Тихий океан, словно измывался над нами. Казалось, этому шторму не будет конца и начала. Казалось, океан играл нами как кошка с мышкой, проверяя нас на выносливость. Этот дикий шторм не был таким коротким, как тот на том песчаном мелководном коралловом покрытом пальмами атолле. Где было мое с Дэниелом и моей красавицей Джейн пристанище.
Где моя крошка Джейн влюбила меня в себя. И где, первый раз мы сошлись в единении нашей близкой самой, наверное, страстной безумной любви.
Я, почему-то увидел тот ночной атолл. Увидел купающегося у борта Арабеллы, и смеющегося Дэниела. И ее, вышедшею ко мне из воды. Почти нагую. В том белом, снова купальнике. Узком донельзя купальнике. И обворожительно красивую мою морскую нимфу или русалку. Тонкую в гибкой как у восточной танцовщицы узкой талии. Загорелую до черноты и жаждущую меня и моей любви. В стекающей морской соленой воде.
- Джейн! Моя Джейн! Единственная и любимая - Я произносил ее имя в бреду и вслух, не слыша сам себя.
- Ты позвал меня, любимый - я услышал вдруг ее голос и, снова пришел в сознание.
Она так и смотрела на меня практически, не моргая и прижавшись лицом к моему лицу.
- Уже утро, любимая - произнес, помню, я ей.
- Я знаю, любимый - произнесла Джейн.
- Помощь должна прийти, любимая - проговорил я, еле произнося ее имя, и тоже еле слышно лежащей на мне и обнявшей меня моей красавице Джейн, сам не понимая, что сейчас говорил ей. Не ведая, что мы были невероятно далеки от торговых транспортных путей. И помощи просто не будет. И наши сигналы бедствия нас не спасут. Оставались уже считанные минуты до окончательной гибели яхты Арабеллы. И все, конец...
- Она скоро прейдет к нам милая. Нужно только подождать. Нужно, только подождать - повторял я, прекрасно понимая, что нам не вырваться из смертельных, теперь лап этого водяного кошмара.
Я, еще сумев собрать последние силы, снова, перехватил рукой мою любовницу Джейн поверх ее широких полненьких ягодиц. Обхватив ее широкие женские бедра. Запустив руку промеж ляжек ее ног. Ощутив, из-под ее подтянутого там под гидрокостюмом и узкими полосатыми цветными купальника плавками любимой очертания промежности и лобка. И прижал, снова ее к себе правой своей рукой. Чувствуя, как она выскальзывает из моих онемевших и одервеневших замерзших пальцев.
Я снова прижал, любимую, массажируя ее промежность своими ничего не чувствующими задервеневшими пальцами правой руки. Стараясь разогреть ее. Обострить жизненные любовные ощущения.
Я, подтянулся еще раз, еле-еле на левой руке к леерам ограждения левого борта, прижавшись к ним мокрой в воде растрепанной выгоревшими русыми волосами головой. Чувствуя и ощущая холод перильного бортового железа. Лежа в воде и держа на своей груди прижавшейся грудью, спиной вверх, теперь тело моей любимой Джейн.
Мои практически ничего не чувствующие мужские пальцы соскользнули. И ее девичья Джейн попка, вдруг, выскользнула из правой моей ослабленной руки. И я лихорадочно и спешно, перехватил ее, снова за узкую девичью спину. И провел рукой по ее узкой женской недвижимой обливаемой волнами мокрой в изодранном гидрокостюме спине и пальцами попал в пулевое отверстие от пистолета или автомата. Она еле слышно и совершенно бессильно вскрикнула. И простонала, дернувшись лежа на мне. А я, прося у нее прощение, как мог только, снова, прижал ее к себе.
- Прости! Прости, любимая! - помню, произносил еле слышно я.
Вся спина была ее в крови, и ранение было смертельным. Пуля попала моей Джейн со стороны спины, где-то рядом с сердцем. И она, истекая кровью просто умирала. Но, умирала, почему-то долго. Что это было такое, я не мог тогда знать и понять. И со мной происходило, тоже, самое. Наша кровь, сливаясь в длинные ручьи без конца, текла из нас по лакированной из красного дерева палубе Арабеллы, впитываясь в нее и только частично смываясь в сам океан.
Что это было, я не знаю. С кровью уходила и жизнь. Но уходила очень медленно и крайне долго как в замедленном до предела кино.
Что-то происходило необычное и не совсем вероятное. И со мной и с моей Джейн. И даже самой яхтой Арабеллой.
