ГЛАВА 5,

рассказывающая о первом пришествии капитана Петрова

Проснувшись сегодня утром, я, конечно же, не ожидал, что день сложится настолько печально. Я был расстроен -- да, но повод для расстройства выглядел скорее забавным. Именно сегодня, в столь редкий для меня выходной на буднях, я решил во что бы то ни стало установить своеобразный личный рекорд по... сну. Звучит конечно глуповато, но...

И жена моя, и сын умудряются по выходным дрыхнуть без зазрения совести часов до двух, а то и до трех дня. Я же к девяти часам обычно уже на ногах как штык, -- любимая фраза моей мамы, что бы она ни значила. И это очень обидно: пол дня приходится неприкаянно слоняться по дому, не зная, чем себя занять -- да еще так, чтобы не разбудить своих сплюх.

Потому-то, накануне осознанно просидев у телевизора до половины третьего утра, пока меня не стало вырубать по полной, так что бои ММА слились в один бесконечный поединок, я полностью был готов к предстоящему подвигу -- проспать до двенадцати дня, не меньше.

В первый раз я проснулся в 7:43: жужжание фена жены, слышимое даже сквозь две закрытые двери, разбудило меня.

Сначала пришло удивление: "Как, Анютка все еще дома? А как же ее всенепременный бассейн?" Затем, с горечью осознавая, что спать мне больше не хочется, я опечалился: видать, сегодня случиться рекорду опять не судьба. И все же я повернулся на другой бок и сделал отчаянную попытку не допустить в свою голову ни одной, даже самой крошечной мысли.

В 9:29 я проснулся во второй раз.

Роковые цифры на экране телефона показывали, что до подвига еще ой-ой как далеко, но спать я больше не хотел -- не хотел однозначно. А тут еще, словно подначивая меня, рядом раздавалось сопение и такое сладкое похрапывание. Котяра лежал под одеялом на месте жены и, точно глумясь, безмятежно смотрел свои котовые сны.

Преодолевая искушение стянуть с него одеяло (в качестве эдакой мести), я сел на кровати и задумался о том, чем бы теперь заняться.

"Сначала включу кофемашину, -- подумал я, -- потом..."

И тут прозвучал звонок в дверь.

Первая мысль, пришедшая ко мне: "Это к соседям, опять квартиры перепутали". Но тут же я понял, что ошибся: Кот пулей выскочил из-под одеяла и как оглашенный, будто не он только что пребывал в объятьях Морфея, метнулся к входной двери.

"Вот это да, -- подумалось мне, -- кого это к нам принесло?"

То, что звонили именно к нам, и вполне осознанно, сомневаться больше не приходилось: Кот, обладая каким-то невероятным сторожевым чутьем, совершенно не реагирует на случайные звонки, а значит...

Звонок! Звонок! Звонок!

Чертыхнувшись, я встал, надел футболку, шорты и босиком отправился к двери, возле которой возбужденно метался Кот.

Не поглядев в глазок (а надо бы), я ногой отодвинул подальше Кота, чтобы он не выскочил в коридор, и открыл дверь.

"Голем! -- первая мысль, возникшая в моей голове, едва я увидел стоящего за дверью визитера, -- Гигант! Великан!"

-- Капитан полиции Петров, -- пробасили параллельные губы огромного, метра за два ростом, с плечами невероятной ширины, человека. Затем огромная ручища, разве что не издавая лязг металла, поднялась, и в гигантской ладони я заметил зажатое, кажущееся совсем крошечным, удостоверение.

-- Здравствуйте. Чем обязан? -- ответил я, успев посмотреть в удостоверение и отметить, что на фото капитан Петров не выглядит столь внушительно.

Толстые, совершенно паралельные губы капитана дрогнули, но прежде чем он успел что-то сказать, у меня за спиной раздался глубинный, яростно-приглушенный вой.

Я ощутил, как по моему позвоночнику пробежала холодная волна, и, пока вой повторялся снова и снова, обернулся.

