Двигаясь дальше, Подкидыш остановился на краю болота, поросшего ольхой, ветлой и чахлыми осинками.

– Не знаю, как насчёт судьбы, а почва под ногами задышала! – сказал он, тревожно глядя вниз. – Смотри! Куда это мы вышли? Заблудились?

Абра-Кадабрыч поцарапал бороду:

– Я не Сусанин, но я с усами. Да и вообще… Дорогу осилит грядущий. Вперёд! Без страха и сомнений! Только вперёд! Хотя – постой. – Старик потрогал почву под ногами. – Не будем рисковать. Ты посиди тут, на сухом бугорке, бруснику поклюй, а я пойду покуда, посмотрю, что да как. Может быть, царевну-лягушку повстречаю, так она подскажет, где пройти.

«Лишь бы царь-бабу-ягу не повстречать», – мрачно подумал Ивашка, оставшись на сухом пригорке.

Смеркалось. В небесах над болотом звёзды потихоньку зацветали, распуская лепестки, – этот высокий и широкий звездоцвет похож был на крохотные лилии. Прогорклый запах гнили и запах торфа становились густыми, отвратными. И в то же время воздух обогащался тонким ароматом вереска, нежностью багульника, кассандры и голубики… А потом Подкидыш вздрогнул и старательно глаза протёр. «То ли показалось, то ли правда?»

Вдали над трясиной задрожал какой-то робкий огонёк. Всего лишь несколько мгновений тот огонёк дрожал-лихорадился, потом погас – будто нырнул в трясину, чтобы вскоре вспыхнуть где-нибудь поодаль, подразнить, попугать багрово-синим язычком.

Парню стало не по себе. Он шею вытянул, высматривая Оруженосца.

Вскоре тот вернулся – принёс охапку сухого мха.

– Здесь придётся ночевать, – сказал он, расстилая мох. – Не будем рыпаться, а то провалимся.

– Весёленькое дело! – хмыкнул парень и опять заметил вспышку на болоте. – Смотри! Смотри! Что это?

– Где? – Черновик прищурил свой «кошачий» глаз, способный видеть в сумерках. – А! Это – огнёвка.

– Что за огнёвка?

– Болотный огонёк или блуждающий огонь. Или фонарик. Или дурацкий огонь. Или – огненный демон. Как только не называют в народе… – стал рассказывать старик. – Чем глубже болото, чем чаще полыхает огнёвка. Так что не вздумай пойти за этим огнём. Пропадёшь.

– Надо же! – Парень даже на цыпочки приподнялся, оглядывая темень. – А почему он вспыхивает?

– Болотный дух злобится.

– На кого?

– Ну, может быть, на нас. За то, что припёрлись незваные гости, покой нарушили. – Старик соорудил подушку из сухого мха, сел на неё и сурово продолжил: – Ну, всё это сказки, легенды и предания. А вот тебе другая сторона медали. Прозаическая, так сказать. Господа материалисты. Кха-кха. Ты, надеюсь, слышал про таких?

– Ну, так, маленько…

– Ясно. Так вот они, материалисты, утверждают, что наружу просто-напросто выходят болотные газы – метан, фосфин. Чёрт их знает, почему, но вот они-то и загораются. Только я, откровенно говоря, не шибко верю господам материалистам. Дело в том, что бывают случаи, когда блуждающий огонь появляется там, где болотного газа вообще не может быть – над зыбучими песками, например. Над могилами. Кроме того, я знал немало рыбаков, которые ночью видели такой огонь на берегу, брали курс на него и погибали в открытом море. А это были опытные люди, бороду даю на отсечение.

Подкидыш передёрнул плечами – на болоте становилось зябко, неуютно.

– Весёленькая тема, – пробормотал, вглядываясь в темноту. – Вон там опять сверкнуло… И там – и там…

– Теперь до утра будут хороводить. Не обращай внимания.

– Ну, так что же это за огоньки?

– Не знаю. Христиане считали их душами покойных людей. Англосаксы и финны были уверены, что это – души умерших некрещеных детей. Как бы там ни было, но… Я давно живу на белом свете и могу тебе твёрдо сказать: раньше эта огнёвка вспыхивала гораздо чаще. Теперь – не то.

– Хорошо это? Нет? А почему?

– А потому что люди душат сказку – душат со всех сторон.

Болота осушают, реки перегораживают.

– Да разве это плохо – осушить болото, поставить гидростанцию на реке, чтобы людям лампочка светила, а не вот такие болотные огни?