Мы должны были уже погибнуть, но что-то тогда нас еще держало. Держало на этом свете. Что-то. Что-то необъяснимое и подводило к решающему финальному концу.
- Ничего, любимый - вдруг произнесла еле слышно она мне.
Джейн была все еще в сознании. Хоть и отключалась время от времени, как и я. И казалось, это будет длиться вечно и не закончится никогда.
Было, как сейчас помню, такое ощущение, хоть это все можно смело назвать бредовым ощущением будущего покойника утопленника, что за нами кто-то наблюдал со стороны и держал на этом свете.
Мы должны были давно уже быть мертвыми, но мы не умирали.
Я сейчас даже не могу, вспомнить сколько раз я приходил в себя и уходил из себя. И снова приходил. И так всю ночь до самого рассвета. В состоянии бесконечного повторения. Как на заевшей пластинке. И сигнал SOS! Приводил меня в сознание, и я видел ее смотрящие пристально и не моргающие, словно рассматривающие любимой глаза. Глаза какие-то уже не совсем, такие как раньше. Хоть и измученные пытками палачей, но уже какие-то другие. Не совсем, похожие на глаза моей Джейн. Словно на меня смотрела другая уже Джейн или другая женщина. Которой я не знаю. Такая же измученная и израненная, но совершенно иная. Из иного мира.
И снова, поцеловала меня, тогда в мокрые холодные, почти мертвые губы. Жадно и страстно. Я помню это до сих пор. Как и все, что было тогда со мной. И в этом поцелуе было столько любви!
И такое было уже ощущение, что это все уже не реальное и не настоящее. Какое то, придуманное, кем-то или чьим-то бредовым сознанием. Словно в каком-то очень реалистичном практически живом сне.
И я, чтобы эта возникшая иллюзия была правдоподобной, снова поцеловал свою умирающую Джейн. И, снова, уговаривал потерпеть немного, прекрасно понимая, что нам обоим конец. Но делал снова и снова это. А она смотрела на меня, своими черными измученными тоскливыми и печальными, но влюбленными глазами, опустив на мое плечо голову и прижавшись мокрой от воды холодной девичьей щекой.
- Сколько сейчас времени? - я, вдруг и снова, услышал из ее еле шевелящихся губ.
- Не знаю, любимая - прошептал я Джейн на ухо - Не знаю. Я не могу оторвать левую руку от лееров ограждения. Нас смоет в океан.
- Любимый - прошептала моя умирающая Джейн.
- Джейн, миленькая моя - произнес я, стараясь поддержать ее и отвлекая на себя - Я нашел твое вечернее платье.
Джейн улыбнулась и прижалась губами к моим губам.
- Они нашли его - я говорил моей умирающей смертельно раненой Джейн - Они бросили на нашу нашей любви твою в каюте постель. Я там видел и твои черные красивые туфли на полу. Там в твоей каюте. И магнитофон с кассетами. Эти гады, рассыпали их по всей там каюте.
Джейн смотрела на меня, не моргая, ледяным холодным уже мертвым взглядом любимой. Я не в силах был, теперь ни о чем думать. Я умирал тоже. И как ни странно, но не о смерти думал. А, думал, только о своей смотрящей на меня моей Джейн.
- Джейн - произнес ей я - Ты так и не одела для меня, то свое вечернее платье. И те туфли, миленькая моя Джейн.
Я все говорил и говорил. Еле произнося и выговаривая, все хуже свои слова немеющим малоподвижным языком. Прикусывая его и отключаясь от штормового холода - Не уходи от меня любимая. Не уходи.
Последняя агония
Любимая умирала, а я не переставал целовать ее избитое миленькое в синяках опухшее, черненькое от загара личико. Жалея и прижимая к себе правой слабеющей от потери крови рукой. Я сам умирал и не мог ей ничем уже помочь. Все, что мог, только успокаивать и целовать любимую.
Я ощущал, как текущая по палубе холодная штормовая вода стремилась, теперь утащить нас обоих в сам открытый океан. И держался левой рукой, как мог, не желая все еще сдаваться. Пока еще был в сознании, я сжимал на леерах бортового ограждения свои, пока еще живые, хоть и бесчувственные от потери крови пальцы. И прижимал мою умирающую лежащую на мне любимую мою женщину правой рукой. И не отпускал ее ни на минуту. Она тоже, держалась за ограждение левого борта, правой ослабевшей совсем и обессиленной своей рукой, обхватив мою шею левой рукой. Вцепившись женскими пальчиками и мертвой хваткой в мои мокрые волосы. И, прижималась ко мне из последних своих сил черненькой от загара смуглой щечкой к моей небритой колючей щеке.
