А многим уже не до красот природы, не до мхов, не до скал

причудливых, не до ветвящейся жилки реки и ее притоков, вспыхнувших в

предвечернем солнце чистым белым огнем: у кого кровь из носа идет, у кого

голова разболелась, а вон та девушка и вовсе расклеилась, и ребятам

пришлось взять ее под руки. Да и сами ребята словно полиняли немного, кто

зол, .кто отмалчивается, кто безразлично выбрасывает вперед ноги, не видя

куда, лишь бы скорей вниз, к палатке, чтобы стащить с ног эти обитые

железом кандалы и больше их никогда не надевать.

Вот тебе и самая легкая вершина! Вот тебе и «единичка»! Значит, не

такая уж она и легкая, «единичка А»! Значит, на «единичке Б» будет

немножко посложней и, значит, поинтересней! А на «двойке А»? Говорят,

там можно будет уже полазить. А на «двойке Б» может пригодиться и

веревка. А на «тройке» без веревки вовсе нельзя, говорят, с «троек» и

34

начинается альпинизм, тот альпинизм, где рубят ступени, бьют крючья,

спускаются дюльфером, где если страхуют, то не просто держат в руках

веревку, а держат в руках жизнь товарища, а вместе с ней и свою. А еще есть

«четверки». Есть «пятерки». Их немного, о них пишут книги, о них слушают

затаив дыхание, их названия знают даже те, кто никогда не был в горах. .

Ужба. Шхельда. Хан-Тенгри. Пик Коммунизма. Пик Победы. . Впрочем,

Эльбрус тоже знаменит, а это всего лишь «двойка»! Нужна целая куча

побежденных эльбрусов, нужен целый реестр пройденных «троек» и

«четверок», чтобы тебе была доверена честь помериться силами с

«пятеркой». А у тебя всего лишь одна-единственная «единичка», да и та «А».

Через несколько дней их стало две. А спустившись в город, узнал, что

можно попасть еще на одни сборы, еще на десять дней, благо насчет

освобождения от работы есть договоренность. Начиналась форменная

«горная болезнь», альпинистская лихорадка. Едва разобрав рюкзак и под-

сушив вещи, он снова ушел в верховья Кичик-Алая, в Киргиз-Ату, чтобы

увидеть, что такое «двойка А», «двойка Б», что такое траверс, то есть

«последовательное прохождение по гребню через несколько вершин».

Альпинисты говорят: «сделать гору». Он сделал траверс Карагай-Баши,

вершины Кара-Тоо, Первомайскую, два перевала. Эти названия вчера и ему

ничего не говорили. Но теперь, записанные в альпинистскую книжку, они

документально свидетельствовали о том, что Анатолий Павлович Балинский

выполнил третий спортивный разряд. Шел июль 1959 года. Толе было 25 лет.

Не так и мало для начинающего. Некоторые в таком возрасте уже в мастерах

ходят. Засиделся...

Подумал об июле. Самое время! Снег на вершинах почти сошел, лед

чистый. А у него плохо с ледовой техникой. Поехать бы в лагерь, пройти

настоящую школу, но кто пошлет, кто отпустит, и так почти месяц не был на

работе: даже добрейший Иван Андреевич и тот чуточку стал суше

разговаривать, не нравится ему что-то!.

А если в отпуск? Ему положен трудовой отпуск! Самое время.

35

Курортный сезон. Взял отпуск, улетел во Фрунзе, купил путевку в альплагерь

«Ала-Арча». Это недалеко от города. Километров сорок. Потом, конечно, он

будет ездить в другие лагеря, получше, поизвестней, куда-нибудь на Кавказ,

в Баксан, в Домбай, ну а пока для первого раза и Ала-Арча сойдет. Ему бы

только ледовую технику...

В альплагере удивились. Не то слово, умилились. В лагерь подчас

приезжают делать разряды, поспешно перескакивая из третьего во второй, из

второго в первый, ничего толком не умея и не желая уметь, лишь бы скорей.

Наплевать, что за вершина, как называется, красивая ли, что с нее видно,

главное, знать, «двойка» или «тройка», пойдет ли она в зачет. А если не

пойдет, то зачем она?

