Пока Пинчер объяснял Уолшу, чего он хочет, лицо адвоката оставалось бесстрастным, хотя раз-другой легкое подергивание выдавало, похоже, какие-то чувства.
– Значит, – подвел Уолш итог, – вы уверены, что по английским законам Бриан О’Бирн не может быть законным владельцем Ратконана. И вы желаете, чтобы я как следует во всем разобрался. Если это окажется верно, вы, возможно, пожелаете иметь меня своим советником, в одиночку или с кем-нибудь еще, чтобы то поместье досталось вам.
– Совершенно верно.
Королевские чиновники, да и другие алчные люди давно уже требовали тщательно изучить вопрос наследования земель, поскольку надеялись найти такие владения коренных ирландцев, которые можно было бы законно отобрать у традиционных владельцев, чтобы английские власти могли передать их верным людям или выставить на продажу.
– Значит, если там окажется некое спорное наследование, вы узнаете об этом раньше других, которые, без сомнения, также хотели бы захватить владения Бриана О’Бирна.
– Именно так, – кивнул доктор Пинчер.
– А если титул молодого О’Бирна окажется юридически необоснованным, есть ли там другие претенденты?
– Возможно. Простой ирландец, который, я уверен, не имеет никаких документов, подтверждающих его право.
– Могу ли я спросить, – осторожно произнес Уолш, – почему вы оказали мне честь, приехав сюда, а не отправились к кому-нибудь еще?
– Я отлично знаю, сэр, что вы лучше, чем кто-либо, знакомы с земельным правом и поместьями в этой части Ирландии.
Да, это действительно было так. Целых пять поколений, задолго до того, как монастыри были разогнаны королем Генрихом VIII, со времен Плантагенета, предки Мартина Уолша постоянно занимались делами Церкви и ее землями по всей восточной части Ирландии. Едва ли было хоть одно поместье в Ленстере или Миде, владельцев которых Уолш не знал бы, да и многие в Ульстере и Манстере были ему хорошо знакомы. И то было знание многих поколений. Мартин уже несколько лет учил этому и Орландо. Если Пинчеру хотелось провести тайное расследование обстоятельств в Ратконане, он вряд ли мог найти лучшее место, куда обратиться.
Уолш кивнул. Потом слегка наклонился вперед:
– Я всего лишь адвокат, сэр, но вы философ. Могу я задать вам один вопрос, на который не могу ответить сам, поскольку недостаточно образован?
– Я к вашим услугам, – ответил доктор Пинчер.
– Ну, в общем, это скорее относится к философии, чем к закону, – негромко начал адвокат. – Если даже мы обнаружим, строго в юридическом смысле, что Бриан О’Бирн не имеет прав на Ратконан с английской точки зрения, должны ли мы тревожиться о том, что молодой человек может потерять имение? Если по совести, как вы думаете?
– Я бы сказал – нет.
– И почему?
– Потому что он владеет им не по закону, а по варварскому обычаю и нечестно.
– По обычаю простых ирландцев. – Уолш кивнул. – Да, все так. А ирландские обычаи, поскольку они варварские, мы не принимаем в расчет. Это, так сказать, неестественно.
– Вы правильно уловили, – сказал доктор Пинчер, довольный тем, что они поняли друг друга.
Мартин Уолш смотрел на него без какого-либо выражения. Он думал, что забавно было бы спросить этого философа, не следует ли считать алчность смертным грехом, по его личному мнению, но запретил себе это. И вместо того негромко произнес:
– Должен вам сказать, что кое-где есть люди, и даже в Дублинском замке, которые желали бы проявить осторожность. Если, как многие могут предполагать, молодой О’Бирн в Ратконане вполне благонадежен, то такие люди могут решить, что куда мудрее не пытаться лишить его земель, которые многие считают принадлежащими ему по праву. Здесь пока что не было бунтов. И он не бросил свои земли, как Тирон. И что бы ни говорил закон, такие люди могут сказать, что подобное лишение прав владения было бы неразумным и лишь привело бы к новым проблемам.
Это был тот самый совет, который сам Уолш получил от королевских чиновников.
– Но мы с вами, – заметил Пинчер, – можем думать и по-другому, я надеюсь.
