— Ничего, — сказала я. Отчего-то я считала неправильным завтракать в роскошном отеле, куда без Рейнхарда меня никогда в жизни не занесло бы. В ресторане я не была такой щепетильной, однако мне казалось, что с тех пор прошло много-много времени. Я протянула руку, взяла из коробки последнюю конфету и неторопливо разжевала ее. На этот раз от карамели свело зубы — вот она расплата за несоответствующую статусу роскошь.

— Но я хотела поговорить об Отто, — милостиво добавила я. Рейнхард оперся на шпагу.

— Да-да. Так вот, история Отто Брандта несколько…

Он вдруг резко уклонился от невидимого удара, перехватил шпагу.

— Не совсем честно! — сказал он.

— То есть, ты мне врешь.

— Нет, я не об этом. Я хотел сказать, что эта история несколько шире. Ты помнишь Кирстен Кляйн? Пламенную революционерку и секс-рабыню кенига, порядок соблюден правильно.

Я кивнула, хотя Рейнхард на меня не смотрел.

— Как думаешь, она смогла бы провернуть все это дело с полицейским управлением Хильдесхайма, а затем собственным таинственным исчезновением, если бы руководствовалась исключительно политическими тезисами профессора Ашенбаха?

Рейнхард галантно поклонился пустоте перед ним, и я вдруг все поняла. Он фихтует не с воображаемым противником. И даже не с одним единственным. Они так точно и слажено чувствуют друг друга, что эта легкая разминка между членами фратрии легко может проводиться на расстоянии. Они чувствуют друга друга и видят, словно наяву.

Я вдруг подумала, как это страшно — не уметь ничего скрыть даже от самых близких людей. Как чудовищна предельная близость, когда самые тайные, самые глубинные твои порывы становятся всего лишь сообщениями в чужой голове.

— При всем уважении, — продолжил Рейнхард. — Этого было недостаточно. Фройляйн Кляйн воспользовалась помощью нашего общего знакомого. И Маркус воспользовался. Именно поэтому они не смогли вытащить из него ни единой мысли о Кирстен Кляйн. Так что Отто Брандт был в беде еще до того, как сбежал от Карла.

Мои руки похолодели, я сжала одеяло так сильно, что костяшки пальцев стали совершенно белыми.

Рейнхард указал на меня кончиком шпаги.

— Так вы говорили об этом?

Затем он совершил неопределенно-быстрое движение и оказался за два метра от меня, так стремительно, что я едва это заметила.

— Нет, — сказала я, взглянув на Рейнхарда. Я не лгала, мы и вправду не говорили об этом. Отто, который, казалось, был так честен с нами, скрыл часть своей биографии. С каких-то позиций она, безусловно, была важнейшей.

— Досадное упущение с его стороны. Так вот, Отто Брандт в большой беде. И мы все равно его найдем. К примеру, я бы мой поехать туда прямо сейчас!

— Не надо!

Я была не слишком-то красноречива, зато последовательна. Рейнхард пожал плечами:

— Да, я тоже не думаю, что хорошо наведываться в гости без предупреждения. Знаешь, как мы сделаем, Эрика? Ты сейчас придешь в себя, может быть все-таки позавтракаешь, потому как завтрак — фундамент удачного дня, а затем поедешь к Отто Брандту и предупредишь его, что мы там скоро будем.

Он посмотрел на меня, убедился в том, что я решительно ничего не понимаю, а затем сказал:

— И, может быть, у Отто Брандта будет шанс избегнуть наказания.

— Ты имеешь в виду, что хочешь отпустить его? Ты хочешь помочь мне? Нам?

— Ты переоцениваешь мое милосердие. Мне нужно поговорить с Отто Брандтом. И я обещаю, что в результате этого разговора, он не попадет вместе с нами к кенигу.

— Почему я должна тебе верить?

— Ты не должна. Я просто предлагаю тебе несколько утешить беднягу Отто. Раз уж ты прониклась к нему такой симпатией, почему бы тебе не принести ему добрую весть?

Рейнхард отбросил шпагу, а затем нарочито медленно подошел ко мне, взял меня за подбородок.

— Чего ты от него хочешь? — спросила я.

— Того, что и все окружающие. Того же, чего хотела и Кирстен Кляйн, к примеру. Помощи.

