Мы попросили меню и стали вполголоса совещаться. Витеку надо взять что-нибудь легкое. Ни специй, ни жареного. Курицу тоже не стоит.

Мальчик не обращал на нас внимания. Мы заказали сначала себе, а потом растерянно смолкли.

— А что для вас, молодой человек? — традиционно спросил метрдотель.

— Шницель, — ответил Узлик без малейшего колебания. — Шницель и салат.

Человек во фраке растерянно кашлянул:

— Не знаю, будет ли… сегодня как раз, кажется, не делали…

— Вот, — вмешалась Итка. — Это почти как шницель. Дадут хороший кусочек мяса и к нему картошечку.

Узлик, не соглашаясь, мотает головой.

— А если цыпленочка? — ласково пробует склонить его на компромисс метрдотель. — Косточки вынем…

— Хочу шницель и салат.

Черт знает что, мысленно говорю я себе, зачем метрдотель его спрашивает? Любое блюдо принеси, и Витеку бы в голову не пришло что-то придумывать.

— Мы с дедушкой тоже ели шницель, — пошел Витек с козырной. — На вокзале!

Ух ты! И даже на вокзале! А тут первый разряд — и никакого тебе шницеля. Это была тактика высокого класса. Метрдотель закусил губу.

— Хорошо, попытаемся что-нибудь сделать. Если молодой человек подождет…

Узлик кивком подтверждает согласие. Нам принесли мясо под соусом. Официант зажег спиртовку и некоторое время еду подогревал. Потом стал частями раскладывать нам с Иткой по тарелкам. Узлик смотрел мне в рот так, что у меня кусок застревал в горле.

— Хочешь попробовать? — спросил я.

Хотел. Умял чуть ли не половину порции. К счастью, тут подоспело и его блюдо — шницель величиной с тарелку.

— Мне тоже его подогрей, — сказал он метрдотелю.

Я думал, тот шлепнет мальчишку салфеткой. Нет, взял сковородку и в самом деле шницель подогрел. Все мы при этом сохраняли полную невозмутимость.

Витек орудовал ножом и вилкой, как взрослый. И не оставил ни крошки. Когда мы хотели заказать лимонад, заявил, что дедушка всегда дает ему попить пива, если берет с собой в трактир. Я пододвинул свой стакан. Он отхлебнул чуть не две трети.

Когда поехали обратно, не было уже никаких эксцессов. Мальчишка стоял за передним сиденьем и держал нас за плечи. Мы пели. Он знал все песни. Дедушка научил его даже песенке о канонире Ябуреке. Он орал ее во все горло прямо мне в ухо. При этом отбивал такт, шлепая меня по голове.

Как прочно у меня засела в памяти малейшая деталь того дня. Когда доехали до Праги, Итка вспомнила, что у нас на сегодня билеты в концерт. Точнее говоря, билеты были у Вискочилов, они купили их для нас и для себя.

Хорошо еще, что Итка вспомнила.

— Подумай только, как было бы неприятно, если бы нас там не оказалось! — воскликнул я.

— Особенно неприятно было бы пропустить виолончельный концерт Дворжака!

Мы с нетерпением ждали предстоящего вечера. В молодости мы ходили на концерты часто; были периоды, когда не пропускали ни одной новой постановки. Теперь же редко выпадала эта радость. Вечно бились над проблемой, где бы изыскать резервы времени.

Когда наконец добрались до дому, оказалось, нас ждет Ондра. Он сидел на лестнице в джинсах и тренировочном свитере и был похож на выпускника средней школы.

— Ну молодцы, — приветствовал он нас. — Я думал, вы исцеляете страждущих, а вы, оказывается, ездите за город на прогулки!

— Ты был в клинике?

— Разумеется! Нет ничего тайного, что бы не стало явным! «Пан профессор уехал с мамой». «Пани ассистентка уехала с папой!» Секретарши будто сговорились.

Как хорошо, что дома оказался сын.

— Но как ты очутился в Праге? Почему не сообщил?

Уже зашли в квартиру. Он блаженно развалился в кресле. Зевнул.

— Бог ты мой, человек чуть не три часа ждет их на лестнице, а они еще делают выговор, что не сообщил! И вообще, в субботу ничего не будет отмечаться?

Ой, ведь у Итки день рождения! Я, кажется, об этом начисто забыл. Приходится на ходу исправлять положение:

— Ну разумеется, будет. Мама уже записалась к парикмахеру, — пытался я острить, — и заказала вечерний туалет.

