Вы должны правильно меня понять, я уже вряд ли когда-нибудь смогу любить, вас той любовью, которую питаю к маме.
Безусловно, вы в этом не виноваты, но и моей вины в том нет.
Я не сомневаюсь, что вас шокирует моё обращение на Вы, мне пока трудно это переступить, но я обязательно пересилю себя и в следующем письме буду уже обращаться, как положено дочери к маме.
У меня здесь есть три брата, которых я очень люблю, но я с радостью приняла весть о том, что оказывается у меня есть и четвёртый, и я его уже мысленно люблю сестринской любовью.
Надеюсь, что он уже знает, что у него есть такая взрослая сестра…
Наверное, когда мне мама рассказала о моих настоящих родителях и о том, что вы были врачами, и что вы спасли жизнь ей и моему брату Стасику, тогда я видимо и приняла решение тоже стать врачом.
К этому моменту я уже заканчиваю четвёртый курс университета и всё сделаю для того, чтобы стать достойной памяти доктора Меира, моего героического отца.
Мама Рива…
Я с робостью пишу эти два слова, но надеюсь останется одно, ведь я не зову маму, мамой Фросей.
Я мысленно Целую вас с братиком Меиром и мой сердечный привет Майклу»…
Фрося дочитала письмо и всхлипнув, смахнула с ресниц слёзы:
Моя девочка, почему у меня так получилось, не родная по крови дочка, оказалась намного ближе ко мне, чем мои сыновья, хотя, что ещё говорить о Сёмке, который стал усладой моей набегающей старости….
Невольно она вздрогнула, ласковые руки дочери неожиданно обвили сзади её шею:
— Мамочка, я не могла никак уснуть, не поговорив с тобой.
Завтра ты уедешь, а утром и на вокзале уже не пообщаешься, как следует наедине.
У меня столько вопросов к тебе…
Очень волнуюсь, как ты восприняла моё письмо к Риве…
Так ты мне и не сказала о вашем разговоре с Пинхасом…
И ещё, не думаешь ли ты переехать в Вильнюс, так хочется, что бы ты жила рядом со мной и что Сёмке делать в той дыре…
Фрося обняла Аню за талию, усадила, как в детстве на колени и прижавшись лицом к худым лопаткам дочери, плавно покачивая из стороны в сторону, заговорила:
— Анюточка, ты написала, как чувствуешь и умеешь, я бы так не сумела, куда мне со своим образованием, это вы с Андрейкой говорите и пишите, как Лев Толстой.
И засмеялась, целуя дочь в шею.
— А теперь очень серьёзно, послушай девочка, не надо тебе сильно часто маячить в синагоге, с этим и раввин согласился.
Опасно светиться в божьих храмах, все эти процедуры — крещения, венчания и прочее, заносятся в церковные книги.
Думаю, что так обстоит и с этим геуром, а если даже нет, то обязательно найдутся добрые люди, которые донесут куда надо.
Тебе это совершенно ни к чему, ты ведь комсомолка, общественница и отличница, а за религиозный культ можно легко вылететь из университета…
Я тебя сама привела к твоему народу, а с появлением на горизонте Ривы, тебе этот геур сто лет сдался.
Басе и Ицеку ведь ничего не надо доказывать и подтверждать, так и тебе.
Не хочешь кушать свинину, не кушай.
Хочешь зажигать в субботу свечи, зажигай, молись, пости… кто тебе в этом может помешать, я точно нет.
Я тебе уже говорила, скажешь и свиней изведу со своего двора и стола, нам с Сёмкой, и от курей не тошно, а Стасу всё равно, мне такое чувство, что он даже не разбирает, что кушает, абы побыстрей сбежать к своим болванкам и гайкам.
А вот про Вильнюс или другой большой город пора подумать и ради Сёмки, и ради тебя с Андрейкой.
Ох, доченька, боюсь я эту нашу страну, не отпускает она грехи мнимые или настоящие, поэтому надо мне затеряться на её просторах.
Стас между работой и вознёй с железяками похаживает к одной девчонке…
Так, ничего себе, смазливенькая, работает у них не то учётчицей, не то диспетчером, не ровён час и в дом скоро невестку приведёт.