Возможно ли, гадал Уолш, что весь этот разговор был своего рода ловушкой? Мог Пинчер быть подослан кем-нибудь из властей или, что более вероятно, какой-то группировкой, желавшей проверить его взгляды и пределы его преданности? Такое вполне возможно, но едва ли. Убеждения и взгляды Уолша были точно такими же, как у большинства знакомых ему старых англичан, и в Дублинском замке это прекрасно знали. А его преданность сомнению не подвергалась.
Нет, решил Уолш, этот Пинчер затеял то самое, о чем говорил. Даже прожив в Ирландии семнадцать лет, человек из Тринити-колледжа был настолько ослеплен собственными предубеждениями, что вообразил, будто он, Мартин Уолш, только лишь потому, что принадлежит к старым англичанам, радостно бросится искать причины лишить земель О’Бирна, поскольку тот ирландец. Интересно, имел Пинчер хоть какое-нибудь представление о том, как возникло довольно необычное взаимоуважение двух семей, после того как Уолш из Каррикмайнса гонялся за О’Бирном много столетий назад? Догадывался ли он, что в крови молодого Бриана О’Бирна есть несколько капель крови Уолша, не говоря уже о том, что дочь самого Уолша Энн была замужем за человеком, который, хотя и носил имя Уолтера Смита, был почти наверняка О’Бирном по происхождению? Такие глубокие и перепутанные корни наверняка даже не интересовали Пинчера.
– Я проведу расследование, – сказал Уолш, – но сразу должен вас предупредить, что не уверен, можно ли будет довести это дело до успешного завершения.
После этого доктор Пинчер ушел, получив от Уолша обещание написать ему, когда появятся какие-то новости.
В начале дня Уолш позвал Орландо и предложил прогуляться.
– Куда мы идем, отец? – спросил Орландо.
– В Портмарнок.
Дул легкий ветер, в меру прохладный. Уолш был рад тому, что Орландо наслаждается совместной прогулкой. Сам юноша и вообразить не мог, как успокоительно действует на отца его присутствие, а Мартин не собирался сообщать ему об этом. И они просто шагали рядом, в основном молча. Конечно, сыну были интересны причины визита доктора Пинчера, но лучше ему ничего об этом не знать; к тому же Уолш хотел поговорить с ним о некоторых гораздо более важных вещах.
Они уже начали спускаться по длинному пологому склону, что тянулся через прибрежное пространство, когда Уолш посмотрел на сына и негромко спросил:
– Скажи, Орландо, ты когда-нибудь нарушал закон?
– Нет, отец.
– Я так и думал. – (Какое-то время они шли молча.) – Я часто говорил с тобой о конфиденциальности и доверии, которые должны быть правилом общения клиента и его адвоката. Доверие священно. Нарушить его – все равно что нарушить закон. Это противоречит всему, за что я выступаю. Это предательство.
– Я знаю, отец.
– Ты знаешь. – Мартин Уолш глубоко вздохнул и задумчиво кивнул. – И все же, сын мой, – тихо продолжил он, – в твоей жизни может настать момент, когда тебе придется задуматься о таких вещах. Возможно, о том, что будет иметь значение куда более важное, чем ты воображаешь.
Добавлять что-то еще необходимости не было. Уолш знал: Орландо запомнит его слова. И вернулся мыслями к неотложной проблеме. Те действия, о которых он размышлял, безусловно, стали бы предательством. Но это ведь должно быть правильным? Может быть. Если об этом когда-нибудь станет известно, Уолш наживет могущественных врагов. Однако, рассмотрев все обстоятельства, Мартин все же склонялся к тому, чтобы воспользоваться шансом и действовать немедленно. У него было ощущение, что времени остается немного.
Когда вдали показался Портмарнок, Уолш снова повернулся к Орландо.
– Когда я не знаю точно, что делать, я всегда молюсь, – заметил он. – Как молишься ты, Орландо?
– Читаю те молитвы, которые знаю, отец.
– Хорошо. Но они – это только средство, инструмент, ты ведь понимаешь. Слова молитв – это путь, ведущий нас к освобождению ума от всех других размышлений, пока мы не становимся готовы услышать голос Бога.