Итка ухмыляется. Стоит возле Ондры и наливает ему сок. Когда их видишь так вот — голова к голове, — кажется, это брат с сестрой, очень похожие друг на друга.

— Безусловно, — парирует мне жена. — А папа будет в белом, что еще торжественней. А проще говоря, забудет переодеться, если не вообще прийти.

— Здорово! — хохочет Ондра. — Сразу чувствуешь, что попал домой.

— Пойдешь сегодня на концерт, сынок, — спохватываюсь я. — У меня уже нет настроения. По крайней мере будет кому сопровождать маму.

— Вот оно что, у тебя нет настроения? — иронически повторяет Итка. — Ну, там оно у тебя появится! Чудесно проведете время вместе с Ондрой. А я пока тут кое-что испеку. Дел у меня по горло, не знаю, за что хвататься.

— Вот что скажу я вам, — подает голос сын. — Идите-ка вдвоем. Я тут сидел на лестнице целую вечность, с меня этого на сегодня хватит. Теперь могу поваляться на тахте — послушать диски.

Тут Итку осенило позвонить Вискочилам. Мы, собственно, еще не узнавали, удалось ли им достать билеты. Билеты есть, сказала пани Вискочилова. Но, к сожалению, мужу не удастся пойти. Такая незадача. Хотел достать ей чемодан с антресолей и оступился на табуретке. Упал на руку. Перелома нет, а очень сильный ушиб с кровоподтеком. Запястье у него теперь в крахмальной повязке. Концерт-то бог с ним, но недели три не сможет оперировать.

Итка сочувственно кивает, одновременно делая мне устрашающие знаки.

— Недели три не сможет оперировать, — повторяет она, чтобы слышал я. — Бывает… Что же делать!.. Ну как это супруг мой будет возражать?

На мгновение я не в силах воспринять ничего другого. Три недели! Ружичка пойдет в академический отпуск — завершать докторскую, этому я уже воспрепятствовать не могу. Гладка договаривается взять несколько дней за свой счет в ближайшей декаде, когда дочь придет из роддома. И наступает время летних отпусков. Любопытно знать, кто, собственно, остается в клинике.

— Если ваш муж не может, у нас есть кому пойти, — говорит Итка. — Приехал Ондра. Не возражаете? Отлично. Возьмем его с собой и заедем за вами. Муж заодно посмотрит на ушиб.

Так и решили. Итке вдруг не понадобилось печь; у меня появилось то самое настроение, которого несколько минут назад не было; Ондра забыл, что чуть не три часа сидел на лестнице. Он откопал в шкафу костюм, в котором был на выпускном балу в школе. Боялся, что пиджак не застегнется, но оказалось, даже чуточку свободен. С этой минуты жена стала следить за ним озабоченным взглядом.

— Как получилось, что ты теперь приехал? Не заболел?

— Просто взял два денька отгула. Надо тут посмотреть кое-что в библиотеке, для одной статьи. И потом я давно не видел Эву.

— Оправдываешься, будто ты не дома!

— Спросили вы — не я начал.

Что-то в нем появилось новое. Он уже не смеялся так беззаботно, как прежде. И в разговоре стал сдержанней. Тонкие длинные пальцы все время что-то нервно теребили.

Может быть, неприятности по работе? Уже три года он — сотрудник научно-исследовательского института в Брно. В прошлом году защитил кандидатскую. Мы спросили, что нового. Он рассказал, что предстоит научная командировка в Грецию. Претендентов было много, но директор выбрал его.

И вот мы на концерте. Я в отличном расположении духа, как всегда, когда с нами кто-нибудь из детей. Бывает, слушаешь музыку — а сквозь нее просачиваются тысячи посторонних мыслей: больные, операции, административные неурядицы… На этот раз мне удалось отключиться от всего.

Кроме концерта Дворжака, исполняют серенаду ми-бемоль мажор Йозефа Сука. Сколько раз дома мы слушали ее в записи. Я всегда любил эту серенаду. Но сегодня тихие партии смычковых особенно доходили до сердца и наполняли ощущением счастья. Быть может, действительно оттого, что рядом — Ондра. Он необычайно восприимчив к музыке. Я вижу около себя его тонкий неподвижный профиль, мальчишеский лоб, длинные, как у Итки, ресницы. До боли он кажется уязвимым и незащищенным.