«Иногда чувствую в себе родительское тщеславие. Давлю его, но иногда прорывается: мои лучше! Если у них ребенок на “танинах” играет, то и мой должен. Если это фигурное катание, то мой ножку тянет выше. Это надо в себе давить. Это плохое чувство. Детей надо любить как есть, а не за то, что “ножку тянет”».
(Валентина Владимировна, мама пятнадцатилетней Нины.)
Чаще такая сверхтребовательность присутствует у родителей, которые сами обладают высоким социальным статусом. В этом случае у ребенка формируется сильный страх не соответствовать ожиданиям родителей, тому эталонному образу, который они хотели бы видеть. Нужно отметить, что это не страх наказания, а скорее страх потери родительской любви из-за собственной невозможности достичь «планки», установленной ими. Понятно, что этот страх привязывает его к ним, мешает процессу отделения.
«Мне непонятно, почему у моей девочки четверка по русскому. Дома мы с ней пишем диктанты, у нее все в порядке. Я сама закончила школу с золотой медалью, муж – два института. У нее тоже должно быть все хорошо».
(Евгения Викторовна, мама четырнадцатилетней Тамары.)
Иногда родители могут возлагать на подростка обязательства по «исправлению» собственных жизненных ошибок, заставляя их исполнить то, что не удалось самим родителям. В этом случае у ребенка также формируется страх несоответствия ожиданиям родителей, затрудняющий отделение.
«Моя мечта, чтобы Катя закончила школу с золотой медалью. Я-то сама училась с тройками, после школы в институт поступала и не поступила, пошла работать. Учиться начала только тогда, когда дочке было три года. Со старших классов я занималась пением, мечтала петь, но получилось по-другому. Дочка тоже занималась музыкой. Но быть музыкантом отказалась наотрез. А я так ее уговаривала. Но я была предоставлена сама себе, поэтому совершила много ошибок. Катеньке будет легче, она их не сделает».
(Валерия Сергеевна, мама пятнадцатилетней Кати.)
Иногда ребенок компенсирует своим присутствием проблему нарушенных взаимоотношений между родителями. Как писал известный психолог Милтон Эриксон, когда приходит супружеская пара с очевидно проблемными отношениями между собой, но предъявляют они исключительно проблему ребенка, вам приходится иметь дело с объединенными силами мужа и жены, которые, закрывая глаза на собственные трудности, настаивают на наличии серьезных нарушений у ребенка. Необходимо разделить их так, чтобы это не было замечено. Понятно, что в этой ситуации подросток не дает себе права на отделение, чтобы избежать разрушения семьи.
Затруднено отделение и в том случае, если в семье имеются нарушения структурно-ролевого характера. Наиболее частый вариант этого – проигрывание ребенком роли отсутствующего или плохо играющего свою роль члена семьи. Например, в семье с эмоционально отстраненным отцом мать подключает на его роль сначала старшего, а после его отделения – младшего сына. Или же в неполной семье меняются ролями дочь и мать. Соответственно, мать в детской позиции отчаянно сопротивляется отделению дочери, служащей ей опорой.
«Ты представляешь, что она сделала? Уехала на Новый год со своим молодым человеком в Санкт-Петербург. Это значит, что я Новый год буду встречать совсем одна. Что я буду делать одна в пустой квартире? Как она могла себе это позволить?!».
(Лариса Анатольевна, мама семнадцатилетней Саши.)
Как уже говорилось, причины трудностей в отделении могут лежать не только во внутрисемейных отношениях, но и в особенностях самого подростка. Точнее сказать, в нарушениях развития его личности на тех или иных этапах онтогенетического развития. Так, если итогом младенческого возраста станет формирование недоверия к окружающему миру, то возможен вариант, когда подросток предпочтет оставаться в слиянии с родителями, чтобы избежать встречи с миром взрослых. Этот мир, по мнению подростка, слишком опасен, чтобы стремиться идти туда одному.
