Петр Ильич достал из кармана пиджака спички, зажег одну, попыхтел трубкой и посмотрел на меня.

— Мы вообще плохо представляем себе место, в котором живем. У меня есть знакомый. Он коллекционер. Собирает старинные документы. В его коллекции есть очень интересный отчет. Он составлен членами комиссии, которая лет сто назад следила за постройкой Елисеевского магазина. Когда строители начали долбить грунт под фундамент, то почти сразу обнаружили мощенный камнем подземный ход. Откуда и куда он вел — неизвестно. Ход был с обеих сторон завален. Впрочем, им хватило и того, что можно было разглядеть. Первых спустившихся внутрь пришлось оттуда уносить.

— Да?

— Судя по всему, строители нарвались на остатки пыточных подземелий восемнадцатого века. Останки жертв были вмурованы в стены. Дополнительного расследования тогда не проводилось. Ход просто засыпали.

— Да - а...

— Или другой случай. Подвалы Мраморного дворца. До сих пор в точности не известно, куда и на какие расстояния они тянутся. В свое время светлейший князь Потемкин стал проявлять повышенный интерес к француженке, состоявшей при государыне Екатерине. История не стоила выеденного яйца, но императрица расстроилась. Она вызвала графа Паллена и попросила куда-нибудь с глаз долой француженку убрать. Так, чтобы Екатерина никогда ее больше не видела. Знаете, что сделал граф?

— Что?

— Распорядился живьем замуровать беременную девицу в подземельях Мраморного дворца.

— Беременную?

— Да. Не так давно место, где ее замуровали, было обнаружено. Люди, исследовавшие труп выяснили, что француженка была в положении.

— Это часть вашей научной работы?

— Нет. Скорее хобби. Люди, которые занимаются поисками кладов, хорошо оплачивают услуги специалистов-архивариусов. Кто-то находит указания на место, где может находиться та или иная ценность. Кто-то другой приходит и достает эту ценность из земли. Архивариус получает десять процентов. Это неплохой бизнес.

— Как интересно! А сколько составляет десять процентов от трупа беременной француженки?

— Труп француженки это не ахти какая дорогостоящая находка.

— Какие же находки считаются реально дорогостоящими?

— Например, танки.

— Танки?

— Ну да. Во время последней мировой войны много раз случалось, что ехал какой-нибудь «тигр»... или «Ф-16» по снегу. А снег лежал поверх льда на болоте. И танк ухал сразу метров на восемь в торф. Люди, которые поднимают такие машины из парголовских болот, рассказывают, что мумифицированный бортмеханик часто до сих пор сжимает в руках окуляр наводки. В торфе ничто не разлагается. Все цело. Даже сигареты в карманах танкистов. Вынул танк, заправил его бензином — и можешь ехать.

— Куда?

— Куда хочешь.

Я утопил сигарету в пепельнице. Профессор смотрел на меня, а я смотрел на стойку за спиной буфетчицы. Водка на стойке имелась. Мне было ее отлично видно.

Мы помолчали. Потом профессор задрал брови:

— Что скажете?

— Насчет чего?

— Насчет всего, что я вам сообщил. Искать указания на то, где именно могут лежать ценности, это одно. Самому стать обладателем этих ценностей — совсем другое. Иногда делиться просто не хочется. Иногда речь идет о слишком больших деньгах.

— Больше, чем стоимость почти новенького танка?

— Больше, чем стоимость почти новенького танкового полка. Тысячи тысяч евро.

Я промолчал. Мне просто не хотелось ничего говорить.

— Хорошо. Я поясню свою мысль. Я предлагаю вам принять участие в некой акции...

Короче говоря, речь идет о сокровищах рыцарского ордена тамплиеров. Слышали о таком?

— Что-то слышал. Не помню, что именно.

Профессор покопался в своем дорогом портфеле и положил на маленький серый столик передо мной большую серую книгу.

— Это издание попало мне в руки уже давно. Мемуары фрейлин двора ея императорского величества государыни Елизаветы Петровны. Отпечатано в Лейпциге в 1754 году. Видите закладку? В этом месте речь идет о перезахоронении трупа барона Мюнхгаузена.

— Того самого барона?

