– Слушаюсь. А с пленными… Ваше превосходительство?

– Женщин… симпатичных – бойцам. Ну не отбирать же у них?.. – улыбка того, кого назвали «Ваше превосходительство», стала глумливо-понимающей. – Пусть выпустят пар. Разрешаю взять их в наш лагерь. А после, как надоедят – в мастерские! Страшных и старых – сразу в мастерские. К осени надо много одежды починить. Тех, кто ни к чему не годен… выкиньте на трассе подальше отсюда. Мужиков – в дорожные бригады. Я видел тут недалеко гравийный карьер. Пусть крупные ямы закапывают. На трассе отсюда до Сызрани не проехать! Детей и совсем дряхлых – оставьте тут. Нам они без надобности. Ну а что делать с вещами, ты знаешь сам. Все, что горит и что мы не можем увезти за один прием – спалить. Сейчас, как только мы отъедем, придут деревенские. Они уже свою долю получили. Мародерствовать тут им будет слишком жирно. А держать здесь караул я не буду. У меня сейчас каждый человек на счету.

Вскоре, фырча и изрыгая дым, подъехал бортовой КамАЗ – грязное чудовище, которое, как и все дожившие до этой поры машины, собрали из десятка погибших собратьев. Людей из рефрижератора, многие из которых зажимали окровавленные раны, вывели и погрузили в него, крепко связав им руки. Некоторых пришлось швырять.

На лицах их на секунду мелькнула надежда. Но только на секунду, потому что им тут же начали надевать петли на шеи.

Между двумя столбами уже был натянут на высоте в три метра стальной трос. Кто-то из пленных запричитал, один завыл в голос, но остальные молча смотрели на эти приготовления, лишь тихо перешептываясь. Люди от природы склонны до последнего думать, что какое-нибудь чудо или чья-то милость спасет их.

Но не в этот раз. Человек в пальто махнул рукой, водитель нажал на газ – мотора он не глушил – и со всей скоростью, на которую был способен, грузовик рванулся вперед. Пленные повисли над пустотой как связка чеснока или лука. Почти все из них умерли сразу от того, что хрустнули их шеи, но несколько еще подергались, пуча глаза и хрипя.

Тех из вагона, кто не мог идти, добили на месте выстрелами в упор, а одному просто проломили череп прикладом. А женщин тем временем уже загоняли в несколько грузовиков с тентами, не жалея ударов плетью. Над площадью стояли плач, брань и дикие крики.

– Так-то лучше, – произнес человек в пальто, взглянув на часы. – Теперь ведите «отцов города». Всех местных начальников. Повесьте их еще выше, на ЛЭП, чтоб оттуда смотрели!

Генерал кинулся давать распоряжения, а тот, кого называли «Превосходительство» повернулся к толпе остальных жителей, сжавшихся в кольце боевиков, словно овцы под охраной волков, и громко произнес:

– Вот к чему привела ваша жадность! Вы расстроили меня, вашего благодарителя и защитника! Молчите? Стыдно? Теперь будете работать. И может, мы простим… Бойцы!! – он повернулся к рваному строю, вооруженному «калашами», винтовками и карабинами СКС. – У вас еще час! После этого уходим. Всю добычу, какую сможете увезти, можете взять с собой!

Дружный радостный рев был ему ответом.

Коротко кивнув и получив разрешение идти, два мордатых командира побежали к своим отрядам.

Тем временем один из бойцов с туловищем как пивной бочонок, в черной лохматой шапке и с такой же бородой, уже успевший принять на грудь, заметил, что старик, чье лицо было рассечено ударом наискось, закрывает одеялом прижавшуюся к стене вагона девочку.

– А это ты кого прячешь? – дыша винным перегаром, он подлетел к деду. – Девку? Даже двух?! А ну покажи! Убери одеяло, а то зарублю! – в его руках появился нож с широким зазубренным лезвием.

С выражением обреченности в глазах старик повиновался.

Одеяло упало на землю. Какое-то мгновение взгляд здоровяка в шапке не мог сфокусироваться на странном силуэте, у которого явно чего-то не хватало. То ли рук, то ли ног… Для двух людей… А когда понял, то отскочил, крестясь и отплевываясь.

– Нечистая сила! Уродка… Сжечь ее надо.

– Да ладно тебе, Чингиз, – усмехнулся за его спиной боец в вязаной шапке по кличке Фотограф, снимая редкий экземпляр на свой «Ipod». – Была б она… они постарше, взял бы обеих. А так они еще зеленые. Оставь, один хер она долго не протянет, скопытится. Ты гляди, как смотрят! Того и гляди за палец тяпнут… Пошли отсюдова. А то у меня аппетит на жратву и нормальных баб пропадет.