«Да, я понимаю, что становиться самостоятельным – это значит рисковать. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Кто пьет шампанское – может стать алкоголиком. Я не хочу стать алкоголиком. Поэтому я предпочитаю оставаться с мамой, хотя мне это не вполне нравится».
(Игорь, 13 лет.)
Если итогом раннего возраста (от 1 до 3 лет) станет формирование зависимой позиции, страха принятия самостоятельных решений, то подросток может и не предпринять никаких попыток отделения, поскольку не будет видеть разницы между собственным мнением и мнением родителей. Он долго будет оставаться послушным, миролюбивым, «удобным» для взрослых, но абсолютно несамостоятельным. Хотя, возможно, он все-таки начнет отделяться. Но несколько позднее своих сверстников. В данном случае это произойдет бурно, взрывообразно и станет настоящей стрессовой ситуацией для родителей.
«Моя дочь до 16 лет была ласковой послушной девочкой. Я радовалась, что она не такая, как все. А потом как с цепи сорвалась: грубит, поступает по-своему. Все ей не так. Не понимаю, что с ней случилось».
(Наталья Александровна, мама шестнадцатилетней Майи.)
Если в дошкольном возрасте так называемое «эдипово развитие» ребенка будет нарушено из-за наличия конфликтов между родителями, то становится возможным формирование очень прочного слияния ребенка с одним из родителей. Имеется в виду, что в дошкольном возрасте ребенок проходит период отрицания родителя противоположного пола и акцентированной любви к родителю своего пола. Этот период завершается идентификацией с родителем своего пола и значительным усилением Я ребенка. Конфликты между родителями или отсутствие одного из них могут затормозить процесс усиления Я ребенка и даже привести к его ослаблению. В этом случае ребенок будет нуждаться в постоянной поддержке, что может привести к симбиотическому слиянию с одним из родителей. Адаптация такого ребенка к школе, вероятнее всего, будет затруднена уже в младших классах. Это выразится в неприятии школы, учителя, частых болезнях ребенка. Понятно, что к естественному отделению от семьи подросток и не приступит. А эмоциональные проблемы детства проявятся в тех или иных трудностях адаптации к окружающей действительности.
«В 7 лет сын пошел в школу. И с этого времени начались неприятности, которые до сих пор не дают мне спокойно жить. Началось с того, что в первом классе Павлик панически боялся учительницу. По дороге в школу у него начиналась тошнота, а на пороге школы иногда и рвота. В класс он входил весь в слезах. Иногда ночью вскакивал и просил всех оставить его в покое. Засыпал только при свете и рядом со мной. Я переводила его в другие школы, но отрицательное отношение к школе осталось у него до сих пор.
Сейчас ему 15 лет. Для меня радостью является то, что его не тянет в плохие компании. У нас с ним хорошие доверительные отношения. Проблема в том, что он с большим трудом переносит школу. Очень устает, плохо понимает объяснения учителей. Даже если я дома ему все объясню, в школе ему кажется, что он все забыл и ничего не знает. К взрослым, особенно учителям, относится с большим недоверием и плохо идет с ними на контакт. Сейчас Павлик учится в 9 классе. Сможет ли он его окончить и что делать дальше, я просто не знаю. Сам он уже не верит в то, что сможет в этой жизни чего-нибудь добиться».
(Ольга Валентиновна, мама пятнадцатилетнего Павла.)
Итак, отделение подростка от семьи может затянуться. Но, как уже говорилось, оно может не состояться вообще, и подросток на длительное время останется в слиянии либо с семьей в целом, либо с одним из ее членов. В этой ситуации он будет продолжать находиться под строгим контролем и сильной опекой взрослых и в результате все больше ощущать собственную слабость и беспомощность. Иногда это сопровождается уходом в болезнь, так как язык психосоматики в этом случае является единственно доступным подростку для того, чтобы заявить окружающим о собственном внутреннем дискомфорте.
