В фокусе внимания писательниц, обратившихся к реальному состоянию любви в современном мире, оказываются трудности, встающие сегодня на ее пути. Вместо давно убранных старинных классических препон вроде родительского деспотизма или сословных предрассудков появились помехи новые, весьма трудные для определения — сегодняшняя любовь зачастую рушится словно бы без причины. Словно бы. Фон, в который вписаны любовные истории сборника, заставляет вспомнить принятый у социологов термин «психологическое загрязнение»: все большее убыстрение темпа жизни и — как следствие этого — ее безукладность, зыбкость нравственных норм, поверхностность и непрочность лишенных глубокого содержания человеческих связей.

Именно об этом — об эфемеризации человеческих отношений — повесть сербской писательницы Яры Рибникар «Милоева смерть». Она взята из сборника «Сила жизни» (1984), почти документального. «Продиктованный в машинку кусок жизни» — так определила его сама писательница. Добавим: продиктованный с тревогой, даже с болью. Первая повесть из сборника — «Это началось под мостом» — посвящена юношеской преступности, нередко проистекающей из детской травмированности, вызванной семейным неблагополучием и отсутствием любви (атмосфера повести заставляет вспомнить отнюдь не мягкий семейный климат, в котором приходится отстаивать свою любовь юным героям Г. Олуич). О безлюбье — о любви искривленной, не умеющей видеть личность в другом человеке, идет речь и в предлагаемой повести «Милоева смерть», отличающейся социологической точностью и тонким психологизмом. Сострадательный взгляд писательницы сумел уловить в запущенных заскорузлых душах тоску по любви подлинной и человечной. Эта тоска, пробивающаяся сквозь выморочность случайных, необязательных связей (отсюда безболезненная взаимозаменяемость персонажей — обвиняемых и жертв), — еще один «голос за любовь», очень горький — из зала суда — и потому убедительный.

Н. Смирнова

Дубравка Угрешич

Штефица Цвек в когтях жизни

ДУБРАВКА УГРЕШИЧ. ШТЕФИЦА ЦВЕК В КОГТЯХ ЖИЗНИ.

Patchwork story.

Перевод с хорватскосербского Е. Климовой. Редактор Т. Логачева.

DUBRAVKA UGREŠlĆ. ŠTEFICA CVEK U RALJAMA ŽIVOTA.

Zagreb, 1981.

Условные обозначения

Разрезать по желанию текст вдоль обозначенной линии.

Немного расставить: текст по необходимости расставляется в длину и в ширину под грузом неоправдавшихся ожиданий и с помощью обычного влажного воображения.

Немного заузить: текст, если необходимо, заузить критическими вытачками.

Мелко присобрать: по обе стороны от линии авторского шва делать крупные сюжетные стежки. Слегка присобрать по нижней нити и равномерно распределить присборенную часть.

Припосадить: вдоль линии авторского шва наметать мелкими сентиментальными стежками, нить стянуть и заутюжить на нужную ширину.

Выполнить метатекстовую петлю и по желанию застегнуть.

Петли для соавторских пуговиц.

Выкройка

О создании модели.

А) Выбор техники.

Б) Выбор материала.

В) Выбор фасона.

Как Штефица Цвек, чистя зеленый горошек, чувствует, что в ее жизни что-то не так (наметка).

Штефица Цвек консультируется у Аннушки, весьма осведомленной в вопросах депрессии (раскрой).

Штефице Цвек дает советы коллега по работе Марианна (осноровка).

Штефица Цвек следует советам (притачивание).

А) Одежда.

Б) Фигура.

В) Макияж.

Штефица Цвек и мужчины (потайная застежка на пуговицах).

А) Штефица и Шофер.

Б) Штефица и Амбал.

В) Штефица и Интеллектуал.

Сон Штефицы Цвек (копировальные стежки).

Двойной авторский стежок.

Штефице Цвек дает советы эмансипированная Эла (опять осноровка).

Штефица Цвек следует советам (вытачивание).

А) Штефица Цвек в театре.

Б) Штефица Цвек читает «Мадам Бовари» Гюстава Флобера.

В) Штефица Цвек на выставке (непредвиденное обшивание Ш. Ц. авторским зигзагом).

Штефица Цвек спит со свиной головой, или Новый уход в депрессию (оттягивание).

Аннушка, весьма осведомленная в вопросах депрессии, приносит известие Штефице Цвек (петли).

Штефица Цвек и попугай, в действительности оказавшийся замаскированным негодяем (окантовка).

Штефица Цвек размышляет о первой дефлорации, о второй дефлорации и самоубийстве (планка с прорезными петлями).

Штефица Цвек вспоминает совет эмансипированной Элы (припосаживание).

Штефица Цвек по горло в хеппи-энде, или Появление мистера Френдича (отстрачивание).

Приложение: Любовно-романтические лоскуты, которые могут сгодиться для аппликаций.

Авторские вытачки.

Как мама автора, а также тетя Сека, соседка Мая, Ленче и госпожа Ярмила сюжетно надставляют главную героиню Ш. Ц.

Окончательная обработка изделия.

О создании модели

А) Выбор техники

Друзья советовали мне написать «женский» роман. Напиши, говорили они, настоящую, именно женскую прозу! По правде говоря, не все… Мои подруги (О нас! О нас!); мой портной (Если бы вы знали, сколько здесь материала!..); мой парикмахер (Чего только я не стриг в этой жизни, дорогая!..) и мой невротичный друг, который постоянно оглядывается на мифическое прошлое и жалуется, что его что-то мучит (Мучит меня что-то, мучит, не иначе как я залетел…).

Итак, сижу я за пишущей машинкой и раздумываю, как написать именно такую заказанную мне, именно женскую историю! Вообще-то говоря, пишу я очень медленно, потому что в процессе письма меня всегда отвлекает звук пишущей машинки. А звук пишущей машинки напоминает мне звук швейной машинки. Очаровывает меня это тюканье (ерзанье пухлых подушечек пальцев по углублениям в клавишах), этот равномерный поток звуков. Но не времени. Все машинистки и портнихи (а также все швеи, пряхи, ткачихи и вышивальщицы) — мушки в янтаре. Как на картинах Вермера.

Очаровывает меня лопотание машинки — это страстное преодоление пустоты. Упоение того, кто болтает без умолку, печатает (ткет, вяжет…), почти одинаково с увлеченностью того, кто это наблюдает. Наблюдающему кажется, что тот, другой, находится в другом мире, сне, где приговорен к одним и тем же вечным движениям. Освещен изнутри, пуст… Как на картинах Вермера. Итак, выбор техники? Кажется, он уже сделан. Машинистка — портниха, швейная машинка — пишущая машинка… Значит, так: рассказ мы будем шить!