– Молодой ты, Ваня, и многого ещё не разумеешь. – Старик развёл руками. – Творец не просто так, не от скуки сотворил болото. Во всем была необходимость. Мера. А человек, возомнив себя, чёрт знает, кем, начал хряпать всё, что рядом. И добром это не кончится, увы!

– Вот на этой жизнерадостной ноте мы и закончим, – пробормотал Простован, зевая и укладываясь на подушках сухого хрустящего мха.

Остывающий болотный воздух прохладной иголкой покалывал щёки, щекотал под бока, заставляя поминутно ворочаться.

«А дома сейчас – красота! – Ивашка вздохнул. – Тятенька домой пришёл, какую-нибудь железяку опять притащил. Матушка с поля вернулась, брат и сестрица. До полусмерти замордованные, а всё-таки довольные. Сходили на речку за огородами, там поплескались в тёплых омутах, в чистое бельё переоделись. Потом – за стол, а там жратвы навалом. Батя с братом дёрнут по стопке самогона – с устатку. Молча, степенно поужинают, звякая ложками, вилками, сосредоточенно прожёвывая и стеклянно, туповато глядя куда-то в стол и в пол. А затем всё семейство завалится спать, чтобы завтра с петухами снова подняться, покряхтывая, и знакомой дорогой снова идти на работу свою, чтобы там до вечерней звезды горбатиться над горячим железом, над пыльной пахотою, над прополкой, которой не видно конца…»

Чувство потаённой зависти – как-то незаметно для самого Подкидыша – перешло в чувство недоумения и даже глухого раздражения.

«И вот это вот – ихняя жизнь? Это – ихняя сказка? – с горечью думал Подкидыш. – Я что-то не пойму, какой тут смысл? И дед, и прадед, и прапрадед с прабабкой вот так же горбатились, рожали и растили ребятишек, потом ребятишки становились отцами, дедами. И все они – все как один! – копались в навозе, будто искали жемчужное какое-то зерно, и помирали, ни черта не отыскав. Но какой же смысл вот в этом бесконечном хождении по кругу? Однажды я в горах на старом руднике видел приспособу для несчастной лошади, ходившей по кругу, – в камнях тропинка выбита копытами. Так она была – слепая, каторжная лошадь. Она и сдохла в хомуте, как заводная, ходя по кругу. Ну, так ведь мы же не слепые кони. Ну, ведь должен же быть какой-то смысл, итог всей этой каторги! Должен быть – и есть! А иначе – как же? Зачем всё вот это – небо, горы, звёзды? Зачем они светят? Только чтоб иголки собирать, да снова шить и шить? А жить когда, родимые? Песни петь – когда? Улыбаться, радоваться….» Простован стал потихоньку все эти мысли вслух произносить, а старик – тоже потихоньку – стал поддерживать полночный разговор.

Глядя в сторону звезды, промелькнувшей над болотными хлябями и упавшей где-то за тридевять земель, житель Древнего Рима переключился на рассказы об устройстве мирозданья.

– Солнце, между прочим, это звезда, самая ближайшая к Земле.

– Солнце – это звезда? – не поверил Подкидыш. – Я думал, что солнце – это солнце, да и всё.

– Нет. Солнце – это единственная звезда, которую мы видим невооружённым глазом. А все другие звёзды удалены от нас на световые года. Возьми хоть самый мощный телескоп – ничего не увидишь на звёздах. Муму непостижимо, как далеко…

И чем больше парень слушал старика, тем больше поражался его разносторонним познаниям. Хоть о мирозданье он мог увлечённо рассказывать, хоть о чём-то самом-самом приземлённом.

– Вот, смотри. – Оруженосец сорвал какой-то стебелёк. – Это трава – собинка. Сам цветочек синий, листочки красные и корень тоже красный.

– Темно. Я не вижу.

– Ну, значит, верь мне на слово. Эту травку хорошо давать жене и мужу с вином – дружно будут жить.

– Ты это к чему?

– Да так, просто трава под руку подвернулась.

Болотный стебелёк слабо серебрился под звёздами. Парень заметил его и что-то вспомнил. Открыв свой короб, он достал давно засушенный цветок.

– А вот эти вот царские кудри ты знаешь?

– Царские пудри? Ага. Этот цветок для того, чтобы пудрить мозги.

– Нет, – серьёзно сказал Ивашка. – Это царский цветок…