Тогда Аристотель, заметив наступающего со свирепым видом Бэкона, поднял лук и выпустил стрелу, которая, не попав в доблестного нового, пролетела со свистом над его головой; но Декарта она поразила: стальной наконечник быстро отыскал изъян в его шлеме и, пробив кожу, а затем картон, вонзился в правый глаз. Доблестный лучник завертелся от мучительной боли, и смерть, подобно светилу высшего воздействия, вовлекла его в свой вихрь. .......................................Ingens hiatus hie in MS^[9].................................................................................................................. когда Гомер явился во главе кавалерии, верхом на свирепом коне, которым и сам-то всадник с трудом правил, а прочие смертные и подступиться к нему не дерзали; он поскакал между рядами противника, повергая всех на своем пути. Поведай, богиня, кто же был первым и кто был последним, кого он сразил. Первым выступил против него Гондиберт, облеченный в тяжкие доспехи, верхом на степенном, смирном мерине, который славился не столько быстротою, сколько готовностью вставать на колени, стоило лишь всаднику пожелать сесть верхом либо спешиться. Гондиберт еще раньше поклялся Палладе, что не оставит поля битвы, пока не завладеет доспехами Гомера^[10], — безумец, которому ни разу не доводилось видеть их владельца и испытать его силу. Гомер поверг наземь коня и всадника, и, втоптанные в слякоть, они захлебнулись. Затем длинным копьем он заколол Денема, отважного нового, что по отцовской линии вел свое происхождение от Аполлона, но мать его была простою смертной^[11]. Тот свалился и стал грызть землю. Духовную его часть взял

Аполлон, превратив в звезду, плотская же так и осталась валяться в грязи. Затем Гомер убил Уэсли копытом своего коня. Со страшною силой исторг он из седла Перро и, швырнув его в Фонтенеля, одним ударом вышиб мозги у обоих.

На левом крыле конницы появился Вергилий в сверкающих доспехах под стать своему сложению; он ехал верхом на сером в яблоках коне, чья спокойная поступь выражала ретивость и силу. Он обратил взор на противную сторону, желая отыскать предмет, достойный его доблести, и увидал, как на гнедом мерине чудовищного размера явился противник, выехавший из гущи вражеских эскадронов; шум, который он производил, намного превышал его скорость, ибо его старая и тощая лошадь, стараясь из последних сил скакнуть повыше, едва продвигалась вперед, сопровождаемая ужасающим оглушительным грохотом доспехов. Оба всадника сблизились на расстояние броска копья, и тогда незнакомец пожелал начать переговоры; он поднял забрало шлема, но разглядеть его лицо было почти невозможно, и только спустя некоторое время удалось разобрать, что оно принадлежит знаменитому Драйдену. Отважный древний невольно вздрогнул, охваченный изумлением и разочарованием, ибо шлем в девять раз превышал размеры головы, которая терялась в глубине задней его части, подобно мышке под пышным балдахином или отощалому щеголю под навесом модного парика; и глас соответствовал лику, он звучал слабо и отдаленно. Драйден в пространной речи тщился польстить доброму древнему, называя его отцом, и посредством сложных заключений из генеалогий доказывал со всей очевидностью их ближайшее родство. Затем он смиренно предложил обменяться оружием в знак взаимного радушия. Вергилий согласился (ибо богиня Застенчивость незримо подошла и застлала его очи туманом), хотя оружие у него было из золота и ценилось в сто тельцов^[12], а у Драйдена — из ржавого железа. Однако сие сверкающее оружие приличествовало новому еще меньше, чем его собственное. Затем они согласились обменяться конями, но едва дошло до дела, Драйден так перетрусил, что никак не мог усесться верхом ...................................................................................................................................................................Alter hiatus in MS^[13]....................................... явился Лукан на горячей лошади поразительной стати, но упрямой и носившей всадника по полю, куда ей вздумается; он учинил страшное побоище среди вражеской кавалерии. Блекмор, прославленный новый (но из наемников), стремясь прекратить это смертоубийство, дерзновенно выступил навстречу и могучею рукою метнул дрот, который, не долетев до цели, вонзился глубоко в землю. Тогда Лукан пустил в него копье, но незримо явился Эскулап и отвел острие в сторону. «Отважный новый, — сказал Лукан, — я разумею, что некое божество защищает тебя, ибо никогда доселе десница моя мне не изменяла. Но какой же смертный может тягаться с богом? А потому перестанем биться и обменяемся дарами». Лукан подарил тогда новому пару шпор, а Блекмор дал Лукану узду...............................................Раиса desunt^[14].................................................... Крич; но богиня Глупость явила перед ним облако во образе Горация, вооруженного и на коне. Рад был витязь начать сражение с летучим противником, и с громкими воплями он преследовал тень, пока та наконец не привела его к мирному приюту отца его Оглби, который снял с него доспехи и предоставил ему отдохновение.

