Традиционная вялая сюжетность литературы XIX века стала беспокоить авторов в начале XX. Выразил это в манифесте "Почему мы Серапионовы братья" Лев Лунц. Тема развита также в его статьях "О публицистике и идеологии" и "На Запад!". Он призывает к большей динамичности сюжета, к "хорошо организованной" прозе. Е.Замятин, патрон Серапионов, указывал на О'Генри и Уэллса, как отличных сюжетников. Требование остроты сюжета Лунц попытался реализовать в собственной новелле "Исходящая в"--37", где реальность смешена с фантазией. Нельзя, однако, сказать, что призыв Серапионов удалось осуществить хотя бы им самим: может, генетика русской классики оказалась все-таки сильней?
По Бахтину, романному герою присущ "избыток человечности", ситуация, когда личность и судьба ее неравновелики. Роману, в отличие от спокойной повести, нужна сильная интрига -- пружина, которая держит всю драматургию происходящиего. Традиционный подход, что в романе должен быть "треугольник", сегодня в американском литературоведении иногда заменяется другим: для сюжета романа нужна "зависть" (mimetic desire). Так или иначе, степень драматизированности романа выше, чем рассказа и повести, а магнитное поле шире, иногда глобально. Повесть может расплываться, оставаться вне рамы, роман же замкнут, и события в нем самоисчерпаемы. Температура рассказа и повести ниже, повесть более открыта, фрагментарна, незавершена. Рассказ изображает одно событие, роман -- целую жизнь, а повесть -- между ними. В теории была попытка разделить прозу на два жанра: рассказ и повесть в одном, новелла и роман в другом жанре. Французское rГ(C)cit и co nte понимается как рассказ, повествование, история, даже сказка, также и немецкое ErzГ¤hlung и Geschichte, а новелла и роман в обеих литературах отделены.
В принципе можно говорить о двух типах прозы (или авторской реализации прозы): прозе динамичной и статичной. Пушкинская и лермонтовская проза -динамичная, тургеневская; достоевская, толстовская -- статичная. Но в обоих типах романная рама остается. Впрочем, сегодня это кажется некоторым вовсе необязательным. Уильям Тодд вынимает роман из рамы. Его формула: "Что такое роман? Роман -- это теория человеческой жизни". А именитый литературовед Лайонел Триллинг просто уничтожает раму жанра обобщением: "Роман... есть вечный поиск реальности". О конце романа заявлял, например, Роб-Грийе, из последних -- о смерти романа в XX веке -- И.Бродский в 1989 году. После этого его публичного заявления у Сергея Довлатова был спор с Бродским, и я присутствовал. Довлатов сказал ему: "Тебе смерть романа нужна, чтобы утвердить приоритет поэзии". Бродский отшутился, ответив, что он имел в виду средний роман: "А великий роман ты еще накатаешь в оставшееся десятилетие". Лидерство романа в мировой литературе, слава Богу, никем не поколеблено.
Итак, что же остается в осадке после всех размышлений? И не проще ли объяснить читателю, что новелла и рассказ -- это то, что читается за один присест, за полчаса, повесть -- за вечер, после ужина и за чашкой чаю, а роман -- за ночь с пятницы на субботу и дочитывается после завтрака? Остается вот что: желание прочитать роман за час-полтора.
Потребность в короткой романной форме
В американской славистике применительно к русской литературе существует термин Long Short Story -- свидетельствующий о потребности в жанре, который еще не сформировался. Виктор Террас отделяет большой русский роман от "short nove l (or romance) or Long Short story" Хотя жанр "маленькие трагедии" и приписывается Пушкину его исследователями, но трагедии действительно маленькие. Термин "маленький роман" в русском контексте тоже встречается. Заголовок "Маленький роман" дал своему ранее опубликованному рассказу "Старая песня" Бунин в 1926 году, -- как название, а не как подзаголовок жанра, но рассказ так и остался рассказом. В советское время эстонский прозаик Энн Ветемаа назвал свою книгу "Маленькие романы" (в ней были типичные большие повести).
