-Уика.
- И сколько времени прошло с тех пор, как вы?. - пробормотал он.
- Это началось задолго до того, как я заставил себя поверить в такое... такое испытание... - с мрачной покорностью отозвался капитан Уолей, прикрывая глаза рукой.
Он не думал, что испытание было заслуженным. Он начал себя обманывать со дня на день, с недели на неделю.
Под рукой у него был серанг - старый слуга. Слепота надвигалась постепенно, а когда он уже не мог дольше себя обманывать...
Он понизил голос до шепота:
- Ради нее я решил обмануть вас всех.
- Невероятно! - прошептал мистер Ван-Уик.
Снова послышался страшный шепот капитана Уолея:
- Я не мог ее забыть, даже когда увидел знак гнева божьего. Как мог я покинуть моего ребенка, когда я ощущал в себе силу, чувствовал, как горячая кровь струится в моих жилах? Кровь такая же горячая, как и ваша. Мне кажется, что у меня, как у ослепленного Самсона, хватило бы сил разрушить храм над моей головой. Моей дочери тяжело живется... моему ребенку, над которым, бывало, мы вместе молились, моя бедная жена и я... Помните тот день, когда я вам сказал, что ради нее мне дано будет дожить до ста лет? Какой грех в том, что любишь своего р.ебенка? Вы это понимаете? Ради нее я готов был жить вечно. Я почти верил, что так и будет. Теперь я молю о смерти. Ха! Самонадеянный человек - ты хотел жить...