Внутри салон просторного полноприводного джипа, поставленного на шасси от ГАЗ-66, был обшит скрипучей кожей, прибитой золочеными гвоздями. Накидкой на кресла служил театральный гобелен. Стекла были тонированы.

Отпустив телохранителя и шофера и оставшись наедине, двое вождей перешли на более неформальный разговор.

– Ну как тебе, Михалыч? Я был крут? – спросил человек с колючим взглядом у одетого в военную форму.

– Как всегда, Виктор, – ответил его визави. Хоть он и держался вольнее, но все равно было ясно, кто из них главный. – Как всегда. Ты просто натуральный темный властелин.

– Не завидуешь? Не думаешь, что у тебя получилось бы лучше? Все-таки это ты смотрел кино про таких деятелей. На большой «плазме». На хате мэра, которого твой батя грохнул. Смотрел и тушенку из банки лопал. А я в это время… – тот, кого назвали Виктор, кашлянул и поморщился, – ловил рыбу из-подо льда на собственное живое мясо. А еще рылся в шлаке, чтоб спекшуюся карамельку найти. И подстреленному голубю радовался, как чуду. И жратву отбирал у тех, кто послабже.

На нем теперь был черный кожаный пиджак, очки он снял. Тускло-серые глаза были такими колючим и пронзительными, что казались маленькими льдинками. В них всегда, даже сейчас, читались угроза и вызов.

– Да какая зависть? Такую ношу на себе несешь. Никто не сделал бы этого лучше.

– Вот-вот. Да знали бы они, – человек в пиджаке указал куда-то за окно, – что я не для себя стараюсь… а для них. Мне лично хватило бы десяти поселков, чтоб кормиться. А все остальное – ради будущего… Вот видишь, Мишаня. Твой папа был комендантом города. Ты на большом корабле плавал, на греческом острове бывал. А мой батя был вором и бродягой. Я его в глаза не видал. И всего добился сам. А ты – благодаря мне. Просто помни об этом.

«Помни об этом, если что-то задумаешь», – прозвучало в его словах.

– Да что ты себе в голову вбил, друг? Я за тебя жизнь положу. Как и любой здесь. Давай накатим, мы тут у них такой винный погреб захватили.

– Черт с тобой. Наливай. Дела маленько подождут. Что это там за фура стоит у ворот? С черепами на капоте.

– Захватили как трофей. Раньше какому-то клубу мотоциклистов принадлежала, по спецзаказу, говорят, сделана. Движок – зверь. Заберешь?

– Отдай Марату. Мне под штабную не подойдет, а он пусть броню навесит и ездит.

Они выпили вина и коньяка, заев вяленым мясом ягненка и свежим ноздреватым хлебом. В широкий и длинный салон вмещался даже столик.

После этого человек в пиджаке снял пиджак и развалился на заднем сиденье, расстегнув воротник белой рубашки.

– Я посплю часов шесть. Заботы о вас меня утомили. Ты сказал Нигматуллину, чтоб он принял командование? Зер гуд. Садись за руль и гони домой. Скажи там Шонхору приготовить утку с травами. Ту, которую его пацаны подстрелили на болотах. Только женам моим не отдавай. Глупые бабы могут испортить все на свете, даже ощипать нормально не сумеют. Маникурт у них на руках, епта…

Через минуту он уже храпел, а тот, кого называли Генерал, осторожно вывел джип на раздолбанную за пятьдесят лет разрухи дорогу. За ним поехали УАЗ сопровождения и пикап с пулеметом ДШК на треноге. У этих автомобилей с глушителями было все в порядке, и они не ревели, как почти все остальные в войске.

Через час вся вооруженная ватага в семьсот человек уже расселась по машинам. Огромные грузовики, почти каждый из которых был увенчан пулеметом, на ходу строились в колонну. Пленных мужиков конники кнутами погнали пешком на юг, к карьеру. Из хрипящих колонок, прикрученных к крыше одного из микроавтобусов, ударил марш композитора Любэ.

А там, где когда-то стоял многолюдный город из вагонов и деревянных срубов, все стало пусто и мертво. Ветер гонял по переулкам между руинами и пепелищами обрывки ткани и бумаги. Выбравшись из плацкартного вагона, плакали в голос дети. Стояли, держась за стены, или шатались от ветра полумертвые от побоев старики.