Short novel ("Короткий роман"), по расплывчатой формуле Уилфрида Шида, "форма, которую великие мастера находят наиболее подходящей для наибольшего эффекта". А в пример приводятся Достоевский ("Записки из подполья"), Чехов ("Палата в"--6"), Томас Манн ("Марио и магикан"), Стейнбек ("Tortilla Flat"), Фолкнер ("Старик"). "Литературная форма, которая предлагает такую драму, что может быть охвачена за один присест, -- пишет Шид, -- есть объем, который литература едва ли может сразу освоить". К этим коротким романам Шид причисляет и свой "The Blacking Factory". Впрочем, в другом месте той же книги Шид, забыв о сказанном ранее, говорит, что есть только три коротких романа ("an only short novels ever written"), и это: "Медведь" Фолкнера, "Смерть в Венеции" Томаса Манна и "Аспернские документы" Генри Джеймса.
Возникают определенные сложности обозначения жанра короткого романа при переводе. Профессор Чикагского университета Хью Маклин, переводчик и комментатор Зощенко, назвал три произведения Зощенко "Short novel s": "О чем пел соловей", "Сирень цветет" и "Мишель Синягин", выделив жанр "короткие романы" в особую часть издания. На мой взгляд, "О чем пел соловей" -рассказ, "Сирень цветет" -- повесть, а "Мишель Синягин" -- короткий роман, или микророман, истоки которого глубже, чем это кажется на первый взгляд.
В.Топоров справедливо обнаруживает истоки русской классической и даже психологической прозы в "Бедной Лизе". Довольно большое количество действующих лиц, смена мест и времени действия, эпилог в конце-доказательства того, что в "Бедной Лизе" налицо короткая романная форма. Можно сказать, что русская проза началась с микроромана и, таким образом, сразу оказалась более современной, чем всегда считалось.
Компактная форма "Пиковой дамы" появилась не без влияния Шатобриана, вдохнувшего ветер демократизации во Франции после абсолютизма. Не случайно Пушкин считал его "первым мастером своего дела". Как назвал жанр "Пиковой дамы" сам Пушкин неизвестно, поскольку рукопись не сохранилась. "Пиковая дама" разбита на шесть глав, каждая начинается с легкой руки пушкинистов с отдельной страницы с спуском, хотя главы длиной всего пару страниц. Произведение имеет эпилог (Заключение), но от всего этого большим романом не становится. Пушкинисты считают ее повестью, КЛЭ называет ее новеллой. Но представляется, что по многим параметрам название "микророман" для "Пиковой дамы" в самую пору.
"Шинель" Гоголя уложилась в рассказ, ну, если будете настаивать, то в повесть: мало действующих лиц, спокойное действие. Коротким романом, как иногда пишут, не является. Кстати, не из гоголевской "Шинели", представляется, вышла русская литература. Из нее вышел Достоевский, которому хотелось это, как говорил князь Вяземский по другому поводу, "генерализировать". Повторение мысли "Все мы вышли из..." делает честь Гоголю, но обедняет русскую литературу, корни которой питались, помимо "Шинели", множеством источников как западных, так и российских. Не случайно партийный наместник в советском кино брежневского времени Шауро эффектно заявил: "Мы вышли не из "Шинели" Гоголя, а из бурки Чапаева". Применительно к официальной литературе советского времени это так и было, что еще раз подтверждает, что у литературы было много корней, крепких и гнилых.
Толстой не работал в короткой романной форме, хотя размеры его рассказов больше коротких романов. Замятин писал: "В романах Толстого бомба, упавши, прежде чем взорваться, всегда долго крутится на месте, и перед героем, как во сне, проходят не секунды, а месяцы, годы, жизнь". Я против бомб, но уж если дано такое сравнение, в микроромане бомба долго не может крутиться, время в тексте спрессовано. Лесков создает особый жанр "русской новеллы" -- близкой короткому роману ("Левша", "Леди Макбет" и др.). Тургенева считают, и справедливо, утвердителем русского рассказа. Но он же под влиянием французской новеллы создал великолепный микророман "Клара Милич", не назвав жанр, но соблюдя все его каноны.
Американская славистика рассматривает Чехова как импрессиониста. Чехов не раз в письмах сообщал, что пишет роман, но большое романное полотно так и не состоялось. Кажется, Чехов страдает, что не написал в жизни ни одного романа. А короткую романную форму писатель, особенно в последние годы, создавал параллельно с работой над рассказами. "Даму с собачкой", "Мужиков", "Душечку", "Ионыча" можно считать микророманами. А в большинстве современных изданий Чехова это публикуется под рубрикой "Повести и рассказы".