Он говорил нарочито небрежно, так что ложность или истинность его слов окончательно превращалась в предмет личного выбора. Я покачала головой.

— Я тебе не верю.

Но правда была еще сложнее — я не знала, верить ему или нет.

— Хорошо, — сказал он. — В таком случае наш визит будет для Отто Брандта неожиданным.

Снова это мерзкое "наш", снова они как общность, сплавленная сущность.

— Мне нужно в ванную, — сказала я быстро, надежно завернулась в одеяло и в несколько скованной манере прошла по комнате, наугад ткнувшись в одну из дверей, за которой оказался кабинет.

— Прошу прощения, — сказала я.

— Ничего.

Я с самым независимым видом пошла к другой двери, надеясь, что за ней меня будет ждать ванная. Мое желание было чутко воспринято Вселенной и, если учесть, что перед нами, согласно теории вероятности, всегда открыты сотни миллиардов вариантов того, что может скрываться за дверью, я была благодарна.

Я сбросила с себя одеяло и включила душ. Некоторое время я была слишком сосредоточена на эротическом (или процесс этот обратный, так что стоило назвать его антиэротическим) занятии, я смывала с себя семя Рейнхарда. Складывалась забавная ситуация, мне нравилось заниматься с ним любовью, нравилось пахнуть им, мне нравились даже пятна его спермы на моих бедрах, при этом Рейнхард оставался источником опасности для людей, которых мне хотелось бы защитить. В этой диалектике была особенная магия, которая привносила долю вожделения в дела и некоторое количество проблем добавляла к вожделению. Когда следы Рейнхарда сошли с меня, я смогла думать о перспективах. Надо сказать, ничего ободряющего не случилось за эти три минуты. Нужно было ехать к Отто и говорить ему, чтобы он и девочки убирались из квартиры как можно быстрее. Отто, впрочем, стоило завести телефон, и все могло бы закончиться менее трагично.

Но разве Рейнхард не понимал, что я предупрежу Отто и посоветую ему скрыться как можно скорее? Вероятнее всего Рейнхарду было все равно. Любые мои попытки действовать и решать нечто самостоятельно приводили к тому, что я двигалась ровно в ту сторону, куда он хотел.

Истинным протестом в таком случае был бы отказ от любого действия. Если я и вправду хотела не участвовать ни в одном из его планов, сегодня утром мне стоило отправиться в кафе, заказать по-летнему сладкий штрудель и выкурить пяток сигарет, совершенно не переживая обо всем, что происходит. Но я не могла поступить подобным образом, и он это знал. Я не могла жить с жестоким знанием о том, что ничего не сделала для Отто, даже если сделать было, собственно, ничего и нельзя.

Я снова замоталась в одеяло, вышла из ванной, пожалев, что не взяла с собой одежду. Рейнхард стоял у окна, он на меня не смотрел, и я смогла одеться без мучительных спазмов неловкости, вполне ожидаемых в условиях моей психической жизни.

Только застегнув все пуговицы на платье, я сказала ему:

— Так чего ты хочешь? Что тебе нужно от Отто?

Я вовсе не надеялась, что он ответит. Рейнхард не имел никаких слабостей передо мной, а жуткое ощущение чуждого, иного разума мешало мне представить, что он способен сказать что-то из сочувствия ко мне.

Рейнхард повернулся. Он достал портсигар и неторопливо закурил, дым поплыл по комнате.

— Ты кое-что забываешь, Эрика. Нортланд — это не только и не столько насилие. Это еще и некоторые интересные возможности. Подобное сочетание и рождает империю.

— Спасибо, что говоришь со мной загадками, перед этим пригрозив моему другу.

— Так он тебе уже друг? Это интересно.

— Нортланд в том числе финансовая империя, — сказала я. — Вопрос в деньгах?

— В капитале.

Я прошла мимо него, не зная, стоит ли целовать его на прощание. Он поймал меня за руку, а затем крепко прижал к себе.

— А если я пойду, скажем, к Карлу и сдам тебя.

— Значит, ты сдашь и Отто, — сказал Рейнхард, коснувшись губами моей макушки. — Но что еще важнее, ты не причинишь мне вреда по своему желанию.

— А ты мне?