Я знаю себя, мне со своим характером не ужиться с кем-то в одном доме…
Нет, две хозяйки на кухне это гражданская война…
Всё, моя девочка, пора спать, завтра тебе с утра в университет, а в шесть вечера мой поезд на Ленинград.
Глава 16
Поезд Калининград-Ленинград, проходящий через Вильнюс, набирая ход, стремительно уносил Фросю от одних проблем к другим.
Расцеловав Аню с Сёмкой на перроне, мать отправилась к среднему сыну, которого явно потеряла в этой сутолоке жизни.
Сидя в уголке своего купе, она с интересом смотрела в окно.
Мимо пролетали поля и пролески, озерца и речушки, полустанки и деревни, также быстро промелькнули её Поставы, но ничего не дрогнуло в сердце.
Попив перед сном вместе со случайными попутчиками чаю, а это были молодая пара, совершающая свадебное путешествие, Фрося прилегла на жёсткую узкую полку и под ритмичный стук колёс поезда, несмотря, на тяжёлые мысли вскорости уснула.
Утром быстро убрав постель, не оглядывая купе, пошла совершить необходимые процедуры.
Хорошо отдохнувшая за ночь, освежила лицо холодной водой, наспех расчесала свои по-прежнему пышные волосы, вплетя в них привычно голубую ленточку, вернулась в купе.
Расположилась на своём месте возле окна, подняла глаза…
И, вдруг увидела, что её бесцеремонно разглядывает мужчина средних лет в форме морского офицера.
Сидевший напротив за столиком человек, нисколько не смутился, встретившись глазами с Фросей.
Поймав на себе удивлённый взгляд женщины, он улыбнулся:
— А не позавтракать ли нам вместе, так и скоротаем несколько оставшихся часов пути?
Не смотрите на меня так удивлённо, молодые люди сошли в Витебске, а я как раз там сел в поезд.
Так можно проспать всё царство небесное, всё же на посадке было достаточно шумно, а вы даже не пошевелились, наверно крепко вымотались до этого…
Фросе было не привыкать ездить в поездах.
Она легко сходилась со случайными попутчиками, ей не доставляло неудобств вести с ними ни к чему не обязывающие разговоры и, конечно же, вместе кушать, обмениваясь походной трапезой, ведь по отдельности это делать было весьма неудобно в узком пространстве купе, в присутствии чужих глаз.
Фрося доброжелательно улыбнулась в ответ:
— А почему и нет?!
И достала из-под своей нижней полки небольшую сумку, где у неё хранилась снедь, собранная в дорогу.
Она выкладывала на столик сало, колбасу, вареные яйца, солёные огурцы, литовский белый сыр, печенье, конфеты…
Мужчина уже не улыбался, а от души смеялся в голос:
— Уважаемая, это для нас двоих, а что мне тогда делать со своим тормозком?!
Продолжая смеяться, он пристроил на плотный лист, расстеленной Фросей бумаги, куски жареной курицы и домашний пирог, и после этого представился:
— Меня зовут Виктор, именем хотел бы и ограничиться, к чему тут звания и официальности за таким узким и почти семейным столом, даже обращение на ты будет уместно.
Фросю подкупила простота и подкупающая обаятельность мужчины, она не стала церемониться и протянула через столик с едой свою крепкую руку:
— Рада познакомиться, условия обращения друг к другу меня вполне устраивают, Фрося.
— Вот и отлично.
Сказал мужчина, пожимая осторожно своею ухоженной ладонью пальцы женщины, явно указывающие на то, что физической работы они не чураются.
— Мне бы хотелось предложить, выпить за знакомство по рюмочке коньячку, но не знаю, как ты на это посмотришь, всё же утро.
И женщина повторила уже раз сказанную в этом купе фразу:
— А почему бы и нет.
И Фрося задорно взглянула на симпатичного попутчика.
Из объёмного саквояжа Виктора на свет быстро появилась бутылка армянского коньяка и походные пластмассовые стаканчики.
Рюмочкой они не отделались, но на трёх остановились.
За выпивкой и едой они вкратце поведали о себе, не углубляясь, и не задавая друг другу конкретных вопросов.
Фрося сообщила, что едет в Ленинград к взрослому сыну, который учится там в институте, а живёт она в Поставах.