— Того самого. Но не это главное. Даже я не сразу понял, в чем здесь дело. Вернее, понял, но... В общем, почитайте. В этой книге лежит денег больше, чем в американском Форт-Ноксе.

Если книжка и была набита бешеными бабками, то своего бешенства бабки не выдавали ни единым симптомом. Профессор внимательно смотрел мне в лицо. С дубов и тополей Летнего сада опадали последние осенние листочки.

Он сидел спиной к Фонтанке и вполоборота к дворцу Петра Первого. У него за спиной по реке туда-сюда двигались прогулочные катерки. Туристы еще месяц назад махнули рукой на Северную Венецию и перекочевали в края потеплее. Катерков и лодчонок было немного. Одна из лодок, сбавив ход, начала нагло приставать к берегу. Почти за нашей спиной. Что происходило в кабине, видно мне не было, а палуба катера была пуста.

— Вы согласны?

— С чем?

— Прочесть этот документ. Обсудить условия. Принять участие в наших поисках.

— Согласен. Почему нет? А кто еще, кроме вас, знает об этих поисках?

— Почти никто. Всего четыре человека. Все они мои давние знакомые. Проверенные люди.

— Тоже историки?

— Нет. Но люди приличные. Мы все знакомы между собой сто лет, практически с детства. Один из компаньонов живет прямо здесь, напротив Летнего сада. Можно сказать — в географическом центре Петербурга. Второй работает журналистом...

— Журналистом? — Вряд ли вы знакомы. Он работает в столь маленькой газетке, что ему даже не смогли выдать собственный компьютер.

Из рубки катера на палубу выбрался мужчина. На нем был мешковатый дождевик, капюшон которого закрывал почти все лицо. Шел он, крепко держась за поручень.

Словно впервые шагал по палубе при бортовой качке.

Тоже мне, флибустьер, блин, речных просторов. Рыбачить он, что ли, здесь собрался? Вроде бы, вон, в руках у него удочка... или нет?

Проследив за моим взглядом, профессор перевалился на стуле и обернулся. Одной рукой он придерживал дорогую оправу своих очков. Человек на катере пошире расставил ноги и распрямился во весь рост.

Удочка еще раз блеснула у него в руках металлическими поверхностями.

И тут я понял.

— Ложись!

Профессор все еще держал пальцами дужку очков:

— Постойте... это же... мы как раз только что о нем...

— ЛОЖИСЬ!

Я попытался прыгнуть к нему через стол. Но опоздал. Чашки беззвучно свалились на землю, но еще беззвучнее хлопнули оба выстрела. Словно два хлопка в ладоши. Словно два хлопка одной ладоши.

Оставив полосу белой пены, катер унесся в сторону Большой Невы. А в руках у меня грузно оседал на землю профессор Петр Ильич Лефорг.  Совершенно мертвый.

Вокруг дырочек на его дорогой рубашке расползались два темных пятна.

Я закрыл книжку и вышел из вагона. Мы прибыли на станцию «Гостиный Двор» и машинист объявил, что все, дальше поезд не идет, а мне дальше и не было нужно.

Эскалатор был почти пуст. По дороге домой я зашел в магазин и купил упаковку пельменей «Сам Самыч». День был окончен. В нем не оставалось ни капельки интересного... ни капельки смысла. Разве что прочитать еще главу дурацкого детектива.

Вчера я сдал машину в шарашкину контору, занимавшуюся кузовными работами. Дело в том, что, всего на полчасика оставшись без моего присмотра, жена умудрилась раскурочить в нашем автомобиле всю левую, водительскую, дверцу.

Дверцу предстояло полностью заменить, покрасить и дождаться, пока краска высохнет. Ремонтники обещали сделать все быстро, но все-таки не быстрее чем за несколько дней.

Без машины мне было плохо. Приходилось ездить на метро и читать такие вот романчики.

Глава 2. ЧЕРНОЕ СЕРДЦЕ, БЕЛАЯ ВЕРБЛЮДИЦА

Утверждают, согласно рассказам людей (но Аллах лучше знает!), что у молодого ас-Сакалибы было черное сердце.

А после того: воистину, сказания о древних стали назиданием для последующих, чтобы видел человек, какие события произошли с другими и поучался на них, воздерживаясь от греха.