Затем Пиндар заколол ——, и ——, и Олдема, и ——, и Афру, легконогую амазонку; всячески избегая прямого пути, но кружась с невероятным проворством и прытью, он учинил ужасное побоище среди вражеской легкой кавалерии. Но тут его заметил Каули, чье великодушное сердце воспылало, и он устремился на лютого древнего, перенимая его умение, приемы и скачку, насколько это позволяли проворство коня и собственная сноровка. И когда оба витязя сблизились на расстояние трех дротов, Каули первый пустил копье, которое миновало Пиндара и, пролетев сквозь вражеские ряды, бессильно упало наземь. Тогда Пиндар метнул дрот столь великий и тяжкий, что едва ли дюжина витязей, какими они стали в наш развращенный век, смогли бы поднять его с земли; он же с легкостью пустил его своею верною десницей, и тот со свистом полетел по воздуху; едва ли новый избежал бы верной погибели, если бы, по счастью, не выставил щита, дарованного ему Венерой. И теперь оба героя обнажили свои мечи, однако новый был так поражен и расстроен, что даже не разумел, где находится. Щит выпал из его рук, трижды пускался он в бегство и трижды не мог убежать; наконец обернулся и, подняв руки, принял позу просителя. «Богоподобный Пиндар, — молвил несчастный, — пощади мою жизнь и прими от меня коня со всем оружием, помимо выкупа, какой дадут мои друзья, проведав, что я жив и пленен тобою». — «Пес, — ответствовал Пиндар, — да остается выкуп у твоих друзей, а тело твое станет добычею птиц небесных и зверей полевых». С этими словами он поднял меч свой и могучим ударом, которому меч подчинился, рассек надвое беднягу нового. Одна половина пала, содрогаясь, на землю, где в клочья ее разнесли конские копыта, другую же испуганный скакун понес по полю. Ее взяла Венера, семикратно омыла амброзией, затем трижды ударила веточкой амаранта, отчего кожа смягчилась и облекла плоть, а листы обратились в перья, сохранив притом былую позолоту; так явился голубь, которого она впрягла в свою колесницу^[15]......

.......Hiatus valde deflendus in MS^[16].

ЭПИЗОД БЕНТЛИ И УОТТОНА

День клонился к закату, и многочисленные силы новых подумывали уже об отступлении, когда из эскадрона тяжело вооруженной пехоты выступил вперед полководец по имени Бентли, безобразнейший из всех новых, высокий, но неказистый и непригожий, широкоплечий, но немощный и нескладный. Доспехи его были составлены из тысячи несообразных кусков, и, когда он шел, сухо громыхали, словно падали свинцовые листы, внезапно сорванные порывом ветра с крыши колокольни. Шлем его был из ржавого железа, а забрало из меди, которая под действием его ядовитого дыхания обратилась в купорос с добавлением желчи, явившейся из того же источника, так что, когда он гневался или трудился, видно было, как с его уст сочится чернильная жижа самого зловредного свойства. Правой рукой он сжимал цеп, а левой (дабы наверняка поразить противника) ухватил горшок, полный нечистот^[17]; вот так, вооруженный до зубов, проследовал он медленной и тяжкой поступью туда, где предводители новых держали совет о важнейших делах; но едва он появился, как они начали хохотать над его кривою ногой и обвислым плечом, которых не только не скрывали его сапоги и доспехи, но, напротив, выставляли напоказ. Военачальники порешили воспользоваться его умением поносить всех и вся — даром, который, будучи управляем, нередко служил их делу великую службу, однако иной раз приносил больше вреда, чем пользы; ибо при малейшем оскорблении, а подчас и без оного, он мог, подобно раненому слону, обратиться против своих же вождей. Именно так в нынешних обстоятельствах был расположен Бентли, скорбевший, видя, как противник берет верх, и недовольный ничьим поведением, кроме своего собственного. И он кротко дал понять военачальникам новых, что с величайшим смирением считает их шайкой мошенников, и дурней, и сукиных детей, и проклятых трусов, и окаянных олухов, и невежественных щенков, и вздорных негодяев, что, будь он назначен военачальником, то давно бы уж разогнал этих наглых псов древних. «Вы, — сказал Бентли, — расселись тут, бездельники, но стоит мне или другому какому доблестному новому сразить врага, вы уже тут как тут, хватаете добычу. И я ни на шаг не сдвинусь навстречу противнику, пока вы не поклянетесь, что, кого бы я ни захватил или убил, его оружие бесспорно достанется мне»^[18]. Едва лишь Бентли окончил речь, как Скалигер обратил на него сердитый взгляд. «Гнусный пустомеля, вообразивший себя витией, — сказал он, — в сквернословии твоем нет ни смысла, ни правды, ни разумения; зловредный твой нрав извращает природу; обретая познания, ты становишься дикарем, изучая человечество, —бесчеловечным, общаясь с поэтами, — низкопоклонником, неряхой и тупицей. Все искусства, просвещающие других людей, тебя делают грубым и упрямым; при дворе ты стал невежею, а светские беседы довершили обращение тебя в педанта. К тому же больший трус не отягчал еще армии. Но не унывай, даю тебе слово, что бы ты ни захватил, добыча твоя останется за тобою, хотя надеюсь, что прежде твой гнусный труп станет поживой коршунов и червей».