Наконец настал день, когда он сделал открытие.

Мысль осенила его после долгих недель, посвященных бдительному наблюдению и недоуменным предположениям, - осенила внезапно, как приходит внезапно на ум долго ускользавшая разгадка загадки. Но, конечно, разгадка эта не была столь непреложна. Боже мой!

Возможно ли? Он был словно громом поражен и, презирая самого себя, старался отделаться от этой мысли, как будто она являлась результатом нездорового пристрастия в сторону невероятного, необъяснимого, неслыханного...

безумного!

Это озарение произошло во время предыдущего рейса, на обратном пути. Они только что отошли от местечка на материке, которое носит название Пангу, и выходили из бухты в море. С востока массивный мыс замыкал кругозор, нависшие края скалистых пластов просвечивали сквозь густой кустарник и ползучие растения. Ветер начал запевать в снастях; море вдоль берега, зеленое и как бы несколько приподнятое над линией горизонта, казалось, медленно и с грохотом переливалось в тени мыса с подветренной стороны; в широком прорезе бухты ближайшая группа островков была окутана туманным желтым светом восходящего солнца; дальше виднелись холмы других островков, неподвижно застывшие над водой проливов, по которым гулял буйный бриз.

Обычный путь "Софалы" пролегал между этими рифами, раскинувшимися на несколько миль. "Софала" шла по широкому проливу, оставляя за кормой эти крошки земной коры, похожие на флотилию расснащенных старых судов, которые беспорядочно мчатся навстречу скалам и отмелям. Иные из этих клочков земли действительно казались не больше севшего на мель судна; другие островки, совсем плоские, лежали словно плоты на якоре, грузные черные каменные плоты; некоторые острова, густо заросшие лесом и круглые у основания, возносили свои сплющенные купола из зеленой листвы, которые трепетали в тени облака, гонимого внезапно налетевшим шквалом.

Грозы часто разражались над этой группой островов; тогда острова затягивались сплошной тенью, они казались еще темнее и словно еще неподвижнее при вспышках молний, еще безмолвнее в раскатах грома; их неясные очертания стирались, растворялись в струях дождя, а когда вспыхивала молния, острова снова появлялись, резко очерченные и черные в грозовом сеете, на фоне серой облачной завесы, рассыпанные по аспидно-черному круглому столу моря. Не тронутые бурями, не тревожимые мировыми распрями, сопротивляясь разрушительной работе веков, эти острова остаются такими же, как и в тот день, когда четыреста лет назад впервые упал на них взгляд западного человека, стоявшего на высокой корме каравеллы.

Такие уединенные местечки встречаются на шумном море; и на суше можно забрести иногда в деревушку, куда не проникли заботы, нужда и раздумье людей, и само время как будто о ней позабыло. Жизнь несчетных поколений прошла мимо них, и бесчисленные морские птицы, собираясь на отдых со всех точек горизонта к этим скалистым островам, растягивались в своем полете длинными темными знаменами по сияющему небу. Трепещущее облако птичьих крыл взмывало и застывало над вершинами скал, над скалами тонкими, как шпили, и скалами коренастыми, как башни Мартелло [Испорченное Mortella мыс на Корсике. Башни Мартелло, небольшие, круглые, с толстыми стенами, строились вплоть до конца XVIII в. для защиты побережий от вторжения неприятеля.], над пирамидальными грудами, похожими на руины, над рядом голых глыб, напоминающих разрушенную каменную стену, опаленную молнией, а в каждой расщелине между камнями сверкала сонная светлая вода. Несмолкающие и резкие крики птиц звучали в воздухе.

Этот шум встречал "Софалу", шедшую от Бату-Беру; в тихие вечера летел ей навстречу жестокий и дикий крик, смягченный расстоянием, - крик морских птиц, которые опускаются к концу дня на отдых и сражаются за пристанище. Никто на борту "Софалы" не обращал на него внимания: то был голос, приветствовавший судно, которое не погрешило на своем пути и, не останавливаясь, покрыло расстояние в сто миль. Судно совершило свой путь...

и один за другим, пунктуально, показывались островки, вершины скал, холмы. И облако птиц трепетало над скалами, беспокойное облако, испускавшее пронзительные и резкие крики, - знакомые звуки, оживлявшие разбросанные внизу островки, широкое море и высокое чистое небо.

Но если "Софала" приближалась к суше после захода солнца, все было тихо под мантией ночи. Все было неподвижно, немо, едва видимо... только созвездия, низко сверкавшие над горизонтом, то появлялись, то заслонялись неясными массами островов, подлинные очертания которых таяли на темном фоне неба; а три огня судна, - похожие на три звезды - красную, зеленую и белую, - эти три огня, словно три блуждающие по земле звезды, неуклонно, стремились к проливу в южном конце группы. Иногда глаза человека следили, как они приближались в темном пространстве, - глаза нагого рыбака, плывущего над рифом в своем каноэ. Он размышлял сонливо:

"Ха! Это то огненное судно, что раз в месяц приходит и уходит из бухты Пангу".

Больше он ничего о нем не знал. Как только ему удавалось расслышать на расстоянии полутора миль слабый шум винта, разбивающего тихую воду, "Софала" меняла курс, и тройной луч огней поворачивался и исчезал.

Несколько жалких полунагих семейств - племя изгнанников, тощих, с длинными волосами и безумными глазами, - влачило существование на этих одиноких, пустынных островках, которые лежали, словно покинутое укрепление, у врат бухты. В расщелинах скал утлые и уродливые каноэ, выдолбленные из древесного ствола, покоились на воде, более прозрачной, чем кристалл; дно их казалось волнистым, когда гребок [Гребок-короткое весло с широкой лопастью на туземных каноэ.] погружался в воду, а люди как будто висели в воздухе, заключенные в темное, пропитанное водой бревно, и терпеливо удили в странном трепетном зеленоватом воздухе над отмелями.

Их тела были коричневые и изможденные, словно высушенные на солнце; жизнь их протекала в безмолвии; дома, где они рождались, спали и умирали, - шаткие шалаши из камыша, травы и циновок, - не видны были со стороны моря. В слепой ночи не вспыхивал ни один огонек, чтобы осветить путь моряку. В дни штиля, пламенного, длительного штиля, какой бывает на экваторе, когда природа, страстная и сосредоточенная, как бы размышляет в течение многих дней и недель о неизменной судьбе детей своих, - в такие дни камни накалялись, как тлеющая зола, и обжигали подошву; вода становилась теплой и тошнотворной и в бледном сиянии мелководья словно густела у ног тощих людей с опоясанными бедрами.