Таким нашего Кота я еще не видел, точнее, я никогда не слышал его таким. С виду он казался совершенно обычным, разве что непривычно замершим, словно окаменев. Но звуки, издаваемые нашим любимцем, та интонация всепоглощающего неприятия и озлобленности сразили меня. Кот с яростью смотрел в открытую дверь и выл снова и снова.

Недолго думая, я выскочил босой в коридор и со словами: "Извините, кажется, к нам вам лучше не заходить" -- прикрыл за собой дверь. После чего сказал, совершенно глупую фразу: "Если, конечно, ордера у вас при себе нет".

ГЛАВА 6,

если Голем улыбается, значит, это кому-нибудь нужно?

Отдельный вход городской больницы; отдельная площадка для транспорта, отгороженная от случайных взглядов высокой живой изгородью, -- морг. Дорога досюда от моего дома много времени не заняла. Впрочем, если бы мы ехали и в пять раз дольше, я вряд ли бы это заметил: в ту самую минуту, как жуткое фото очутилось в моей руке, с того мгновения, как я увидел искореженное тело парнишки, время словно изменило скорость и, помутнев, стало неявным. Единственно четкими, словно вспыхнувшими вечным огнем, оставались слова: "Если хочешь не умереть сегодня ночью будь тогда с этим мужиком!" И никаких сомнений больше не осталось, ни малейшего удивления по поводу этой, как я сказал тогда Лешке, "херни", теперь быть не могло: я верил в ту странную фразу, верил в каждое ее слово.

"Но поверит ли этим словам капитан полиции Петров?" -- успел подумать я, прежде чем грохот с обратной стороны двери прервал мои размышления.

Дверная ручка медленно опустилась под тяжестью тела Кота и рывком поднялась вверх: очевидно, тот с нее соскользнул. Через секунду фокус с ручкой повторился. Свое умение открывать двери Кот демонстрирует с самого младенчества, по-прежнему вызывая восторги, только сейчас мое состояние к восторгам и забавам не располагало.

Я вошел в квартиру, схватил в охапку Кота -- он, увидев капитана, забурлил с новой силой -- и пригласил самого гиганта войти.

Обиженный на мою бесцеремонность, Кот брыкался в руках, подвывал и старался меня укусить, а я, не обращая на его выкрутасы внимания, прошел в спальню и, запульнув Кота на кровать, вышел, закрыв за собой дверь.

Капитан Петров стоял у порога и совершенно бесстрастно наблюдал за нашей кратковременной и неравной схваткой.

Я вернулся к нему, снова взял фотографию и, глядя на нее, опять подумал о том, что перед смертью парнишка пережил немыслимый страх.

-- По первичным данным, он умер от сердечного приступа, -- заговорил Петров, словно прочитав мои мысли, -- Конвульсивные искажения при такой смерти обычное дело, -- произнес он голосом бархатисто-тяжелым, ровным и бесстрастным.

В ту секунду я ненавидел его, этого человека, этого капитана, этого Петрова, хотя почему -- не понятно. Как не понятно, почему смерть Лехи так подействовала на меня. Да, молодой парнишка, но... я видел его всего пару часов. Неужели та история и записка настолько пропитали мой разум?

Вскоре я рассказал капитану все, что случилось тем странным вечером. Это был мой первый рассказ, и таких рассказов будет еще не мало, в том числе и письменных показаний.

-- Уверены ли вы, что это тот самый человек? -- в завершение разговора спросил капитан, пристально наблюдая за мной.

-- Уверен процентов на девяносто, -- ответил я.

И тут же последовало предложение опознать паренька в морге.

Вечером, еще раз проходя в памяти по событиям сегодняшнего дня, я пытался найти объяснение своему быстрому согласию поехать в морг. Сначала я говорил себе, что просто хотел увидеть паренька в последний раз, быть может даже попросить у него прощения, что не смог, пусть не понятным мне образом, защитить его снова. Но вскоре я понял, что подобные мысли сродни лукавству и, чтобы оставаться честным с самим собой, я должен признать: да, я в любом случае поехал бы с капитаном в морг, но столь быстрое, почти мгновенное мое согласие было побуждением -- еще раз увидеть Лехину обувь.