И вдруг — «мне бы только ледовую технику». . Так нарочно не

придумать, чтобы расположить к себе. Но он не стремился располагать к

себе, не кокетничал. Это стало ясно, когда его увидели на скалах Алакуша,

по которым он ходил как хотел, на сыпучих стенках вершин Адыгене, где

одной силой не возьмешь, где скалу нужно чувствовать, где можно

почувствовать и самого человека.

«Лед» и «снег» ему дали отведать на Короне. Да и только ли «лед» и

«снег»?

Из лагеря тронулись после обеда. Не спеша миновали сумрачный полог

Аксайского ельника, по торной, разношенной, как хорошие ботинки, тропе

поднялись на высокий уступ Тепше, нависший над Ала-Арчой. Пошли вдоль

Аксая, поглядывая сверху на светлые россыпи гранитных валунов, на темные

островки еловых и рябиновых куртин, а когда оставили позади растрепанные

ветром струи Аксайского водопада, когда, взмокшие от пота, выбрались на

верблюжий горб чертовски крутой Аксайской морены, когда всплыли над

этой мореной, над самой головой, кое-где приглушенные облачностью

северные стены Аксайских вершин, тут, может быть, впервые Толя подумал

о том, что Ала-Арчи хватит надолго, возможно, на всю жизнь. Он увидел

Корону с ее свободно струящейся мантией висячего ледника, по-царски

36

ниспадающей от полукружья шести гранитных башен; пик Семенова-Тян-

Шанского, его ледово-скальный шатер, покоящийся на мощных гранитных

опорах, строго очерченных белыми полосками лавинных желобов. Он глядел

на снеговой купол Теке-Тора, на изломы карнизов Ак-Тоо, на гудящий от

высоты тонкий каменный лемех пика Свободной Кореи, на Байлям-Баши,

накрепко стянувшую все эти вершины в прекраснейшую Аксайскую

подкову, которую только на счастье и дарить.

Он думал о людях, с которыми здесь познакомился. Они тоже

выстраивались в столь же тесный, накрепко сбитый круг и так же были

похожи и непохожи друг на друга, так же влекли к себе. Первый в жизни

инструктор — ученый, доктор наук Абрам Константинович Кикоин. Первый

в жизни начальник учебной части — мастер спорта, орнитолог, изучающий

птиц высокогорья Киргизского хребта, литератор, пишущий свои

альпинистские рассказы, Александр Александрович Кузнецов. Старший

инструктор — мастер спорта, преподаватель института физкультуры и

большой спец по льду, чаю, шутке и горным лыжам Алим Васильевич

Романов. Старший инструктор — альпинист с этюдником, человек доброй,

незлобивой души, стремящийся и умеющий видеть красоту, художник

Афанасий Лазаревич Шубин. В жизни Толи Балинского были разные люди,

а таких не знал. Вот когда почувствовал, как недоставало ему такого

общения. И он был благодарен альпинизму. И он понимал, что все это

серьезно и, может быть, навсегда.

Домой вернулся с желанием и энергией. Действовать! Надо делать

секцию. Рядом Киргиз-Ата, сколько там нетронутых вершин, рядом Большой

Алай, весь Памир, где еще заниматься альпинизмом, как не в Оше? Есть

люди. Желающих целый список. Но как заниматься, если нет ни одного

конца веревки? Ходить с бельевой?

Познакомился с Фрейфельдом. Оказывается, этот старший инженер по

нерудным полезным ископаемым, грузный, большой человек с обвислыми

украинскими усами, которого Толя столько раз встречал в Геологическом

37

городке, тоже альпинист, причем со стажем, перворазрядник! Нашли общий

язык. Стали неразлучны. Однажды в горах разбился парень — студент,

приехавший в экспедицию на геологическую практику. То, в чем не могли

убедить ходатайства и просьбы, доказал несчастный случай. Был организован

спасательный фонд. Появились подтриконенные ботинки, веревка,

тяжеленные геологические спальные мешки. Бог с ними, что тяжелые,

главное, можно ходить в горы!

Как-то пришел к Примакову насчет освобождения от работы, положил